Что еще добавить? События. Люди. Книги

«ОстатьСя в России – быть болью еЁ»

Какой вкусный чай в Булгаковском доме! Так и называется – чай Булгаковский с ягодами и добавлением магии. К магии я отношусь скептически, к Михаилу Булгакову – с уважением, а Валерия Прокошина – просто люблю. Поэтому когда Андрей Коровин пригласил на вечер памяти Валеры в Булгаковский дом, я, конечно же, согласился. Перед вечером у меня было много времени. Чтобы как-то убить его, ездил по кольцевой, думал о том, что сказать о Валере, какие стихи прочесть. В голову ничего не лезло. Вспоминались редкие встречи, как мы пили пиво на Гоголевском бульваре, или первая встреча в театре Луферова «Перекресток» на Соколе (был такой), туда мы зарулили с Сашей Кабановым… Потом в голову почему-то пришла строчка из Салмана Рушди «Что важнее – любовь или истина?». Подумалось, почему опальный писатель противопоставляет эти понятия и что бы по этому поводу сказал Валера – у него, мне кажется, любовь и истина были бы тождественно равными, как говорят математики, величинами… Вот с такими мыслями я вышел на Маяковской, и мне в глаза сразу бросились здоровенные буквы, подсвеченные лампочками – ЛЮБОВЬ. Я был ошарашен. Не успеешь нормально подумать, а вот и знаки, вот и любовь. Ко мне подбежал какой-то парнишка, всучил мне флажок-триколор, предложил пожертвовать денежку больным раком. Опять знаки. Валера-то умер, борясь именно с этим недугом. Я достал мыльницу, стал фоткать и ЛЮБОВЬ, и того паренька. Но молодой человек замахал руками, надвинул на голову капюшон с возгласом «Вы чего!» – отвернулся. Подумалось, может быть Рушди все же был прав?..

Но нужно идти в Булгаковский… Было душевно и тепло. Хотя я помню, когда Валера говорил, как ему тяжело здесь читать – «будто давит что-то, себя не слышу». Все же, думается, это у него было разовое впечатление.

Вечер открыл Андрей Коровин.

Не жалеть эту жизнь, никогда не жалеть, не беречь,
Пусть проходит она неразумно, как детская речь,
Как теченье реки, как течение света во тьму…
Ощущенье, что жизнь непонятна лишь мне одному.
Смысл ее ускользает ребенком, рекою, лучом,
А начнут объяснять – не могу догадаться: о чем?

Дальше Андрей рассказал о том, что Валерия Прокошина нет с нами 8 лет. Что за это время удалось организовать несколько публикаций. Валерий, живя в провинции, стал настоящим столичным поэтом. В 2014 году была учреждена Прокошинская премия, нацеленная на поддержку талантливых людей из глубинки. В планах у организаторов издать большое избранное Прокошина, куда можно было бы включить, кроме стихов, еще и прозу, пьесу, сказки – ведь многое еще остается неопубликованным.

На вечере выступила Алина Симонова. Она исполнила две песни на стихи Валеры. Одна из песен прозвучала достаточно необычно – как речитатив – завораживая:

Это было в детстве, я помню, на раз-два-три…
Так мне и надо:
Закрываешь глаза и видишь себя внутри
Райского сада.
А потом проживаешь век, словно вечный бой,
Как и все – грешный.
Собираешь камни и носишь везде с собой,
Глупо, конечно.
Смотришь в воду, где плавают рыбы туда-сюда:
Карпы, сазаны…
Закрываешь глаза и видишь внутри себя
Свет несказанный.

Наталья Никулина из Обнинска, занимающаяся публикациями Прокошина в Калужской области, рассказала о региональном журнале «ЛиФФт». «В Обнинске Валерия Прокошина знали меньше, чем в Москве. Точнее, меньше понимали, – констатировала Наталья. – Поэтому так важно, чтобы о нем как о большом поэте знали, прежде всего, земляки». Вызвал улыбку рассказ Никулиной о том, как однажды было организовано совместное выступление музыкантов, исполняющих классические произведения, и Валерия Прокошина. На этом мероприятии Валерий прочел стихи из своего цикла «Высокое порно», чем ошарашил музыкантов. Некоторые из них не понимают его стихи до сих пор.

В ожидании весеннего дождя
Мы сплетаемся корнями диких трав
На глазах окаменевшего вождя.
Пусть он смотрит сквозь проталину стекла,
Как мы любим до безумия в крови,
Как империя мистического зла
Превращается в империю любви.

На вечере также выступила первая победительница Прокошинской премии – Ольга Шилова из Мещовска Калужской области.

Свое «скромное видение» о судьбе поэта высказал Леша Ефимов. «Валеру убила любовь к Родине, – заметил он. – Сколь сильно он ее любил, столь сильно и ненавидел. В этом разрушающем противоречии невозможно долго находиться. Но печаловаться об этом смысла не вижу. Смерть – начало нового пути». У Леши за спиной был шаманский бубен, стихи из книги Прокошина он читал, подсвечивая себе фонариком.

Как больно:
Однажды проснувшись средь ночи,
Увидеть в окне отраженье свое —
Из слез, и дождя, и других многоточий…
Подохнуть в России – стать прахом ее.
Как сладко:
Во мрак погружаясь, как прежде —
На самое донышко, в небытие,
Не ведать, что это, быть может, надежда
Остаться в России – быть болью ее.

Большое впечатление оставило выступление Татьяны Квашниной из Боровска. Она привезла с собой много архивных материалов. Квашнина высказала свою догадку о причине раннего ухода поэта. «У него была Муза. И страдания его были очень велики. Умер он из-за нее», – такими словами Татьяна начала рассказ о великой женщине – Людмиле Георгиевне Киселевой. Будучи с детства прикованной к инвалидному креслу, – последние несколько лет она вообще не встает с постели – Людмила Киселева ведет (до сих пор!) большую общественную работу. Она организовывала восстановление храмов в Калужской области, добивалась для обездоленных детей-сирот, больных ДЦП, проведения уникальных операций, находила для них родителей. Опекала четыре детских дома, сама создала с нуля детский центр для обездоленных детей, в котором, кстати, работал социальным педагогом и Валерий Прокошин. Людмила – великолепный художник, вокруг нее всегда были люди творческие, талантливые. Именно у нее на квартире по улице Володарского, на дверях которой долгое время красовалась надпись «Миру – мир!», Валера читал свои первые стихи. Их переписывали от руки и увозили, как какую-то драгоценность, в различные города страны. Татьяна Квашнина показывала эти пожелтевшие листочки со стихами. Она также привезла с собой первые его публикации, которые были сделаны в Боровской городской газете «За коммунизм».

Мы с тобой два облака, облака, облака
Над зеленым полем, зеленым, зеленым,
На котором мальчик в красных шароварах
Ловит наши тени оранжевым сачком.
Любимая, не надо, не надо, любимая,
Не спеши к закату, с ветром не играй.

В заключение вечера Андрей Коровин высказал мысль о том, что творчество Валерия Прокошина делится на два периода – ранний и поздний. И если ранний период говорит о недюжинном таланте поэта, то уже в конце жизни его голос зазвучал на полную мощь, его стихи стали классикой.

    Февраль 2017

«Царская башня».

Выставка Павла Рыженко

Побывал на выставке художника Павла Рыженко. Честно говоря, давно искал встречи с его картинами, с его творчеством. С самим художником встретиться уже не получится. Он умер два года назад. Ему было 44.

Адрес выставки – Комсомольская площадь, дом 2, «Царская башня». Шел, собственно, на ориентир Царской башни – то есть метро Комсомольская, Казанский вокзал. Вышел из метро. Ветрено. Мелкий, косой, противный – то ли дождь, то ли крупинки снега, то ли то и другое. Вот-вот наступят сумерки. Куча народу. Кому на электричку, кому на поезд, кому на автобус – кто-то едет в Ульяновск, кто-то в Самару (эх! Самара-городок, беспокойная я!). Ну, а я ищу Царскую башню, я хочу видеть картину Рыженко «Зонтик». Помните такую? У расстрельной стены лежит женщина, над ней стоит девочка – маленькая – держит над трупом матери зонтик. Держит и улыбается. А ветер – как сейчас – рвет этот зонтик у нее из рук…

Справа что-то забибикало, это трактор со скребком. Мы – люди, толпа – мешаем ему сгребать снег. «Где же Царская башня?» – спрашиваю у охранника. Оказывается, это здание Казанского вокзала, первый подъезд. На входе обычная проверка: рюкзак, пожалуйста, на движущую ленту, его просветят (вдруг бомбу везу), плюс по тебе еще проведут какой плоской штукой – тоже что-то ищут. Ладно, чего я взъелся – обычные меры безопасности. Вокруг снуют пассажиры с сумками, чемоданами, баулами. По громкой связи объявляют время отправления поезда. Как в этом вокзальном хаосе найти выставку? Спрашиваю у полицейского. Представляете, он не удивляется и даже в курсе. Идите, говорит, прямо в конец здания, там будет зал ожидания, справа увидите дверь, в нее входите.

Перед походом на Казанский вокзал поделился сомнениями с коллегой – мол, такой классный художник, и в таком, мягко говоря, нереспектабельном месте, там и посетителей, наверное, никого не будет. Как же я ошибся! Да, пришлось пройти через весь вокзал, сквозь зал ожидания, сквозь сидящих и спящих на чемоданах людей. На ум почему-то пришли слова «сирота казанская». Почему? Трудно сказать. Но вот вожделенная дверь. Никаких зазывающих баннеров и объявлений. Такая себе партизанщина. Захожу – и обалдеваю. Прямо на меня из картины «Фотография на память» смотрит император-мученик Николай. Слева женщина – продает входные билеты. Стоимость 50 рублей! Справа и слева довольно просторные залы и много посетителей. Как потом расскажет сестра жены художника, выставка идет с 4 октября, за это время ее посетило более 3,5 тысяч человек.

Спрашиваю, можно ли фотографировать. Отвечают: конечно. Просмотр выставки начал с гардероба (он там, за стеночкой – махнула рукой улыбчивая билетерша). Из гардеробщиков – Константин Великий, который на картине. Император как бы пообещал, что после сражения у Мильвийского моста он целиком и полностью посвятит себя наблюдению за сохранностью верхней одежды. Выхожу в зал, похоже, что на фоне произведений, посвященных Александру Невскому, запланировано какое-то выступление. Так и есть, говорят, что вот-вот начнется спектакль. Уже стоят стулья, организуется свет и звуковая аппаратура, под ногами провода (смотрите, не зацепите). Рядом с картиной «Невская битва», на которой князь Александр отирает свой окровавленный меч посланием шведского властителя Биргера, стремянка, тут же какие-то поэтически-возвышенного вида молодые люди обсуждают какую-то пьесу. Картины вот-вот должны завесить марлевой тканью. Видимо, они будут мешать предстоящему спектаклю. Поэтому я тороплюсь и стараюсь, пока их не завесили, впитать в себя аромат, краски, персонажей – среди них татарский князь Сартак и наш Александр Невский. Они сидят в степи, Сартак опирается на меч, Александр приобнял татарина за плечи, перед ними толстая книга (по всей видимости, Библия) и свеча, задуваемая ветром. В этом же зале две картины с киевским князем Святославом. В нем явно читаются черты украинского казака – с оселедцем и обвислыми усами. И удивительная по эмоциональному напряжению и трагизму работа – «Калка». Связанный киевский князь Мстислав, надменный и довольный Субэдэй, пирамида из трупов русских воинов. Говорят, «Калка» была дипломной работой Павла Рыженко. То есть основную тему своего творчества он определил еще тогда, в 1996 году. Определил тему – звучит как-то сухо, по-канцелярски. Чувствуется, что художник не просто пропускает сюжет через сердце, он живет в нем, окунается в ту эпоху, реально кажется, что у Рыженко где-то внутри запрятана машина времени, с помощью которой он путешествует по времени. Путешествует – не то слово. Путешественник видит все поверхностно, неглубоко. А здесь ощущение – будто он сам родом оттуда, что это у него в крови, на клеточном уровне. Какие руки у Сергия Радонежского (картина «Благословение Сергия») – крепкие кисти, тонкие пальцы, вздутые вены. Румянец на щеках князя Дмитрия, пока еще не ставшего Донским, и покорность судьбе, готовность к самопожертвованию.

У каждой картины подробное описание. Историческая, так сказать, справка. Впрочем, слово «справка» – тоже не совсем подходит. Разве можно называть так описание, которое начинается фразой «Удивительный сад был в Троицкой обители». Это о картине «Ослябя». Помните, героя Куликовской битвы Родиона Ослябю, одного двух из монахов, которых о. Сергий дал в помощь московскому князю? И тут же рядом «Подвиг Пересвета». Репродукцию этой картины я видел много раз. Но только увидев ее вживую, до меня дошло, что Пересвет не скачет на коне на встречу с Челубеем, а… возвращается после поединка. Он сидит прямо, глаза смотрят спокойно и сосредоточенно, из раны хлещет кровь – видимо, он только что сам вырвал из своей груди вражеское копье, вон и правая рука в крови. И конь его – смертельно раненного Александра Пересвета – везет к своим… Здесь у этих двух произведений достаточно долго находилась одна семья – отец с детьми. «Ребята, это знаменитые картины, – говорит отец. – Станьте около них, я вас сфотографирую».

Удивительно, как художник чувствует свет. При этом, как сказала сестра жены Павла Рыженко, он поначалу не смог поступить в Суриковское училище, среди придирок – неумение работать со светом. То есть та самая фишечка, которая уже через несколько лет станет его визитной, что ли, карточкой. После армии Рыженко попал в академию Ильи Глазунова – первый выпуск. Рассказывают, что обязательным в академии было изучение Закона Божия.

«В живописи придерживаюсь стиля классического реализма, – писал Павел Викторович, – наиболее глубоко отражающего суть и сам дух исторических событий, интересующих меня как художника, посвятившего свое творчество истории России».

Нужно бы еще рассказать о циклах произведений, связанных с Первой мировой войной, революцией, императором Николаем. Страшная картина «Стоход» о «прорыве в Бессмертие» гвардейцев Преображенского и Семеновского полков, которых изменническое командование бросило на колючую проволоку под германские пулеметы у реки Стоход. Эмоциональный триптих «Реквием», картина «Ипатьевский дом» – на переднем плане свеча, которая только что погасла, и от нее поднимается легкий дымок, а на заднем плане раскачивающийся на стуле боец Красной Армии. А вот моя любимая – «Валаам». Здесь просто суровый пейзаж – серая скала, свинцовое небо, река, стволы берез за рекой и крест на скале, а перед ним – костер.

На выставке я узнал, что наследие Павла Рыженко составляет более 200 полотен, семь из которых крупные, практически для каждого произведения художник сделал копию. Последние семь лет жизни Павел Викторович работал на износ, будто чувствовал, что времени у него остается мало.

Подробные, обстоятельные и эмоциональные описания к каждой из картин были написаны сыном художника Тихоном – историком по образованию. Говорят, удивительно ярко рассказывает о картинах своего мужа вдова художника – Анастасия. К сожалению, вчера ее не было в зале.

Не выставлялась на этот раз и картина «Зонтик», о которой я упоминал в начале.

«Я своим творчеством пытаюсь подтолкнуть людей к осмыслению, каждый должен сделать выбор сам, куда ему идти, в каком направлении», – говорил художник.