Перекрестка поворот

– Они теперь всегда будут, – спокойно ответил Гера. – А береженого, как говорят, Бог бережет.

Он надел полушубок, нахлобучил огромную собачью шапку и направился к двери.

Когда они вышли из татарской харчевни, к ним подошел Боксер с биноклем на шее и карабином в руках.

– Ну? – спросил Гера.

– Никакой движухи. Похоже, чисто.

– Ярик? – Гера кивнул на гору справа от озера.

– Там, – ответил Боксер и похлопал по переносной рации, – пока ничего подозрительного.

– Пусть продолжает, – распорядился Гера. – Предчувствие нехорошее.

– Может, того, – Боксер мотнул головой в сторону машин, – домой поедем?

– И что? – разозлился Гера. – Я теперь от каждой тени шарахаться буду?

Тем временем Леха погрузил оборудование на санки, похожие на пластмассовое корыто. Два коротеньких спиннинга и сундучок со снастями уложил в большие ведра, вставленные одно в другое. На дне саней разместил оранжевый коловорот и эхолот в дерматиновом чехле, а рядом бросил легкий сачок с марлевым мешком.

– Это зачем? – показал на сачок Гера. – Бабочек ловить?

Боксер громко заржал.

– Бабочек, – ухмыльнулся Леха.

Они вышли на лед.

– С этими что делать? – спросил вдогонку Боксер, показав на Марину и Аркадия, основательно замерзших и прыгавших, чтобы согреться, около машин.

– Пусть пообедают и к нам идут, – распорядился Гера. – А ты посматривай, – он обвел широким жестом окрестности.

Леха зашагал по слегка запорошенным следам к середине озера. Сани тянул, точно детскую машинку, и они оставляли широкую полосу, по которой следовал Гера.

* * *

С. А. ползком выбрался на позицию. Снега на «балкончике» было немного, поскольку по ночам задувал северный ветер и вычищал уступ до самого камня.

Чтобы устроиться поудобнее, он кое-как нагреб спереди и с боков невысокий бруствер. Покропил бугры водой, чтобы схватилась ледяная корка и сухой снег не взвивался от пороховых газов при выстреле. Это запросто могло его выдать. «Хорошо, что у них минометов нет, – подумал он, – а только винтовочка у Боксера».

Время от времени С. А. подносил ко рту фляжку с водкой и делал небольшой глоток. Тепло расползалось по телу, и лежать становилось легче.

Озеро тянулось белой заплатой на фоне присыпанных снегом невысоких елей, над которыми в прогалинах между серыми облаками голубело чистое, точно выстиранное и подсиненное, небо. Солнце искрило в запорошенных ветках, выхватывая их из унылости зимнего дня. Тень от Горы покрывала озеро почти на две трети, и солнечные лучи вспыхивали, отражаясь от снега и льда, только на дальнем берегу.

Покрытое снегом озеро было расчерчено пунктиром шагов от одной чернеющей точки к другой, потом к третьей, четвертой, пятой… «Лунки», – понял С. А.

Ждать – самое тяжелое. Раньше, притаившись в джунглях, он думал о бывшей жене и своей жизни. Но больше, конечно, о Кате, единственной дочери.

Она не была особенно близка ему, но в мире, холодном и равнодушном, всегда хотелось иметь родную душу, и такой душой он сделал для себя дочь. Писал ей, правда, редко. Может, раз, может, два в год. Но обязательно на Рождество. Во французской армии привык отмечать его в декабре и отправлял дочери открытку или посылку с подарками. Открытки доходили, а посылки нет. По телефону «экс» говорила, что, мол, почтовики кивали на таможенников, а те, естественно, на почтовиков. Когда С. А. уезжал на рождественские каникулы в Биарриц, обязательно звонил дочери, и они долго разговаривали.