Stalingrad, станция метро

Все верно – если не учитывать наличие трех абсолютно свободных столиков.

И чего ей только надо, грымзе?

Поговорить.

Это стало понятно, как только старуха поставила на стол чашку с кофе и принялась беззастенчиво пялиться на Елизавету.

– Нуте-с, как поживаете, дорогая моя девочка? – спросила она.

Не твое собачье дело, как я поживаю, мысленно огрызнулась про себя Елизавета, но вслух сказала:

– Хорошо. Я поживаю хорошо. А вы?

– Вас это действительно интересует?

– Конечно. Я люблю людей и всегда живо интересуюсь, как они поживают, – выдав на-гора чудовищную ложь, Елизавета с почтением воззрилась на старуху.

– А знаете, я так и поняла. Как вас увидела – сразу подумала про себя: вот чудное создание! И лицо у вас доброе, лучистое. Сейчас таких лиц почти не встретишь. И вдвойне радостно, что вы совсем юная… Молодежь сейчас отвратительная, наглая, циничная – совсем не та, что была раньше…

– Молодежь – она разная, поверьте.

– Но по большей части – неприятная. Вкусное пирожное?

Резкий переход от молодежи к кондитерским изделиям удивил Елизавету:

– Это не пирожное, это торт. «Наполеон». Я еще не пробовала.

– «Наполеон», чудо! Я его тоже не пробовала – лет двадцать как. С трудом на хлебушек наскребаю… Вот вы спросили – как я поживаю. Плохо, очень плохо. Какая может быть жизнь у пенсионера? Хоть бы сдохнуть скорее, чтобы закончилось это безобразие!..

Сдохни, кто мешает, опять же мысленно произнесла Елизавета и переключилась на думы о китайце. Лучшее в нем, как и в остальном миллиарде его соотечественников, – внешность, которую не сыдентифицируешь даже под дулом пистолета. Достоверно известно, что у китайцев есть глаза (узкие), нос (плоский), волосы (черные), губы (вполне обычные). Кожа у китайцев отдает желтизной, и знающие люди (антропологи, писатели и те, кто с ними спал) утверждают, что на теле – в отличие от головы – у них почти нет волос. Замени одного китайца другим – европеец и не обнаружит подмены. Все те же знающие люди утверждают, что китайцы также не в состоянии отличить одного европейца от другого. Если это правда, то и несчастному китайцу не разобраться, кто перед ним – Елизавета Гейнзе или Кэтрин Зэта-Джонс. Следовательно – Елизавета и есть Кэтрин в глазах китайца. А кто из мужчин в здравом уме и трезвой памяти откажется от красотки Кэтрин?

Никто.

Вот и получается, что китаец легко, как дважды два, мог бы увлечься Елизаветой. А сама Елизавета – в состоянии ли она полюбить китайца?

Все может быть.

Она не расистка и даже знает наизусть кое-что из пейзажной лирики Ли Бо. На последний день рождения Пирог с Шалимаром презентовали ей целебные магические шары Баодинг – чтобы развивать кисти рук и не только. На шары налеплены традиционные китайские символы «инь-ян». Традиционным драконам Елизавета обрадовалась бы больше, но дареному коню в зубы не смотрят. Несмотря на навязчивый «инь-ян», держать шары в руке приятно. А вот вертеть их (хоть по часовой стрелке, хоть против) получается не очень. Очевидно, это умение приходит после многократных изнурительных тренировок. А изнурять себя Елизавета не способна в принципе. Так что, покрутив шары ровно пять минут, она сунула подарок в ящик комода, где уже лежали два маленьких ручных эспандера, свернутая скакалка и пятикилограммовая гантель, – и больше не доставала.

Елизавета, кажется, отвлеклась. Итак, китаец и возможный роман с ним. Общих тем с китайцем не так уж мало: кроме Ли Бо, есть еще Конфуций и Мао Цзедун. Кто из них жил раньше, а кто позже? – не важно, китаец ее просветит. Китайская пиротехника взрывается в руках, китайские елочные гирлянды выходят из строя через пять минут после включения, срок службы китайской обуви чуть дольше: подошвы ботинок радостно отваливаются только на шестой день. Из всех товаров, произведенных китайцами, безопасными можно считать лишь одноразовые деревянные палочки для еды.

И то – не факт.

Но в разговоре с китайцем Елизавета никогда не затронет щекотливую и болезненную тему производства, она ограничится художественной декламацией Ли Бо.

Жаль, что китаец сидит, – определить, какого он роста, невозможно. Вот бы он оказался выше Елизаветы – хоть ненамного; тогда процесс сближения пошел бы вперед семимильными шагами… Да, она могла бы полюбить китайца, какое счастье! Вопроса с будущим местом жительства тоже не стоит: Елизавета, конечно же, отправится следом за китайцем, в бурно развивающийся Шанхай или вообще – в Гонконг. Она видела несколько телевизионных сюжетов, посвященных Гонконгу: это впечатляет. Чем Елизавета будет заниматься в Гонконге? Какая разница чем – любить своего китайца. Она еще никого не любила (имеется в виду юноша, мужчина), но чувствует в себе громадный потенциал.

– …Вы замечательно слушаете, детка! У меня непроизвольно складывается впечатление, что я разговариваю с близким человеком, старинным добрым другом…

Когда же ты сольешься, старая кикимора?

– Простите, я не предложила сразу… Угощайтесь тортиком…

– А можно?

– Конечно. Я к нему даже не прикасалась.

– Вот спасибо! У вас не сердечко, а бриллиант чистейшей воды!.. Как, должно быть, счастливы родители, воспитавшие такую замечательную дочь!

Ровно минуту Елизавета выслушивала панегирики в свою честь, настолько витиеватые и траченные молью, что к каждому слову непроизвольно хотелось пришпандорить давно вышедший из употребления «ять». После чего старуха придвинула к себе блюдце с «наполеоном» и принялась орудовать ложкой.

– Приятного аппетита, – только и смогла выговорить Елизавета, с тоской наблюдая, как чудесный тортик исчезает в пасти ее визави.

Тортик – еще полбеды. Хрен бы с ним, с тортиком. Но вместе с кремом и ванильной прослойкой безвозвратно исчез и китаец: старуха так заморочила голову несчастной Елизавете, что она даже не заметила, как соплеменник Ли Бо и Конфуция расплатился и ушел.

Ей никогда не жить в Гонконге – вот жалость!

А она уже готова была полюбить все китайское, ведь (справедливости ради) китайцы выпускают не только кукол Барби с формальдегидными внутренностями, но и вполне сносные компьютеры, МР3-плееры и микроволновки.

– Вы почему-то опечалились, – старуха, закинув последние крошки в рот, снова вернулась к светской беседе.

– Нет-нет, все в порядке.

– Проблемы личного свойства?

– Нет никаких проблем.

– Поссорились с предметом своих девичьих грез?

– С чем, простите?

– С молодым человеком. Кавалером.

– Вообще-то у меня нет кавалера, – непонятно почему разоткровенничалась Елизавета.

– Не может быть! – Старуха театрально всплеснула руками. – У такой красавицы – и нет воздыхателей? Ни за что не поверю! Вы, наверное, особенно к ним строги? Предъявляете, так сказать, повышенные требования?

– Есть немного. – Очередная бессмысленная ложь.

– И это правильно. Девушка, молодая женщина должна блюсти себя. И тем желаннее, тем весомее будет приз, который она получит. Вы не расплатитесь за мой кофе?

Старуха назвала ее красавицей – в переложении на нынешний валютный курс это стоило не одной чашки кофе, а как минимум чашки кофе, клубнично-ванильного мороженого и идущего прицепом десерта с ежевикой.

– Я расплачусь, конечно.

– Такая тяжкая жизнь, такая тяжкая… Пенсия только на следующей неделе, а я, как на грех, на последние гроши лекарства купила… У меня сахарный диабет…

– Вот, возьмите, – боясь, что сахарный диабет окажется лишь прелюдией к обстоятельной лекции о всех прочих хронических заболеваниях, Елизавета в мгновение ока достала кошелек и выложила перед старухой две сотенные. Затем, секунду подумав, добавила еще полтинник.