Конец эпохи

Глава 19

ФИЛОСОФИЯ В «РАЗВЛЕКАЛКЕ»

Давно уже Родриго не чувствовал себя так паршиво. «Не всё еще потеряно, не всё еще потеряно», – твердил он, как заклинание, но это не помогало. Хотелось убежать в лес, подальше от людских глаз, и ломиться сквозь чащу, раздвигая руками пружинистые ветки, а потом, выбившись из сил, повалиться в кусты и лежать – день-два, пока неслышно подошедший Иван не тронет за плечо: «Вставай! Всё образовалось, мы победили!»

«Неужели Эрикссон прав и я действительно становлюсь трусом? – подумал он. – Отсидеться, как медведь в берлоге, ожидая, что перемены произойдут сами собой, – откуда такие мысли? Может, пора менять профессию?»

В глаза ударил яркий солнечный свет – Родриго и не заметил, как ноги сами привели его к выходу. Поляна была оккупирована десантниками. Отправляясь на заседание, Эрикссон объявил свободное время, и теперь звездное воинство грело бока, расположившись на травке. Лишь несколько человек в поте лица истязали тренажеры.

Родриго попятился. Конечно, парни еще ничего не знали, но ему уже чудились насмешливые взгляды, слышались двусмысленные реплики… Нет, он не пойдет сейчас ни к шефу, ни к Иджертону, ни к Ивану. Ему надо побыть в одиночестве и придумать слова, с которыми он обратится к своим ребятам, чтобы восстановить тонкую, расползающуюся ткань понимания. Но его уже заметили.

– Командир! – Йожеф поднялся, отряхивая с ладоней прилипшие травинки. – Вы что-нибудь решили? Мы тут с Дзиро уже заключили пари…

Родриго неопределенно махнул рукой и отступил в коридор. Его щеки горели. Стыд? Ему есть чего стыдиться? Просто поразительно, какие пугающие перемены произошли в нем всего за несколько дней! «Мутация сознания», – такую загадочную фразу произнес однажды Горак – теперь уже и не вспомнить, по какому поводу. Но фраза врезалась в память. И вот мутант – он сам. Стоит над расширяющейся трещиной в скале и терзается, никак не может решить – на какую сторону перейти? А ведь еще совсем недавно всё было так просто и понятно…

Подходя к «развлекалке», он услышал рокочущий голос Кена Дайсона и чуть слышное блеяние Ренато. Видимо, не все десантники выползли на солнышко. «Со Шкафом не очень-то поспоришь», – вспомнил Родриго недавние поучения Хальберга и замер у двери, обратившись в слух.

– Птенчик, а Птенчик, – презрительно выговаривал Кен, – тебе самому-то понятно, что ты – это только полчеловека? Думал, здесь в куклы играют? Жалеешь, небось, что не смог притащить сюда мамочку – сопельки утирать?

– Нет, не жалею… – пролепетал итальянец.

– Даже отвечать как следует не умеешь! – рявкнул Кен. – Стоит на тебя надавить – и растечешься, как амеба. А в бою? Думаешь, много найдется охотников сражаться с тобой плечом к плечу? На месте Красавчика я бы давно тебя вышвырнул. Поработай своей безмозглой башкой и пойми, что ты всех нас позоришь!

Ренато молчал.

– Ну хорошо. – Послышался звук отодвигаемого стула. – Если начальству на всё начхать, я сам тобой займусь. Ты у меня станешь человеком! Вспомнишь маму еще не раз, но потом – помяни мое слово! – скажешь спасибо старику Дайсону. Ну-ка – встать! Вдоль стены бегом марш!

– Н-нет, – дребезжащим голосом ответил Ренато.

– Что? – взревел Кен. – Что ты сказал?!

Красная рожа сержанта Кэнби материализовалась из воздуха и стала приближаться к Родриго. Он помотал головой, отгоняя видение, и рванул дверь.

Одной рукой Шкаф держал тщедушного итальянца за грудки, другую отводил назад для удара.

– Отставить! – заорал Родриго.

Кен разжал пальцы и оттолкнул Ренато так, что тот чуть не упал.

– Подслушиваете, значит? А я всего лишь хотел вашего парня в чувство привести. Ходит, как замороженный. Не в обиду будь сказано, Фил уже давно бы…

– Вон, – страшным голосом произнес Родриго. – Пошел вон! И если ты еще хоть раз его тронешь…

– Неужто пожалуетесь Филу? – Дайсон укоризненно покачал головой. – Ай-яй-яй…

Он еще не успел закончить, а нога Родриго уже взвилась вверх, целя в ненавистное лицо. Кен так же автоматически выставил блок и отбил удар. Но на большее дерзости Шкафу не хватило, и он, бормоча что-то нечленораздельное, скрылся за дверью.

Родриго повернулся к Джентари.

«А в самом деле, – подумал он, – с какой стати его понесло в десантники? Что в нем от бравого космического вояки? Ростом, правда, не подкачал, кое-какая силенка, что бы там ни говорили, тоже имеется. И вообще, все положенные тесты он выдержал – в это заведение не берут кого попало. Но с другой стороны… Во времена Ларозьера критерии отбора были гораздо жестче. Сейчас люди, убаюканные отсутствием реальной угрозы, обленились, молодежь в десантники идет неохотно, предпочитает развлечения. Так что к Ренато особенно придираться не стали. А зря! Учиться бы ему в университете, сидеть в вертящемся кресле среди четырех экранов, обложившись кристаллами, хранящими всю мудрость человечества, пялиться на графики разных там функций и мычать от восторга. Так нет же, он предпочел влезть в унылый, лягушачьего цвета, комбинезон, прицепить пульсатор и отправиться создавать для своих соплеменников рай посреди ада. Романтика, жажда небывалых приключений, героических подвигов? Глупенький, герои бывают только в боевиках, в реальной жизни надо просто вкалывать и выполнять приказы начальства».

– Слушай, – сказал Родриго, садясь, – я всё никак не могу понять. Ну ладно, у Дайсона бицепсы вместо мозгов. Но ведь не только он считает твое пребывание в отряде чистым недоразумением! Слышать такое, конечно, обидно, и всё же… Ты ведь неглупый парень, должен понимать, что эта работенка не для тебя. Десантник – это человек, которого отличает от прочих смертных… как бы точнее выразиться… повышенная жизнеспособность. Каждый из нас может долгое время существовать и действовать самостоятельно в самых жестких условиях. Как танк-автомат. Ну а ты?.. Закинь тебя куда-нибудь, где нет людей, и через пару суток ты сломаешься. Разве не так? Почему же всё-таки ты здесь? Может, прихоть родителей?

– Нет… – Ренато был бледен, взгляд его блуждал по стене.

– М-да, не получается у нас разговора. Но я должен разгадать эту загадку. Знаешь, Ренато, ты вовсе не так прост, каким кажешься. Что-то носишь в себе, но ни с кем не хочешь поделиться. Я угадал?

Ренато вздрогнул и, поняв, что этим выдал себя, неловко завозился на стуле.

– Вижу, угадал. Так, может, всё же поделишься? Я должен понять тебя, Ренато. Иначе просто не берусь предсказать, как сложатся наши взаимоотношения.

И тут Ренато расслабился, словно осознав наконец, что его стул – не орудие пытки, а просто удобная мебель.

– Хорошо, я могу вам сказать, командир. – Он взглянул на Родриго, но тут же вновь отвел взгляд. – Только вам. Понимаете… – Ренато запнулся, затем набрал в грудь воздуха и выдохнул: – Я верю в Бога.

В первый момент Родриго подумал, что его разыгрывают.

– Ты… веришь? Слушай, но это же ни в какие ворота… – Ему стало смешно. Родриго никогда близко не общался с верующими, но почему-то представлял их изможденными старцами с фанатическим блеском в глазах. А тут сидит этакий едва вылупившийся цыпленок, которого еще и жизнь-то ни разу по-настоящему не била.

Нельзя сказать, чтобы Ларозьер ввел гонения на религию. Но, впервые в истории став единоличным властителем Земли, он не захотел делить с Богом свое влияние на умы. Тем более что тот только в умах и существовал, был всего лишь бесплотной идеей, изобретением самих землян, призванным обслуживать некие тонкие струны человеческой души. Он же, Ларозьер, не был ничьей идеей, существовал во плоти и своего высокого положения добился сам, без помощи молитв и шаманских заклинаний. «В битве с плазменниками нам помог не Бог, – неустанно повторяли с тех пор средства массовой информации, – мы сами выковали победу под руководством одного из лучших своих представителей». Тщательно продуманной политикой умница Франсис заставил все конфессии вариться в собственном соку. Провозгласив веру исключительно частным делом, светская власть полностью игнорировала власть церковную. А вот самих священнослужителей явно выводили из равновесия триумфы науки. Уже тот факт, что разумное существо можно сотворить в лаборатории, без вмешательства божественной воли, нанес религии сокрушительный удар. Дальнейшие открытия, расширение знаний о Вселенной, выход человечества в глубокий космос еще больше подорвали позиции церковников. Стало очень трудно объяснить, с чего это Господь так возлюбил одну-единственную планетку среди миллиардов, триллионов других в бесчисленных галактиках? Зачем же созданы остальные – неужели от нечего делать? Тоталитарные секты Ларозьер искоренил, а традиционные культы начали хиреть сами собой. Инерция человеческого мышления, конечно, была огромна, но круги от брошенного в воду камня всё ширились и ширились…

– Да, я верю, – произнес Ренато с такой убежденностью, что Родриго сразу расхотелось смеяться. «Вот тебе на, – подумал он. – Цыпленок залез обратно в скорлупу, и, судя по всему, извлечь его оттуда будет непросто».

– Хорошо. Но я, по правде говоря, всё еще не могу понять. У тебя что, религиозные родители?

– Нет. Но я очень много читал и… – Ренато снова запнулся, – …размышлял…

– Вот как? Где же ты отводишь место своему Богу? Мы нанизываем парсеки на парсеки, но пока не встречали ничего необъяснимого. И вообще, что ты понимаешь под Богом? Версия бородатого старца, полагаю, отпадает. Во Вселенной наверняка есть планеты с разумной жизнью, но вряд ли где-то еще природа повторила человека с точностью до деталей. Или ты считаешь, что на каждую такую планетку приходится по одному собственному Всевышнему?

Юноша смутился.

– Всё совсем не так… Бог един, и он разлит во Вселенной. Я бы сказал, что каждый атом несет в себе его частицу.

Родриго потер подбородок.

– Ты не оригинален. Что-то такое я уже слышал. Ренато, а зачем тебе размышлять обо всём этом? Объясни, может, я пойму.

Ренато долго молчал. Потом заговорил:

– Ну как же, командир… Представьте… летит корабль. Миллиарды километров позади, триллионы, световые годы… А вокруг мертвая материя. Даже не враждебная, а просто мертвая, безразличная. Вы только задумайтесь: горстка людей в океане бездушной материи! Вы в корабле можете не проснуться после анабиоза, задохнуться из-за отказа системы регенерации или лопнуть от перепада давления, если метеорит пробьет защиту. А в окружающем мире не изменится ни один атом. Электроны всё так же будут бегать вокруг ядер, ни один не сойдет с орбиты из-за того, что вы в металлической посудине испускаете последний вздох. Но ведь это же страшно! Прожить жизнь, радуясь или мучаясь, что-то создавая, что-то отвергая, а в результате распасться на горстку молекул, имеющих такое же отношение к твоему бывшему «я», как пыль в какой-нибудь далекой туманности!

Ренато перевел дыхание.

– Я долго размышлял и пришел к выводу: этого не может быть! Каждая частица, даже самая ничтожная, имеет две ипостаси – материальную и духовную. Только так! Иначе – безысходность, жизнь теряет смысл. Если нет Бога, рассеянного в природе, то каждый из нас – игра чистейшей случайности, обыкновенное физическое тело, описывающее сложную траекторию в пространстве и изредка дающее жизнь еще нескольким так же бестолково мечущимся телам. Лишь допустив идею Бога, изначально определившего цель всего сущего, цель, до сих пор нами самими не понятую, мы обретаем надежду…

Ренато замолчал. Родриго смотрел на него, как на инопланетянина. Он отказывался верить, что услышал всё это от человека, которого только что считал самым несчастным и третируемым существом на всей Базе.

– Не ожидал от тебя, – наконец выдавил он. – Ты, оказывается, философ… Вот только с логикой, мне кажется, у тебя не всё в порядке. Если цель определяет Бог, так ты бы сидел и ждал, пока он тебя не пристроит на местечко, полностью соответствующее твоим способностям. Какой смысл пытаться самому определить эту цель и подаваться в десантники? Ведь ты здесь и на сотую часть не раскроешь того, что заложено в твоих генах!