За отвагу

– В расход? – Константин Егорович посмотрел прямо Василию в глаза. – А за что?

– Ну как за что? – не понял тот вопроса. – Он же немец, враг, пришел к нам с войной.

– Он же сейчас безоружный! Для него война уже закончилась.

– И что? Он враг, а врага надо беспощадно уничтожать, так сказал сам товарищ Сталин!

– Ну, если сам Сталин сказал, – улыбнулся Константин Егорович, – то оно конечно. Только ответь мне на вопрос: если в плен никого не брать, кто после освобождения будет строить то, что разрушили? Мужиков-то наших война эта ох как выкосит! К нам уже пять похоронок прийти успело. А у нас-то в деревне дворов раз-два и обчелся. Страшно даже про всю страну представить, сколько голов будет положено ради победы. Получается, что опять все бабы да детишки восстанавливать будут?

– Ничего, не всех убьют, выдюжим, нам это не впервой, – резко ответил Василий. – А куда нам теперь его с собой тащить? Он сейчас больше обуза, чем раненый товарищ старшина. И ведь здесь не оставишь, снова на службу вернется и дальше против нас воевать будет. Так что по мне – проще убить. А пленных мы еще много насобираем.

Скрипнула дверь, и на крыльцо вышел доктор. Постоял немного, разминая пальцы рук, затем присел рядом и, вытащив платок, принялся вытирать пот с головы.

– Чуть-чуть пуля не вышла, пришлось на спине надрез делать, чтобы вытащить. Но старшина-то твой крепкий, молодец, ни разу не застонал. А ведь без наркоза пришлось удалять.

– Он такой, сибиряк, – с гордостью за Кузьмина ответил Василий.

– Это и видно, крепкий еще. Организм сильный, справится. Рану я промыл, повязку наложил. Идти ему сейчас нельзя, нужно пару недель отлежаться. Иначе в любой момент кровотечение начнется, а он уже и так достаточно потерял кровушки-то своей.

– И что нам теперь делать? – растерянно спросил Василий, глядя на доктора.

– Ну… – задумался тот, поглаживая рукой лысину, – для начала я бы его где-нибудь спрятал. Думаю, что немцы совсем скоро пожалуют. А там как бог даст. Но идти я ему категорически не рекомендую.

– Поликарпович, а может, их на старой панской пилораме пока схоронить? – подал голос Константин Егорович. – Она уже кустарником вся заросла, ее и не найдешь просто так, пока случайно не наткнешься. Там летом только пацанва играет, да наши мужики иногда прячутся от жен, чтобы выпить спокойно. Думаю, это самое безопасное место. Да и ты сможешь приходить перебинтовывать.

– Хорошая мысль, – доктор спрятал мокрый платок в карман. – Только давай завтра с утречка их туда отведи. Старшина уснуть сейчас должен, я ему две таблетки снотворного дал, пусть хоть немного отдохнет. А это и есть тот самый немец? – кивнул он в сторону пленного.

– Ага, – ответил Василий, – он и есть.

– А что такого дохленького взяли? Покрепче никого не было? – пошутил доктор.

– Так получилось, – Василий не стал рассказывать о мотоцикле, смерти Волкова, о погоне. Но доктор, видимо, что-то услышал в его голосе такое, что невозможно объяснить.

– Прости, если обидел, вижу, что несладко пришлось, – он хлопнул Василия по плечу. – Врач – это очень циничная профессия. И не важно, кого ты лечишь – человека или лошадку. По-другому, брат, здесь нельзя. Ну да ладно, заболтался я с вами, домой пора, жена, наверное, заждалась. Без меня спать не ложится никогда.

Доктор встал, взял свой чемоданчик, который вынес на крыльцо сын хозяина, и, попрощавшись, ушел в темноту. Было слышно, как он возится с калиткой, ведущей на улицу. Затем шаги, удаляясь, окончательно стихли в ночи.

Нежданных гостей покормили, и все стали располагаться на ночь. Спящего старшину решили не трогать и оставили на скамейке, укрыв тулупом и подложив под голову подушку. Немца заперли в маленькой баньке, повесив на дверь тяжелый замок. Ну а Василию было отведено место в сарае на куче свежего мягкого сена.

Как только рассвело, Константин Егорович разбудил его:

– Васька, вставай, пора идти, чтобы любопытным на глаза не попасться.

Поеживаясь от утреннего холода, Василий вышел во двор. На крыльце, прислонившись к стене дома, сидел бледный Кузьмин.

– Товарищ старшина, как вы? – бросился Василий к нему.

– Нормально, поживу еще немного, – слабым голосом ответил тот. – Где немец?

– В бане под замком сидит.

– Свяжи ему руки, кляп в рот, и будем двигать, пока не рассвело.

– Есть!

Выполняя приказ, он бросился в баню, вытолкал немца во двор и быстрыми движениями связал его, заломив руки назад. Затем из небольшого куска веревки сделал петлю и набросил пленному на шею. Из дома с заплечным мешком вышел Константин:

– Тут харчей немного, пригодятся. А теперь пора. Солнце скоро взойдет.

Взяв старшину под руки, они двинулись через огород в сторону леса. Василий, словно бычка, тащил за собой на веревке пленного, который старался не отставать, так как петля больно давила на горло.

Заброшенная пилорама, цель их похода, находилась в лесу всего в километре от деревни. К ней вела заросшая невысоким кустарником и травой узкая дорога. Парочка полуразвалившихся зданий – вот, пожалуй, и все, что осталось от некогда процветавшего производства.

– Барин тутошний здесь все организовал. Лес пилили, делали доски, брусья, а затем все это везли в Гомель, Чернигов и даже Киев, – Константин Егорович, поддерживая старшину, шел по петляющей тропинке, со всех сторон густо заросшей крапивой, – а после революции барин сбежал. Здесь вначале артель работала, а потом колхозу передали. Это в начале тридцатых было, я тогда уже жил в деревне. Но колхозу эта обуза лишней оказалась, тут бы с посевной да уборкой справиться, вот и закрыли все. Оборудование, что не разворовали, на металлолом сдали. Только один цех да здание конторы остались. Но и их скоро лес проглотит. Или местные по пьяни сожгут.

Решили остановиться в здании распиловочного цеха, так как одной стороной он упирался прямо в лес, и при случае можно было выскочить туда незаметно. Положив старшину на пол, Василий крепко связал немцу ноги и посадил его рядом.

– Сиди тут, рыпнешься – прибью, – он показал пленному кулак.

Тот испуганно закачал головой, словно понял, о чем идет речь.

– О, я-я! Прибью! Гитлер капут!

– Тьфу ты, дурак, – Василий сплюнул в сторону, – как попугай заладил одно и то же.

Вдвоем с Константином Егоровичем они натаскали в угол цеха еловых лапок и травы, устроив небольшую лежанку. Потом перенесли туда Кузьмина.

– Ладно, – прощаясь, сказал Константин Егорович, – пойду я домой. Скоро сюда Поликарпович придет, не пугайтесь. Сам вечерком забегу, принесу поесть-попить да новости с собой прихвачу. Тут тихо, спокойно. Но если кто-то появится, лучше лишний раз голос не подавать.

– Васька, – тихим голосом позвал Василия старшина сразу, как только вдалеке стихли шаги, – задание тебе будет. Нужно дойти до Днепра и посмотреть, можно ли переправиться. До реки далековато, так что не спеши, поаккуратнее. Думаю, что немцы могут усилить разведку, смотри в оба, не нарвись.

– Есть, товарищ старшина, – кивнул Василий, – а с этим что? – он указал на пленного.

– Проверь, как связан, и дай воды попить, а то вон какой бледный. Еще помрет случайно, не хочется брать лишний грех на душу. Автомат поближе ко мне пододвинь, мало ли что. Все, Васька, ступай, некогда нам здесь засиживаться. Тишкевич, наверное, с ума сходит.

Василий, кивнув, направился к выходу и через минуту уже исчез между деревьями. Быстро сориентировавшись по солнцу, он взял курс на юго-запад, чтобы поскорее выйти к Днепру, делавшему около Лоева резкий поворот. Через несколько часов пути начались приречные болота, пройти через которые и выйти к воде без помощи проводника было невозможно. Тогда он стал обходить их стороной, стараясь найти более проходимое место. При этом один раз чуть не нарвался на немецкий разведывательный дозор, расположившийся прямо на перекрестке двух лесных дорог.

Вначале Василий почувствовал едва уловимый запах чужих сигарет. Моментально превратив свое тело в пружину, готовую выпрямиться в любую минуту, он со всей осторожностью двинулся в ту сторону, откуда исходила опасность. Бесшумно пробираясь между деревьями, Василий приблизился к краю полянки. На ней стояло два броневика, развернутых друг от друга. Стоявшие за пулеметами немцы лениво смотрели по сторонам. Остальные солдаты лежали на земле неподалеку, нежась на солнышке. Кто-то курил, другие дремали.

Василий осторожно, стараясь не шуметь, удалился. Затем, обойдя по широкому радиусу злополучный перекресток, двинулся дальше. Удалось найти пару выходов к реке, но все они контролировались небольшими группами гитлеровцев, пристально наблюдавшими за противоположным берегом. На той стороне, более крутом, чем этот, Василий даже без бинокля увидел бугорки свежей земли. Значит, там держит оборону наша армия. Но как туда попасть? «Видит око, да зуб неймет», – пришла на ум поговорка.

Река в этом месте оказалась довольно широкой. Если бы старшина был здоров, то ночью они бы легко, соорудив небольшие плотики из камыша или густого кустарника и сложив туда одежду и оружие, перебрались на другой берег. Даже пленного можно было заставить плыть рядом, заткнув ему рот, чтобы не орал. Но как дотащить сюда раненого? Для его транспортировки нужен плот побольше, желательно из бревен или толстых жердей. Только как его построить здесь, практически под боком у немцев? Они-то вряд ли куда отсюда уедут. Скорее всего, это дозоры, стерегущие подступы к реке и ведущие наблюдение за нашими частями на том берегу.

Тихонько полазив в прибрежных камышах, Василий попытался найти хоть какой-нибудь старый полузатопленный челн: мало ли, вдруг местные здесь рыбу ловят? Но ничего найти не удалось. «Ну ладно, расскажу об увиденном старшине, а там что-нибудь придумаем», – решил он, отправляясь в обратный путь.

Уже вечерело, когда Василий, ведомый каким-то непонятным чувством, вышел прямо к пилораме. Старшина лежал с белым как полотно лицом. Не обращая внимания на что-то мычащего сквозь кляп немца, Василий бросился к Кузьмину и, опустившись на колени, стал хлопать его по щекам, решив, что тот без сознания:

– Товарищ старшина! Федор Николаевич!