Катарсис. Северная Башня

Катарсис. Северная Башня
Виталий Иванович Храмов

Катарсис #1Попаданец (АСТ)
Я прожил насыщенную, но не совсем обычную жизнь. Я не умер, как ожидал, а оказался в другом мире. Мире магии и меча, пережившем апокалипсис. Голод, страх, запустение, средневековье с мечниками и магами. Но кроме них в мире разлита скверна и бродят её порождения – чудовища, мутанты и ожившие мертвецы. Все против всех. И над всем – пророчество об Избранном. А Избранным является кто? Догадайтесь.

Но старый мамонт найдет выход!

Виталий Храмов

Катарсис: Северная Башня

© Виталий Храмов, 2017

© ООО «Издательство АСТ», 2017

Выпуск произведения без разрешения издательства считается противоправным и преследуется по закону

Введение

ПОПАДОС

Молодая поросль хвойных пород приятно ласкала обоняние, уставшее от городского воздуха.

Я лениво ковырял ковёр опавших иголок подобранной палкой. Не за грибами я приехал. Тихая охота – отдых от суеты. От шума города, от людских голосов, от работы и проблем.

Проблем. Как-то незаметно интересный и азартный процесс выстраивания своего дела, бизнеса, как сейчас принято называть, перестал быть интересным и интригующим. Когда это случилось? Где-то на рубеже реинкарнации ВВП опять в президенты. Нет, с ним это никак не связано. По Путину время отмеряется. Ну, как в народе принято – «во времена Брежнева», «при Сталине» и тому подобное. Вот и это – «когда Путин опять стал президентом». Хотя он совсем не при делах. В моих делах.

Просто к этому времени пришло осознание, что бизнес мой достиг своего потолка и расти ему уже некуда. Да и не дадут. Городские просторы освоены полностью, а на областной уровень и дальше мне не выйти. Нет, теоретически можно добиться и дальнейшего роста, но следующая ступень – иные порядки стоимости вхождения и иные порядки сложности выживания. А молодость осталась где-то там. А с ней и былые морально-волевые. Вместе с амбициями. Всё, что можно, я себе уже доказал. Узнал себя достаточно. До горького осадка.

Так дело превратилось в работу. В нудную скучную рутину. Плюнул бы да и бросил бы всё, как тогда, после гибели Лёшки. Тогда меня попросили вернуться. Друзья-соратники. Руководство города. Одни, партнёры, доверились мне, пошли за мной, развал бизнеса больно ударил по ним. А тогдашние главы города просто не могли допустить потери источника налогов и рабочих мест. Тогда я вышел из штопора, вывел бизнес на нынешний уровень.

И вот – предел. Предел возможностей и желания. Прежних мужиков, что рулили жизнью города, схоронили. Те ещё мужики были, советской закалки. Пришла молодая поросль. С иными укладами, целями, устремлениями и ценностями. Довольно амбициозными, но примитивными. Власть и деньги. Вот и все их цели, устремления и ценности – власть и деньги. Не как средство, а как самоцель.

Прежние главы города ангелами не были. Но власть для них была для чего-то, деньги – тоже для чего-то. Да и сами деньги для них значили мало. Гораздо ценнее были отношения, взаимозачёт услуг. Ты им на майские предоставляешь людей, материалы и транспорт, они помогают тебе договориться с областью по поводу спорного участка земли, например. Так я привык. Так считал правильным. В бизнес они не лезли. Им нужны были от меня только мои возможности.

А молодая поросль хочет просто и тупо бизнес отжать. Ну, зачем тебе, тридцатилетнему обалдую, сидящему в кресле наместника от ФСБ, мои мастерские, цеха и бригады? Ты же запорешь всё! Нет, я понял бы, если бы поставили под «допналог». Нет, им надо, чтобы я просто им дело отдал. Полностью. Дурость.

Даже деньги предлагают. Нет, деньги хорошие. Где-то в пределах стоимости бизнеса. И продал бы. Но… Соратники. Они пошли за мной. Многие со мной с кооператорского движения восьмидесятых, прошли через рэкет и малиновые пинджаки. Для них мой уход – их уход. Держат. «Не погуби дело, Мамонт! Не таких ломали!»

Не таких.

О! Грибы. Слюнявчики. Так их называла жена, когда ещё жили нормально. Тогда вместе по грибы ходили. Как же мы любили друг друга!

Червивые, проклятье! Так и любовь её съели червяки. Как из любящей, восторженной феи она могла превратиться в крикливую, ненавидящую фурию? Как-как? Просто. Червяки съели. И червяков этих в семью принёс я. Сам.

Сердце опять заломило. Уже обыденно и привычно. Так же обыденно и привычно сел на пенёк, достал пластинку таблеток, выломал сразу две, закинул в рот, проглотил. В пластинке остались две таблетки. Блин, плохо! Оглянулся – машина уже далеко. Идти так влом! Обойдётся как-нибудь. Две-то есть.

Любила она меня до умопомрачения. А я? Я делал вид, что она не догадывается, что за «переговоры» проводятся в бане. Это сейчас – офисы. А раньше тёрки разруливались в сауне. А где серьёзный разговор, там водка. А где водка, там девки. Облегчённого поведения.

А жена – умная. Высшее образование, всю жизнь главбух. Видела, знала, молчала. Только любовь из глаз её ушла. А потом и сама она ушла. Тихо и мирно. Собрала вещи, забрала детей и ушла.

Через месяц меня в очередной раз подстрелили. Да так, что в реанимации очнулся. А рядом – она. В слезах. Обещал ей, что – всё! Что наладится. Поверила.

Жизнь потекла размеренно. И с виду нормально. Но не было у неё прежней восторженности. Это тогда она влюбилась в героя-афганца, ветерана с полной грудью наград. А к тому времени кем он стал? Тем самым малиновым пинджаком.

А потом Лёшка со скандалом ушёл из дому. Уехал в Рязань поступать. Жена обвиняла меня. И так и есть! Мальчик вырос на моих рассказах про горы и духов, на байках моих братков, большей частью таких же афганцев. И как я его ни убеждал в его зрелости, что война – это не восторженная романтика, а кровь, грязь, гной и смерть, – бесполезно. Дошло до того, что я взбеленился и ударил сына. Впервые. И он сбежал из дому.

И поступил. Закончил с отличием. Бравый офицер-десантник. Конечно, я был горд им. Но кошка, пробежавшая меж нами, так и не исчезла.

А потом Чечня. И мой сын вызывается добровольцем. И добивается своего – отправляется на эту ненужную войну.

Дома истерика. И у меня тоже. Потому что когда тебе восемнадцать лет, ты считаешь себя бессмертным. А когда разменял сороковник, да ещё и сын – родная кровинушка! Бросил всё, нах! Взял все оборотные средства в «нале», все заначки. Продал новенький «крузак» чуть не даром, чтобы хватило «смазки». Это когда ты не хочешь в армию, тебя с милицией ищут. А вот когда ты хочешь, а здоровье уже не то, сложно. А в определённую ВЧ – вообще начинают жилы и деньги вытягивать. Понимают же: раз ты захотел, то будешь платить столько, сколько смогут выдавить.

Так я оказался в разведроте сына. Он командир, я завхоз. Старшинские лычки я ещё в прошлой сверхсрочке «за речкой» получил.

Сердце опять ухнуло. Не уберёг я сына. Не знали мы тогда, что духи командиров различают не по внешнему виду, по звездам и иной форме (от внешних различий комсостав избавлялся сразу же, снайпер не должен издали отличить рядового от лейтёхи или капитана), а по ящику рации сопровождающего связиста.

У меня на руках сын кровью истёк. Сквозная через всю грудную клетку. С огромной выходной дырой. Своими руками глаза закрыл.

Месть. Месть не дала сойти с ума. Месть.

А через несколько месяцев непрерывных боевых вылазок в горы пришло понимание, что месть моя не будет утолена. Никогда. Война эта для меня стала глупой и бессмысленной. Боевиков просто физически не вырезать. А чеченцев резать за то, что они чеченцы и оказались дровами в пламени этой бессмысленной бойни?

И пришла пустота в душу. Воевать расхотелось.

Дома – глаза жены. В глазах – выгоревшие слёзы и ненависть.

– Прости, что выжил.

С той поры чужие люди.

Кто это ломится через лес, как секач? Чувство опасности проснулось. Надо же! Появилось впервые в Афгане, когда пропал Олежка. Не раз спасало шкуру. Ну, вот какая опасность может быть тут? Но я привык доверять этому чувству. Маленький китайский ножик, которым я срезал грибы, перекочевал в карман, а в руку прыгнул златоустовский нож. Красивый, прочный, острый, надёжный и… безумно дорогой. С лихих девяностых он всегда у меня на поясе. В Чечне напился крови человеческой.

Восприятие мира изменилось. Хм! Боевой режим. Не думал, что тут, в мирном городе, и сейчас, без войны, снова буду чувствовать себя в бою. Смещаюсь вбок.

Кто это, интересно, охотится на меня? Кто этот олень? ФСБ? Да ну на! Их работы я бы даже не заметил. Погасло бы сознание, и всё. И меня бы не нашли. Но не нужно им это. Палево это. Они и так получат всё, что хотят. Дело не в государственной безопасности. Я для государства не представляю опасности. И им, фээсбешникам, молодым да ранним, до безопасности нет дела. Они делают деньги. А деньги любят тишину. Моё исчезновение – громко. Им этого не надо.

Конкуренты? И им не надо. Лихие девяностые давно закончились. Когда закончились лихие головы. С конкурентами у меня всё ровно. Дела сейчас решаются переговорами, бумагами и адвокатами.

Да и лось, что так шумит в лесу, на профи не тянет. Профан какой-то. Ломится напрямки по моим следам, хрустя валежником и с шумом отклоняя ветки.

А вот и он. Вот это тюлень! Камуфляж плотно обтянул пузо и ягодицы женоподобной фигуры тридцатилетнего мальчика, так и не превратившегося в мужчину, не обретшего свойственной мужику стати. В руках понтовая помповая игрушка. Насмотрелся американских тупых боевиков с рекламой американского же оружия!

Присаживаюсь за молодой сосной. Ничего он не заметил. Так и пропёрся мимо, как лось.

– Зачем ты пришёл? – говорю в землю.

Выстрел. Давно я не слышал выстрелов. После гибели Лёшки терпеть не могу стрельбы. Настрелялся. Как с Чечни вернулся, на охоту только с лукошком и ножами.