Монетизация нежности

– Вот какой я хочу быть.

И когда Ирина вскинула на нее удивленные глаза, добавила:

– Внутри и снаружи.

Когда они встретились взглядами, Ирину как будто током тряхнуло – как будто на пепелище прямо из-под земли показался аленький цветочек.

– Кем вы работаете? – спросила Ирина, уже понимая, что будет работать с этой конкретной девушкой.

– Заместителем финансового директора. Ненавижу свою работу. И, предваряя ваш вопрос, скажу: это происходит не потому, что она (работа) меня кормит, а потому, что я – отличница по жизни. Хотела быть учителем литературы. Но в педагогический было очень легко поступить. С моими-то медалями! Выбрала самый сложный факультет в другом институте – международные финансы. Сказала себе – что, слабо? И доказала, что нет, не слабо… Поступила. Цифры не люблю. Учиться трудно, неинтересно. Опять говорю себе – что, слабо? Нет! Вот он, красный диплом, аспирантура, кандидатская… Конкурс в крупнейший холдинг. Терпеть не могу! А участвую. И побеждаю… Отличница, черт побери. Дослуживаюсь до зам. директора. Дальше некуда, так как директор – иностранец, и это незыблемо.

Вроде бы все, остановись, подушка есть… Я имею в виду финансовую подушку. Сиди дома, пиши стихи, путешествуй… Так нет же… Как назло. Предлагают работу. Должность, зарплата, бонусы, компенсации, хрен собачий… все, что угодно… Не знаю, села резюме подправить – хоть плачь, не хочу, а делаю. Мне туда не надо, а я туда рвусь. Спасите меня, пожалуйста…

«Ну и коктейль, – подумала Ирина, – А все ли тут в порядке с… Грань очень зыбкая… Кто определяет норму?».

– С головой у меня все, вроде бы, в порядке, – проговорила Жанна, – Да, я знаю, что все, кто «с отклонениями» именно так и говорят… Но я была у психиатра. У меня друг есть, профессионал. Сказал – не морочь голову. Нормальных сейчас вообще нет…

С тех пор прошло несколько месяцев. Жанна была спасена от новой высокооплачиваемой работы, как и хотела, разместила в интернете первый сборник своих стихов и осталась на старой работе, где было по-прежнему плохо и противно, но эта противность была привычной.

Они продолжали дружить.

Как оказалось, в случае Жанны, поменять «внутреннее» было легче, чем «внешнее».

– Ты понимаешь, что все своим видом ты показываешь, какая ты голодная? – Отчаявшись, Ирина уже отбрасывала все пошаговые планы, алгоритмы и проверенные техники. И задавала вопрос прямо в лоб.

– Голодная? – изумлялась Жанна, – Почему?

– Оголяя все, что у тебя есть хорошего или того, что ты считаешь хорошим, ты хочешь привлечь внимание именно к этим местам, говоря своим нарядом – а я ведь еще ничего? Несмотря на мои сорок лет…

– Да почему же ты так решила? – Жанна

– Потому что это очень заметно.

– Наряд?

– Нет. То, что ты показываешь. Это видно. Ты компенсируешь голыми частями тела что-то другое. Заметны усилия вскочить в последний вагон, Жанна.

– Может, это видишь только ты? Я одеваюсь для себя. Мне так нравится. И бижутерию ношу для себя.

«А какого ж хрена ты тогда сюда пришла?», – хотела спросить Ирина, но промолчала…

Жанна не была первой, кто совершал это страшную ошибку не совсем молодых женщин.

Она может быть молода душой и разумом. Она может сделать несколько пластических операций. А иногда и без операций – быть в прекрасной форме. Следить за собой. Ходить на фитнес. Делать лицо…

Да, лицо… Лицо, на котором видно, что тебе не 20. Лицо, с которого не сотрешь ни всех огорчений, которые выпали на твою долю, ни всех радостей, которые тоже не всегда оставляют благоприятный след.

Конечно, можно подретушировать фотографию. Можно сделать хороший макияж. Можно подтянуть все, что можно подтянуть. Это поможет. Слегка. Только слегка.

Когда Ирина видела фотографии каких-то знаменитостей, которые по широкому, можно сказать, общественному мнению, выглядели гораздо моложе своих лет, ей всегда виделся обман. Конечно, можно надеть туфли на высоком каблуке, утягивающее белье, замаскировать морщины и морщинки, поднять грудь, добавить задора во взгляд… Немного выпить, наконец…

И сделать несколько фото.

Именно несколько. Потом выбрать парочку. Отрезать лишнее. И…

«Боже, да тебе никогда не дашь больше 25 на этой фотографии!»

НА ЭТОЙ ФОТОГРАФИИ!

Потому что «не дашь» только здесь.

А встретишь на улице – и дашь. Как ни украшайся. Как ни старайся. Как ни «красивься», как говорит одна хорошая девочка, которая уже в четыре года поняла, что бывают ситуации, когда все попытки тщетны.

А женщина старается. Иногда бессознательно. Не принимая решений. Почувствовала – и соорудила себе наряд. Сексуальный. Красивый. И совсем не как в 20 лет. А… Как в 40, но… Подчеркивая (как она думает) самые выгодные места.

Она состоялась. Она добилась. Она – женщина. Она знает, куда вы должны смотреть.

Или думает, что знает.

Ирина не могла сказать (да и не хотела): «Жанна, ты выглядишь голодной и жалкой. По-дурацки.» А та продолжала кричать своим видом: «Не нравится лицо – смотрите на грудь! Или ниже! Только смотрите!» При этом вслух и Жанна, и все подобные ей дамы, говорили, что мнение окружающих, и, тем более, мужчин, их не волнует. От слова «вообще».

Некоторые приходили учиться, заявляя: «Они (мужчины) меня просто боятся. Боятся моего ума. Боятся, что я состоялась как личность. Просто боятся! Они себя не чувствуют полноценными рядом со мной.»

Это был один из самых трудных типов учениц. Убедить женщину, что мужчина не боится ее ума и совершенства, а просто ее не хочет, было сложно. Для нее проще и удобнее было думать, что она – совершенна, а любой мужчина – скопище недостатков.

Нужно было действовать деликатно. А хотелось поставить на место. Даже унизить. Показать, что… Раз ты так рассуждаешь, то не такая уж ты и умная. Считать мужчин примитивными и одноклеточными гораздо проще и приятнее. Хотя… Если бы они были именно такими, какими ты их считаешь, то тебе, при твоем уме и выразительном декольте, ничего не стоило бы поймать на свой крючок пару десятков таких особей, а потом выбрать более-менее подходящего – по цвету и размеру.

Но, однако же, так не получалось. Получалось по-другому. Рядом не было никакого. Ни умного, ни глупого, ни богатого, ни бедного, ни красивого, ни урода. Ни-ка-ко-го!

Но разве можно было признаться себе, что ты никому не нужна? Ну, себе-то, наверное, можно было, а вот другим…

И начинались придумываться истории. Я с ним встретилась, а он не знает, кто такой Гёте. Он пришел на свидание в синих носках и коричневых брюках. Он предложил мне поехать к нему на дачу на электричке.

Каков нахал, представляете?

А мысль работает. Мозги-то не выключишь!

А подсознание? Оно вообще действует по своим законам.

А в зеркало посмотришь? И что? Нет, если накраситься, одеться красиво и сексуально… Дорогие украшения… Умное значительное лицо… Да кто ж устоит?

И, представляете, как-то удается им устоять этим мерзавцам! Стойкие, когда не надо.

А, может, они меня боятся? Как иначе объяснить, что они действуют против законов природы?

Ирина смотрела на Жанну и понимала, что с ней происходит что-то подобное. Нет, у нее не было каких-то особых амбиций, но эти ее постоянные рассказы о своем синдроме отличницы в сорок лет, предполагающие, что собеседник поймет – я все делаю «на отлично», я предъявляю к себе такие же высокие требования, как к другим. Почему же я могу справиться, а вы – нет?»

И, при этом, вместо того, чтобы выдвинуть на первый план свою зрелую красоту и сексуальность, женщина продолжает выдумывать истории о том, как ее боятся глупые мужчины и, при этом, продолжает оголять те места, которые и в 20 лет не у всех хорошо выглядят в обнаженном виде.