Кто и как развалил СССР. Хроника крупнейшей геополитической катастрофы ХХ века

– Я не могу и не стану брать на себя ответственность за аморфное образование. Если президент вам нужен для свадьбы, чтобы об него ноги вытирать, – это не для меня. Стране требуется избранный народом сильный руководитель, способный уравновесить ту новую степень децентрализации, на которую мы сейчас переходим. Уверен, что в народе нас поддержат. Повторяю, у меня нет амбиций претендовать на эту должность.

Повернувшись к Ельцину, Горбачев подался к нему всем корпусом, как при теннисном ударе:

– Поймите, Борис Николаевич, во что нас втягивают те, кто предлагает России сбросить всех и пойти вперед в одиночку.

Имелся в виду, очевидно, все тот же Бурбулис с его пресловутым меморандумом о скорейшем оформлении подлинной государственности России в качестве основного правопреемника СССР.

Даже Ельцину было трудно противостоять такому напору. Или, может быть, он просто еще не был готов прилюдно «бросить перчатку»… Кроме того, и соотношение сил и, соответственно, голосов (в отсутствие Кравчука) было явно не в его пользу – на одного Шушкевича перед лицом сплоченного среднеазиатского фронта, возглавляемого решительным Назарбаевым, надеяться было трудно.

Так или иначе, но Ельцин примирительно пробурчал:

– Я не поддерживаю экстремистов. Давайте честно напишем – конфедеративное государство.

Это была явная импровизация, но она подтверждала, что на сегодняшнем заседании и он ищет компромисса.

Уловив тень слабости в его позиции, Горбачев немедленно решил усилить свою:

– Я готов идти до последней черты – мне уже все равно. Просто я руководствуюсь принципами, а вы тем, что «скажет Марья Алексеевна». Поймите, государство – это не просто союз суверенитетов. Оно имеет свои особенности. Да и наш мир сформировался не за последние десять лет.

Он вновь и вновь повторял, что центр необходим для того, чтобы обслуживать общее оборонное пространство, выполнять стратегическую миссию, проводить согласованную, единую внешнюю политику, а не «8-10 разных политик», толкать страну к рынку.

– Мы ведь уже убедились, что экономический договор без политического не будет работать. Попомните мое слово, – предостерегающе поднял он руку, – вольготность обернется бедой. Я не стану отвечать за рыхлое, никого ни к чему не обязывающее формирование, за богадельню. Особенно в переходный период.

Он говорил в этот раз как никогда убежденно, и все поняли, что его угроза уйти, оставив их друг перед другом с ворохом нерешенных проблем, к которым они плохо представляли, как подступиться, была вполне реальной.

Неожиданно Ельцин проговорил:

– Не знаю, может быть, Вы и правы.

Это прозвучало как предложение компромисса. Принимая его, Горбачев уже примирительно, как о прошлом инциденте, сказал:

– Удивлен я, Борис Николаевич, как ты меня подвел. – И тут же предложил компромисс со своей стороны: – А может быть, и вправду обойдемся без единой конституции…

Оживились сидевшие до этого безмолвно приглашенные на заседание юридические эксперты – академик Владимир Кудрявцев и профессор Вениамин Яковлев.

– Развернутый Договор об образовании государства и Декларация прав человека вполне могут быть заменой конституции, – сказал академик.

– Конфедеративное государство – это уже компромисс, заметил профессор, хотя в глубине души понимал, что это компромисс права с политикой.

Горбачев, уже с великодушием победителя, постарался закрепить Ельцина на пока еще скользкой платформе компромисса:

– В договоре надо найти способ поддержать целостность России и ее руководство в спорах с автономиями (это было уже его ответное извинение за вмешательство в чеченский кризис). Если в России проиграет Ельцин – проиграем все, ведь мы повязаны одним проектом.

Удовлетворенный реверансом в его сторону, Ельцин напомнил об Украине:

– Надо бы что-то для них предусмотреть, какую-то возможность присоединения. Ведь если они создадут свои вооруженные силы и свою валюту, то уже не вернутся.

– А в конфедерацию Украина бы пошла, – мечтательно протянул Шушкевич.

Он же предложил еще более гибкий компромисс:

– Давайте начнем с конфедерации, а потом доведем ее до федерации.

Ему тут же возразил Назарбаев:

– Колебания Украины – это дополнительный повод всем остальным объединиться.

На перерыв разошлись с двумя вариантами формулировки. Одна была представлена Ельциным, вторая – Горбачевым. При перепечатке помощники догадались снять упоминание об авторстве и обозначили их, как на конкурсе, анонимно: номер 1 и номер 2 – для того чтобы избежать нового конфликта самолюбий.

Смысл компромисса был очевиден – единое конфедеративное государство (по Горбачеву), лишенное единой конституции (по Ельцину).

Обед проходил в застекленной веранде на втором этаже. Официанты разнесли блюда без особых деликатесов, но добротные и обильные. Желающие могли налить себе водки, коньяку. В центре стола сел М. Горбачев, рядом – руководители России, Украины, Белоруссии, союзного правительства и Верховного Совета СССР, затем – остальные гости. Разговор все больше становился общим, с шутками и тостами. Горбачев часто пользовался такими перерывами, приглашал отобедать, когда накал страстей был особенно велик. Непримиримые стороны во время обеда добрели, соглашались или, по крайней мере, делали вид, что соглашаются…

Во время обеда, прослушав зачитанную самим Горбачевым стенограмму его высказываний о Чечне и убедившись, что подвоха не было, Ельцин окончательно успокоился и даже пришел в хорошее расположение духа:

– Смотрите, как плохо начали и как хорошо заканчиваем, – сказал он, как бы сам изумляясь этому.

После уточнения компромиссной формулировки дело действительно пошло быстрее. Не без дискуссий, но и без ожесточенных споров договорились по остальным принципиальным вопросам: об избрании президента не парламентом, а гражданами будущего Союза (через выборщиков); о двухлетнем парламенте, с депутатами, избираемыми от территориальных округов, а не только от республик; о правительстве и даже о столице (которую первоначально авторы российских поправок хотели окрестить «местом пребывания» центральных органов) и т. д. Задержались дополнительно на вопросах избрания председателя парламента и вице-президента. Последнего Ельцин категорически потребовал «убрать»:

– Не могу думать об этой должности после Янаева.

Что касается председателя парламента, оговорил:

– Только надо подбирать такого, чтобы не предавал.

Горбачев парировал:

– Даже у Христа среди апостолов нашелся один предатель.

Поскольку за ново-огаревским столом апостолов было семь, все молчаливо решили исходить из того, что тринадцатого среди них нет.

Условились даже о том, что участие в будущем политическом Союзе должно быть сопряжено и с экономическими выгодами. Тут же конкретизировать эту формулу решил сам российский президент.

– При заключении экономического соглашения мы подсчитали, что в пересчете на мировые цены взаимных обязательств между Украиной и Россией разница в нашу пользу должна составить 80 млрд. долларов. Если Украина согласится войти в Союз – можем этот должок забыть, если нет – пусть платят, – сказал он и ухмыльнулся, довольный произведенным эффектом.

Это уж точно не походило на игру и на попытку успокоить возможные опасения союзного президента, да и членов Госсовета относительно истинной приверженности российского лидера идее союза. Он выглядел и вел себя как его безусловный сторонник и защитник. Быть может, он не исключал в ту пору возможности продлить сотрудничество с Горбачевым или, наоборот, исходил из того, что у Союза скоро будет новый – и почему бы не российский? – президент. Скорее же всего, в этой богатырской фигуре умудрялись сосуществовать, может быть, даже конфликтуя друг с другом, как это свойственно многим русским натурам, противоположные характеры, совсем разные личности, каждая из которых тем не менее была истинной.

Б. Ельцин (воспоминания):

– В Ново-Огареве Горбачев все время не успевал за ситуацией. Она все время его на шаг опережала. Он шел на уступки, которые до августа всем казались бы немыслимыми. Он согласился на то, чтобы будущий союз стал конфедеративным государством. При этом сохранялся сильный центр, определявший вопросы обороны, часть финансовых вопросов. Оставался единый президент. Он выступал гарантом соблюдения договора, представлял союз суверенных государств (ССГ – это был вариант новой аббревиатуры бывшего СССР) в отношениях с зарубежными странами. В центральном правительстве сохранялся пост премьер-министра. В Москве должен был работать двухпалатный парламент.

Атмосфера на ново-огаревских заседаниях в октябре-ноябре сильно отличалась от той, которая царила до путча. Если раньше подавляющее большинство глав республик не смели спорить с Президентом СССР, и даже где-то осуждали меня за «чрезмерный радикализм», то теперь они сами уже бросались на Горбачева, не давая мне и рта раскрыть.

Параллельно шел активный процесс в республиках – с объявлениями государственной независимости, с выборами президентов. Все мечтали поднять свой собственный статус, все хотели стать равноправными членами ООН…

В течение дискуссии Горбачев часто вставал из-за стола, расхаживал по залу. Однажды в волнении он даже повалил портфель с ядерными кодами, как обычно стоявший на расстоянии вытянутой руки от него.

Обсуждение шло к концу. Договорились внести в текст согласованные поправки и направить договор на рассмотрение парламентов. По предложению Шушкевича условились собраться еще раз, чтобы парафировать текст и тем самым взять на себя обязательства защищать его своим авторитетом перед парламентариями.