Кого хранит память

В конце 1955 г. с поста начальника механосборочного цеха я был избран секретарем парткома Куйбышевского авиационного завода. Затем Секретариат ЦК утвердил меня парторгом ЦК на заводе. Тогда меня увлекала инженерная стезя. Предложение перейти на партийную работу было неожиданным, и, как мне казалось, нелогичным. Я пытался объяснить причину отказа, но доводы мои не возымели успеха. Но, раз поручили, если взялся, значит надо работать. И я с интересом вникал в управленческую деятельность. Освоение новой работы проходило медленно и болезненно. Увереннее я чувствовал себя, когда на заседаниях обсуждались производственные проблемы. Кстати, именно они доминировали в деятельности парткома. Значительно сложнее осваивались методы организационно-партийной работы. Здесь уже годами сложились определенные стереотипы, писаные и неписаные правила. На первых порах меня многое ставило в тупик, удивляло и даже возмущало своим консерватизмом и начетничеством.

Надо сказать, что в обкоме партии с большим вниманием и уважением относились к парторгам ЦК, которые были лишь на крупных оборонных заводах. Например, в нашей области их насчитывалось восемь человек. Нас регулярно приглашали в отдел оборонной промышленности ЦК, в обком партии на различные совещания, целевые семинары, советовались по важным, принципиальным вопросам, снабжали доверительной информацией.

Период начала моей партийной работы был сложным, насыщенным крупными событиями. Решения, состоявшегося в феврале 1956 г. ХХ-го съезда КПСС, доклад на нем Н. С. Хрущева, материалы съезда полностью не публиковались. Все, что происходило на съезде, обрастало противоречивыми слухами. В заводской среде, наряду с возмущением противоправными действиями Сталина и его соратников, росло и недоверие к используемым методам борьбы с культом его личности. Говорили также: «А где же был сам Никита? Почему молчал, ничего не предпринимал? А вот сейчас вслед покойному поднял волну возмущения действиями Сталина».

Серьезно беспокоило людей, начавшееся ухудшение наших отношений с Китаем, другими соцстранами. Высказывались сомнения в том, надо ли было так сразу вываливать на общество весь воз проблем, без должной подготовки, без необходимого фактического обоснования, в частности, выдвинутых в адрес Сталина обвинений.

В июне 1957 года состоялся Пленум ЦК КПСС, на котором была разоблачена «антипартийная группа Маленкова, Молотова, Кагановича…» По возвращении из Москвы, после Пленума, 1-го или 2-го июля, первый секретарь Куйбышевского обкома партии М. Т. Ефремов собрал в обкоме совещание. На нем присутствовали члены бюро обкома, секретари горкомов партии, райкомов г. Куйбышева и секретари парткомов некоторых крупных заводов города, всего человек сорок. М. Т. Ефремов проинформировал нас о том, что происходило в эти дни в Москве. Тогда еще никаких материалов Пленума на местах не было.

«Начиная с 18 июня, в Кремле непрерывно шло заседание Президиума ЦК КПСС. Просочились сведения о серьезных разногласиях в руководстве. Некоторых членов Президиума ЦК не было в Москве. Их срочно вызвали, и 19 июня собрались все.

В то время в Москве находилось несколько первых секретарей обкомов партии – членов ЦК. Им стало известно, что на Президиуме речь идет об организации блока против Н. С. Хрущева. Противостоящую группу возглавили Маленков, Молотов, Каганович. Эта группа обвиняла Хрущева в том, что он ведет себя неправильно, носится по стране, набивает себе цену. Приписали ему правоуклонистские действия. В ущерб промышленности де, направляет материальные и финансовые ресурсы в сельское хозяйство. Неправомерно поспешно взялся за освоение целинных земель. Затевает реорганизацию промышленности, разваливая отрасли. Панибратствует с некоторыми деятелями капиталистических стран.

Н. С. Хрущев защищался, стал обосновывать на Президиуме свои действия, опираясь на реальности жизни. К группе примкнули: Булганин, Шепилов, Сабуров, Первухин и, отчасти, Ворошилов. В поддержку Хрущева выступили: Микоян, Брежнев, Жуков, затем, прибывшие в Москву: Суслов, а также Кириленко, Аристов, Беляев. Заседание Президиума затягивалось. Тогда ряд находившихся в Москве членов ЦК обратился в Президиум с требованием о встрече. Их принял К. Е. Ворошилов. Данными им объяснениями товарищи не были удовлетворены. 20 июня, – сказал М. Т. Ефремов, – я получил сигнал немедленно выехать в Москву. 21-го в Москве собралась уже большая группа членов ЦК, намереваясь там обсудить все вопросы».

Так я записал тогда на совещании у М. Т. Ефремова его слова: «22-го июня начал работу внеочередной Пленум ЦК. Он продолжался до 29-го числа. Обсуждение ситуации было жаркое. Выступило более 60 человек. Решили: вывести из членов Президиума и из состава ЦК – Молотова, Кагановича, Маленкова и Шепилова. Объявили строгий выговор Сабурову, члена ЦК Первухина перевели в кандидаты. Проведены изменения в составе Президиума ЦК. Итог был таков – антипартийная группа разгромлена. Попытки возвратить страну на „Сталинские рельсы“ провалилась».

Нашу задачу М. Т. Ефремов определил так, что необходимо провести собрания в первичных парторганизациях, и широко развернуть разъяснительную работу среди населения, всемерно поддерживать решения июньского (1957 г.) Пленума ЦК.

Газеты дали материалы Пленума традиционно: общие громкие слова, пафос обличения антипартийной группы, почти без конкретных фактов, подтверждающих их вину. На предприятиях читали газеты, слушали агитаторов, спорили и, не понимая многого, воспринимали принятые решения, мягко говоря, неоднозначно, а то и просто негативно. Всех волновал вопрос, почему приняты такие суровые меры по отношению к видным, авторитетным в народе людям? Такая реакция была не только в Куйбышеве, но, как стало известно позже, и в других районах страны. Таким образом, постановление ЦК оценивалось критически. Тогда, видимо, и было принято решение организовать широкую, массовую поддержку народом линии Н. С. Хрущева, для чего повсеместно провести собрания в коллективах, митинги, и на них принять резолюции гласно одобряющие линию ЦК.

Нас опять вызвали в обком и поставили задачу – как можно скорее провести общезаводские митинги и на них одобрить материалы Пленума. Причем, говорил М. Т. Ефремов, надо начать с наиболее крупных, ведущих заводов города. Назывались и сроки: завтра, послезавтра. Что, мол, тянуть, и так все ясно. Мы, секретари парткомов, стали возражать – зачем такая гонка. Надо подготовиться. Настроение у людей сложное, доказательных материалов, подтверждающих вину членов антипартийной группы, в печати нет. Основываясь на такой скудной информации о Пленуме, проводить митинги непросто. В газетах много громких фраз, уничижительных обвинений, а фактов почти нет. В таком духе выступил и я. Мои сомнения раззадорили первого секретаря Куйбышевского горкома партии Н. В. Банникова. Человек крутой, эмоциональный, неплохой оратор, он выступил резко против моих опасений. Обвинив меня в перестраховке, сказал, что сам поедет на завод № 18 и поможет мне провести послезавтра митинг. Что мне оставалось? Так и решили, начать с завода № 18, а через день – на заводе № 24, потом на заводе № 1 и дальше. Это совещание состоялось в обкоме партии 8-го или 9-го июля.

Сделаю небольшое отступление, рассажу о предшествующих митингу событиях, имеющих к нему прямое отношение.

В середине июня 1955 года стало известно, что в Куйбышев должен приехать В. М. Молотов. Это было неожиданно. Раньше высшие руководители редко ездили по стране, тем более Молотов, который если и покидал Москву, то в связи с зарубежными поездками. Обком партии включил в объекты посещения высоким гостем и наш завод. А на заводе решили ему показать цех автоматов, цех окончательной сборки самолетов и наш, как изготавливающий наиболее сложные и ответственные детали и узлы машины. Мне поручили разработать программу показа, маршрут осмотра, навести чистоту, порядок и т. д. Я старался во всю. Директор А. А. Белянский с парторгом и сопровождающими дотошно осмотрел цех, сделал небольшие уточнения и остался доволен. Сказал, что объяснения по ходу осмотра будет давать начальник цеха.

Встречали В. М. Молотова на заводе восторженно, люди смели все ограждения, шумно приветствовали его, как одного из соратников Ленина и Сталина. За ним по заводу двигалась толпа народа. Все были в восторге от его простоты, доступности – пожал испачканную машинным маслом руку работнице в автоматном цехе, с интересом слушал объяснения слесаря Володи Бермана в монтажной мастерской нашего цеха, интересовался жильем у мастера в сборочном цехе, спросил о заработке, состоянии снабжения в городе… Все это было необычно и ново для нас. Молотову понравился наш цех, а также и весь завод, его люди, и продукция – первоклассные, нужные стране самолеты Ту-95. Вообще разговоров потом о деталях встречи В. М. Молотова на заводе хватило надолго. Я об этом пишу потому, что на июньском (1957 г.) Пленуме ЦК Н. С. Хрущев, развенчивая деятельность «антипартийной группы», обвинял их в том, что они сидят в Москве, не знают жизни народа и т. п. Так вот, когда этот тезис стал приводить у нас на общезаводском митинге, посвященном итогам Пленума, секретарь Куйбышевского горкома КПСС Н. В. Банников, то его слова вызвали ропот: «Это неправда! В позапрошлом году В. М. Молотов был на нашем заводе. Мы не верим Хрущеву!»

Теперь о заводском митинге. Он был назначен на 11-е число, подготовили порядок ведения, побеседовали с активом. С трудом набрал я фактов из печати для своего выступления. Проводили митинг на центральной заводской площади, в пересменок – в 17 часов. Народу собралось небывало много, тысяч десять – двенадцать.

Открыл митинг и.о. председателя завкома профсоюза Н. И. Дзюбан. И предоставил слово мне. Я рассказал о Пленуме ЦК, основываясь на газетных материалах, что антипартийная группа выступила фракционными методами, добивалась смены руководства, противодействовала новым мероприятиям в области внешней политики, сопротивлялась расширению прав союзных республик, пыталась сорвать реорганизацию управления промышленностью, мешала проведению мер в области сельского хозяйства, что члены этой группы оторвались от жизни, утратили связь с народом и т. п. Но в обоснование этих обвинений нужными фактами я не располагал, и привести их не мог. Далее информировал о принятых на Пленуме решениях. Сказал, что прошедшие в цехах партийные собрания одобрили эти решения, и выразил надежду, что и наш митинг поддержит меры ЦК.

Затем выступили: Сухоруков – лудильщик; Рыков – летчик-испытатель, Герой Советского Союза; Свиридова – клепальщица; Ельшин – директор завода; Забродин – слесарь. Все выступления носили, я бы сказал, в меру рассудительный характер, оправдывающий действия ЦК. Что в стране развиваются новые веяния, а старые, безусловно заслуженные деятели в руководстве, к сожалению, не всегда воспринимают это новое. Вот их немного и подправили.

Взял слово Н. В. Банников (он, кстати, никакого участия в подготовке митинга не принимал, а приехал на завод за несколько минут до начала). Его речь была резкой, обличительной, безапелляционной. Изобиловала оскорбительными выпадами в адрес «фракционеров». Она возбудила народ. Стали раздаваться реплики, неодобрительные возгласы. Уловив настроение, Дзюбан, подводя итог выступлениям, не реагируя на голоса, предложил принять резолюцию митинга и сам зачитал её. Спросил, какие будут предложения? Несколько человек из первых рядов подняли руки, направились к трибуне. Дзюбан повернулся ко мне с вопросом: «Что делать?» Я, конечно, ответил: «Что!? Давай слово.» И пошли выступления.

Говорили не по бумажке, экспромтом, взволнованно и остро. Соглашаясь, вроде бы, с недопустимостью фракционной борьбы в руководстве, с опасностью раскола в партии и т. п.; выступавшие спрашивали, где факты, подтверждающие вину членов «антипартийной группы». Если даже они и повинны, то решения Пленума ЦК недопустимо суровы. Эти товарищи стояли у истоков революционной борьбы и много сделали для защиты завоеваний Октября. Нельзя так огульно и недоказательно обвинять их, надо разобраться, не пороть горячку. Спрашивали: «В чем выражалось их противодействие линии партии? Не ясно. Что значит „оторвались от народа?“ В. М. Молотов, например, в позапрошлом году был в Куйбышеве, посетил ряд предприятий, в том числе и наш завод. Тепло беседовал с рабочими, интересовался их проблемами. А, вот директор завода работает уже два года, а в нашем цехе ещё не был». И пошла критика заводских недостатков, проблем района и города. Кое-кто из ораторов пытался защитить позиции Н. С. Хрущева, но им не дали говорить, перебивали недовольными выкриками.

Стали требовать объяснений от М. А. Ельшина и Н. В. Банникова. Они выступили. Елыпин – с миротворческих позиций, признавая свои недоработки. Банников же стал «нажимать» на патриотические чувства, стыдить людей. Это ещё больше разожгло страсти. Попытки пожилых рабочих, ветеранов образумить разгоряченную молодежь натолкнулись на неприязнь. Возникли споры в рядах участников митинга, стали «качать права» друг перед другом. Шло время, а митинг затягивался. Часть рабочих второй смены начали покидать площадь. Надо было искать выход.

Я взял микрофон у очередного оратора и внес предложение, что раз возникло много вопросов, как по-сути, так и по заводским и городским проблемам, которые требуют обстоятельного разъяснения, чтобы не превращать митинг в базар, не тратить рабочее время есть смысл обсудить весь комплекс вопросов на цеховых собраниях, с участием руководства завода, района и города. А сейчас митинг прервать, никакого решения пока не принимать. Сделать вывод по итогам цеховых собраний. Народ загудел, кто за, кто против. Дзюбан в микрофон крикнул: «Согласны? Ну, договорились!» Кто-то ещё рвался к микрофону, но его отключили. Собственно, митинг был сорван.

Основная масса людей расходилась, но дискуссии у трибуны ещё долго продолжались. Мы объясняли, разубеждали, отвечали на вопросы, стараясь успокоить наиболее азартных спорщиков. Речь шла, в основном, не о решении ЦК об антипартийной группе, а о насущных житейских проблемах: о жилье, дороговизне, плохой работе транспорта, о жуликах в торговле, о неправильном отношении городских властей к проблемам Безымянки и т. п. Постепенно толпа у памятника М. Б. Шенкману таяла, люди расходились. Пошли в партком и мы с М. А. Ельшиным и Н. В. Банниковым.

Зашли в мой кабинет. Настроение у всех скверное – митинг провалили. Н. В. Банников позвонил в обком партии М. Т. Ефремову, коротко информировал его о случившемся на заводе. Упрекнул нас: «Не ожидал, что на заводе столько демагогов. Надо было организовать выступления более активных коммунистов», и уехал.

Я был в подавленном состоянии. Хотя и понимал, что оказался прав, отстаивая необходимость отложить митинг, не торопиться, лучше подготовиться. Однако, самокритично оценивая свои недостатки: отсутствие ораторского мастерства, определенную стеснительность в выступлении перед такой массой людей, малый опыт партийного организатора и т. д., я считал себя виновником провала. В то же время, меня не покидало сомнение в правильности, обоснованности принятого ЦК решения об антипартийной группе. Я, как и ряд товарищей, выступавших на митинге, считал слишком суровыми выводы, сделанные по отношению к Молотову и Маленкову. Переживал случившееся и Ельшин: «Ну, завтра Ефремов воздаст нам, на всю катушку. Он использует это, как урок для остальных». Я ответил: «Не знаю, как для остальных, а для меня действительно урок – не садись не в свои сани». Вскоре он ушел, а я стал намечать план проведения цеховых собраний об итогах Пленума ЦК.

На другой день нас с М. А. Ельшиным вызвали на заседание бюро обкома партии. М. Т. Ефремов коротко доложил о митинге на заводе № 18. Затем с подробной информацией выступил Н. В. Банников, дали слово мне и директору завода. Мы не самобичевали, но и не сглаживали своей ответственности за срыв митинга. К великому нашему удивлению, не то что разноса, но и резкой критики не было. М. Т. Ефремов пожурил нас немного, а в большей мере посочувствовал, сказав: «Не переживайте, ничего страшного не произошло. Я доложил в ЦК, вы не единственные в стране. Такая реакция народа объяснима. Авторитет старых лидеров партии живет в сознании людей. Отказаться от этого нелегко. Надо спокойно и доказательно объяснить людям правильность линии нынешнего руководства партии. Да и о внутренних проблемах, которых у нас немало, поговорить следует. Видимо, бюро обкома переоценило ситуацию, пойдя скоропалительно на такие массовые акции».

Затем речь пошла о подготовке и проведении цеховых собраний на нашем заводе и других предприятиях. От проведения митингов отказались. Решили, что у нас на собраниях примут участие секретари и члены бюро обкома и Куйбышевского горкома партии. Эти собрания надо провести не торопясь, примерно, за две недели. Так завершилось это заседание.

Хотя нас с директором принятые решения несколько успокоили, но происшедшее продолжало тревожить меня. Этот факт подтверждал сомнения: за свое ли дело я взялся, на партийной ли стезе следует мне трудиться? В дальнейшем сомнения нарастали, и в 1959 году я не без труда убедил руководство Куйбышевского обкома, и мне разрешили перевод с партийной на инженерную работу. В мае этого года приказом по Куйбышевскому Совнархозу я был назначен начальником Отдела технического контроля – Главным контролером качества продукции завода. И с интересом включился в работу. Но, моя деятельность на этом посту продолжалась недолго. Уже в начале 1960 года на областной партконференции меня утвердили, несмотря на мои возражения, заведующим промышленным Отделом обкома партии.

Этот 1957-й год был пиком активности Н. С. Хрущева, его организационные новации не знали границ. За год проведено пять Пленумов ЦК, принято ряд принципиальных решений ЦК КПСС.

Январь. Решение ЦК КПСС «Об улучшении деятельности Советов депутатов трудящихся и усилении их связи с массами».

Февраль. Пленум ЦК О перестройке управления промышленностью и строительством. Созданы Совнархозы, ликвидирован ряд министерств.

Июнь. Пленум ЦК «Об антипартийной группе Молотова, Маленкова, Кагановича и других».

Октябрь. Пленум ЦК «Об улучшении партийно-политической работы в Советской Армии и Флоте». (Отставка Г. К. Жукова).

Декабрь. Пленум ЦК «О возрастании роли профсоюзов в коммунистическом строительстве». И некоторые другие решения.

Особого внимания заслуживает октябрьский (1957 г.) Пленум ЦК, на котором был буквально разгромлен министр обороны, виднейший полководец Великой Отечественной войны, Маршал Советского Союза Георгий Константинович Жуков. Кстати, поддержавший позицию Н. С. Хрущева на июньском (1957 г.) Пленуме ЦК. А через четыре месяца, выждав время, Никита Сергеевич нашел форму, чтобы избавиться от Г. К. Жукова, – популярного в народе, строптивого, знавшего истинную цену Н. С. Хрущеву, – бывшему члену Военного Совета Юго-Западного фронта.

Пленум ЦК КПСС проходил 28, 29 октября 1957 г. На нем было определено, – немедленно довести решение до партийного актива и всех коммунистов. Явно, Н. С. Хрущев опасался непредсказуемой реакции на отставку народного любимца, – Г. К. Жукова.

Возвратившись 30-го октября из Москвы, первый секретарь обкома партии М. Т. Ефремов на заседании Бюро Куйбышевского обкома партии доложил кратко о Пленуме ЦК, и предложил уже 2-го ноября провести собрание областного партийного актива по итогам октябрьского Пленума ЦК КПСС.

Такое собрание было созвано.

С докладом выступил М. Т. Ефремов.

Вот несколько сокращенный конспект моей записи выступления М. Т. Ефремова, изложившего доклад М. А. Суслова на Пленуме. (Думаю, он будет интересен читателю).

М. Т. Ефремов: «Центральным Комитетом партии вскрыты серьезные недостатки и извращения, допущенные руководством Министерства обороны со стороны Г. К. Жукова. Нарушались Ленинские нормы, вел линию на отрыв армии от партии, уходя из-под контроля ЦК, ликвидация политических органов в армии. Дело не в ошибках, а в системе, в тенденции. Рассматривал Вооруженные силы как вотчину.

Примеры. Есть Совет обороны, в нем создан Военный Совет. Этот Совет ни разу не собирался. Жуков внес предложение ликвидировать Военный Совет. Президиум ЦК не принял его. Второе предложение – о пересмотре функций военных Советов по округам, превратив их в совещательные органы при командующих (секретари обкомов не имели бы тогда голоса). Хотя Совет не умаляет роли командующего, а наоборот – убеждает в правильности решений.

Жуков неправильно воспитывает кадры по отношению к ЦК и партии. В ГДР военные части не участвовали во встречах партийно-правительственных делегаций. Гречко он так и сказал: „Нечего вам там делать“. Гречко и начальник политотдела получили разнос от Жукова за отчет по июньскому (1957 г.) Пленуму ЦК. Если офицер Советской Армии обращался в ЦК, то их притесняли и даже исключали из партии (приводились фамилии). Этим нарушался Устав КПСС.

Линия на отрыв армии от партии направлена на ослабление партийно-политической работы. В некоторых частях ликвидированы политорганы. Ущемлялось служебное, материальное и другие положения парторганов. В ряде инструкций, приказов отрицалась руководящая роль политорганов. Приказ 0090 – дает оценку работы коммунистов, тем самым присваивает себе функции ЦК, в нем на единоначальника возлагается руководство политорганами и парторганизацией. Критика командира на партсобрании пресекается, а виновных наказывать. Этот приказ был выпущен без ведома ЦК.

Отдельные военачальники стали подражать своему министру. Так, Лучинский – Туркестан – до возвращения из отпуска запретил проводить какие-либо собрания. Нарушалась связь с местными партийными органами.

В МО укоренилась практика огульного избиения кадров (без рассмотрения и т. д.). Снять, выгнать, содрать лампасы. По Д-В. округу за последний месяц наказано 123 офицера, кроме основных виновников. В приволжском округе офицеров: Кузнецова, Сорокина судили, снимали с постов. Такой пример: невеста солдата вышла замуж, и он покончил самоубийством. Командующему дали выговор, командира полка – снять, заместителя – выгнать из армии (он тоже застрелился). Ненужная жестокость. Таких примеров много. Вышестоящий может применить оружие. Один адмирал возмутился тем, что в соседней квартире появился матрос с девушкой. Он не удалился по его требованию, и тогда матроса стал травить собакой. Матрос ушел, но адмирал догнал его и убил. Жуков уволил его в запас и установил пенсию, и всё!?

Героизм наших войск держится не на палочной дисциплине, а благодаря своей сознательности, убежденности, воспитанной партией.

В армии стал насаждаться культ личности. Жукова стали превозносить и возвеличивать в печати, кино и т. д. Кинофильм „Сталинград – Великая битва“ из культа Сталина сделали культ Жукова (дали эпизод фильма о событиях под Москвой и в Берлине!?).

Войну выиграли не 2–3 человека, а это Победа всего народа, победа нашего общественного строя, победа Вооруженных Сил, организатором которых явилась партия.

Редакция БСЭ поместила статью о Великой Отечественной войне, в которой идет речь о МО, роль Жукова возвеличена. Он поручил купить картину (10 х 6 м) для музея Советской Армии, где на фоне Берлина, – вздыбленный белый конь топчет фашистские знамена, а на коне Г. К. Жуков! Новый Георгий Победоносец!