Родители еще одного моего приятеля, Чернявского Вовки, тоже были из интеллигентов.
Отец его был начальников районного военного комиссариата (военкомом), а мама – учительница. И вот мама Вовки была народным учителем СССР. Она одна в районе имела такое звание. Как учительницу я ее не знал – она работала в начальной школе.
А вот отец Вовки был фронтовиком, причем не просто фронтовиком, а боевым командиром, и имел орден «Александра Невского». Ну, кроме других орденов – Красной Звезды, «Отечественной войны». Орден был красивым, и когда мы приходили к Вовке то, если не было дома его родителей, мы обязательно просили его показать нам орден. Вовка доставал из шкафа парадную форму отца, и мы любовались и осторожно трогали ордена.
И Вовку, и Валерку, родители чрезмерно не опекали. Правда, Валерка учился на тройки, Вовка – получше. Ну, а я – учился хорошо, почти на одни пятерки. Хотя, конечно, мог схватить и тройку, а то и – «пару», как мы называли двойки.
Что касается меня… Ну, лучше бы меня опекали.
Мои родители были, как я уже упоминал, тоже интеллигентами. Мама – учительница, а папа – народным судьей районного народного суда.
В то время в каждом районе были все по-одному: один прокурор, один адвокат, один судья. Ну, и все они были кто – членами бюро райкома КПСС, кто – членом райисполкома.
Как, кстати, и военком Чернявский и редактор газеты Миут.
Так что во время посевной компании, а также во время уборки урожая наши родители разъезжались в командировки по Боговещенскому району. Каждому члену бюро райкома партии и члену райисполкома определялось одно какое-то хозяйство, и наши родители несли ответственность наравне с председателем колхоза или директором совхоза за проведение весенней и осенней сельхозкомпании.
Такое вот было время. Ну, а мы, ребятишки, росли на воле, и нас без особой нужды не контролировали.
Итак, мой отец судил, а мама – учила в школе ребятишек. Правда, наш класс она никогда не учила.
Ну, а что касается внутрисемейных отношений… Мои родители очень любили друг друга. Любили нежно, трепетно, были внимательны друг к другу. И учитывая их загруженность работой, на меня уже особого внимания не обращали.
Я не чувствовал тепла по отношению к себе в семье.
Вот я помню лишь два факта, который относится к описываемому времени. Я имею в виду факты, касающиеся меня.
Где-то в сентябре 1965 года мама решила меня поднакачать физической силой, и выписала мне книжку по самбо.
Излишне говорить, что самбо невозможно изучать самостоятельно. Нужен либо тренер, либо, на худой конец, спортсмен-самбист.
Ни того, ни другого рядом со мной не было. И книжку забрал себе Валерка Миут, который был разносторонне развитым спортсменом и по крайней мере, мог прочитать ее.
Второй факт – вскоре после книжки мама выписала мне боксерские перчатки. Но одни перчатки ничего не давали – нужно две пары, тогда можно пытаться как-то изучать бокс.
В итоге и перчатки оказались ненужными.
Такие неожиданные и какие-то неуклюжие порывы любви только укрепили меня во мнении – не нужно таким людям, как мои родители, которые т а к любят друг друга, иметь детей. Им просто ни до кого нет дела. Они слишком заняты друг другом.
Нет, отдыхать каждое лето на Юг мы ездили. У нас были родственники в городе Феодосии в Крыму, прямо на берегу моря, и мы были, в принципе, желанными гостями. Но…
Но эти поездки в первую очередь были нужны им, а не мне.
Весь год они копили деньги, и когда ехали летом на юг, на обратном пути останавливались в Москве, где у отца был родной брат. Там они покупали все для себя – зимние и осенние пальто, различную обувь.
Тогда в московских магазинах можно было купить все.
А что касается меня… И в 10, и в 11 классе я ходил с протертыми на ягодицах брюками, которые сам же тщательно и штопал.
А на мои просьбы мне говорили, что вот в Москве купим, позже – летом!
Но купленный в Москве костюм я протирал через полгода, и уже весной вновь ходил с подштопанной попой.
Вообще-то тогда никто не шиковал. И на мои штаны мои одноклассники внимания не обращали, но…
Но почему первые в школе войлочные ботинки появились именно у Вовки Чернявского? А одна из первых «москвичек» (зимнее полупальто с двумя парами наружных карманов – горизонтального разреза с клапанами внизу, и нагрудными косыми, чтобы ходить, держа в карманах на груди руки) появилась у Миуты? А мне купили «москвичку» одному из последних в классе?
Такие вот детальки заставляли меня обижаться на родителей…
Нет, физически меня не наказывали, что называется – не били. Помню, классе в восьмом моя мама однажды вдруг решила меня выпороть ремнем. Я не помню, за что именно, но обращающая внимание лишь изредка на сына, она как-то не заметила, что у меня пробиваются усики, и ростом я с нее саму…
Я не сопротивлялся, упал на живот на диван и закрыв лицо руками, хохотал. А она стегала меня, приговаривая:
– Вот тебе, вот тебе, вот тебе!!!
Но в какой-то момент вдруг заметила, что я не плачу, а хохочу. И, бросив ремень, села на диван рядом и заплакала сама. И больше меня уже никогда не «лупили».
Невнимание проявлялось и в том, что моих родителей не интересовало, куда я пойду учиться после школы, чем хочу заняться… Нет, как-то вяло отец предложил мне помочь с поступлением в институт в Свердловске, но я не вдохновился. А мамино предложение пойти в ее стопам в пединститут я отверг горячо и с негодованием.
– Сами найдем, куда идти учиться! – сказал я. – Не маленькие!
Примерно так же было у других ребят.
Правда, однажды родители вмешались все сразу – Чернявские, Миуты, Монасюки… И еще несколько родительских пар. Это случилось, когда мы перед Новым годом объявили о намерении поступать после школы в Новосибирский университет на геолого-минераловедческий факультет.
Но об этом – чуть позже.
Ну, а чтобы завершить рассказ о родителях, скажу в заключение, что после того, как Рукавишникова подсела ко мне в парке на скамейку, я спросил вечером отца, знает ли он Рукавишниковых из «Заготзерна».
Отец ответил, что да, они с Петром Петровичем вместе бывают на заседаниях исполкома. И маму, Людмилу Олеговну, знает – она главный бухгалтер Боговещенского элеватора.
– Хорошие люди, – сказал коротко мой папа. – Добрые, умные, чувствуются – в семье у них лад. А ты что, с дочкой их учишься?
– Да нет, – ответил я. – Она ведь в «А» классе, а я в «В»!
– Хорошая семья, – добавил отец. – Причем сам Рукавишников почти не пьет.
В то время это было важное дополнение. Тогда все начальство пило, и пило – основательно и качественно. Время было такое – Брежнев ведь приоткрыл шлюзы, ослабил узду всеобщего контроля. Вот начальники и «поддавали».
По крайней мере мой папа приходил с работы пьяный как минимум – раз в неделю.
Но скандалов дома у нас не было, родители меня не «давили», ну, и я к ним относился соответственно.
И с друзьями они мне общаться не мешали. Так что я их, по большому счету – любил!
А про родителей Рукавишниковой я спросил, потому что вдруг вспомнил, как она сидела возле меня, в парке на скамейке. И была какой-то другой, не похожей на себя. И мне просто захотелось понять, какая же она на самом деле, Рукавишникова?
Глава 4-я. Друзья