КУЗЯ
А тут и понимать нечего. Состояние моей мамы в этот момент должно быть пассивным, отключённым от внешнего мира. Поэтому, ко всему сказанному тобой необходимо добавить, что мама тоже должна быть предварительно погружена в гипнотический сон.
САНЯ
(разочарованно)
Кто? Я что ли загипнотизирую её?
КУЗЯ
(с досадой)
Да нет же! Всё остаётся, как есть. Только лишь делаю небольшую поправку. Погрузив меня в гипнотическое состояние, Кандаков должен приказать мне воспроизвести мысленно образ моей мамы, но только – засыпающей, и, наконец – заснувшей. Таким образом, гипнотизёр, через меня и с моей помощью, загипнотизирует, то есть – усыпит, мою маму, тем самым отключив её сознание от внешних раздражителей. А потом всё должно быть так, как ты и говоришь.
САНЯ
(протяжно, с восхищением)
Голова-а-а! Так! Значит остаются открытыми три вопроса: кто будет вторым наблюдателем, каким будет содержание внушаемого события и когда прикатит гипнотизёр. Со вторым и третьим проще, с первым – тяжелей.
Тут Саня замечает, что Кузя как-то сник и насупился.
САНЯ
Ты что это приуныл?
КУЗЯ
Слушай, Сань. Мне маму жалко! Что она мне плохого сделала?
САНЯ
Э-э-э, заныл! Жалко, да жалко! Жалко только у пчёлки бывает.
Многозначительно возводит указательный палец к потолку. Изрекает с серьёзным видом:
САНЯ
Учти, Кузька! Наука требует жертв!
КУЗЯ
(расстроенно)
Ничего себе, нашёл жертву!
НАТ. КРУТОГОРСК – УЛИЦА – ПОЛНОЧЬ
Кузьма Малышев возвращается от Сани домой. Тишина. Нарушается она лишь далёким, глухим рёвом авиационных двигателей, проходящих стендовые испытания на моторостроительном заводе, расположенном далеко за чертой города.
КУЗЯ
(про себя вслух)
Эх, и перепадёт же мне от мамы!
На противоположной стороне улицы распахиваются двери кинотеатра, выплёскивая из чрев своих толпу ночных зрителей, растекающуюся по проулкам и подъездам домов.
В сторонке, под сводчатой аркой городского ломбарда, останавливается какая-то шумная компания, среди голосов которой Кузе чудится чей-то очень знакомый голос.
Зябко кутаясь в лёгкое демисезонное пальтишко, Кузя и не замечает, как перед ним, словно из-под земли, вырастает чья-то худосочная, долговязая фигура.
ГОЛОС
(за кадром)
Знакомьтесь! Один из представителей местной, городской шпаны – МИШКА-КЛАКСОН.
МИШКА-КЛАКСОН
(гнусаво)
Послушай, кент! Закурить не найдётся?
От неожиданности Кузьма останавливается. Глядит в сторону притихшей компании, с любопытством наблюдающей за сценкой.
МИШКА-КЛАКСОН
Ты что? Оглох что ли? Тебя же по-человечески просят: дай закурить!
КУЗЯ
Послушай, Клаксон! До каких же пор ты будешь ходить с протянутой рукой? Курю я только дома, на улице мать не велит.
Он заранее знает, чем обычно заканчиваются подобные встречи, и мысленно готовится ко всему наихудшему.
КУЗЯ
(продолжает)
Да и курю-то я только «Марльборо». Если не побрезгуешь, то пошли ко мне домой, угощу.
МИШКА-КЛАКСОН
Да ну-у. Это, наверное, далеко, да и поздно уже. А ты, оказывается, шутник… Послушай, дай примерить твою оптику. У меня тоже что-то не лады со зрением.
Он вялым, небрежным движением вытягивает из кармана руку и, протянув её, беспардонно стягивает с Кузиного носа очки. Бережно берёт двумя пальцами за конец одной из дужек. Поднимает очки высоко вверх, словно просматривая на просвет.