Абсурд

Фёдор, сразу отпустившись от саней, взглянул на Князя почти оскорблённо:

– Ты чего, паря. Откуда. Ты бы ещё вилы попросил…

– Ну ты, лётчик, даёшь! Топора – и того нет. Да как же ты летаешь, без топора-то?

Мазутная щёка пилота даже дёрнулась от возмущения:

– Это же са-мо-лёт, Гриша, а не телега с лошадью. Что мне делать, топором твоим, в самолёте? Если только некоторым пассажирам мозги обухом вправлять…

– Чего-о! Разговорчив, я гляжу, ты стал! – Князь выпрямился: грудь колесом, взгляд в упор.

– Эй, куда сани поставить? – отвлёк ссорящихся бас Артюхова. Все оглянулись. Павел, пока шли эти пререкания, подошёл к саням и, взяв за переднюю поперечину, без особого усилия поднял их. Теперь стоял, держа передок на уровне пояса.

– Ну ты герой, Артюха! Здоровья в тебе! – восхищённо выдохнул после общей паузы Князь. Рыжик, между тем, подскочил, засуетился вокруг Павла, приговаривая: «Паша, пособлю сейчас, Паша, пособлю». Быстро снова взялся за сани Фёдор, подскочил и я, но поскользнулся, упал, и падая, повалил Рыжика.

– Сюда, давай сюда, Артюха, – уже распоряжался в стороне Князь решительным голосом, и Павел с Фёдором послушно потащили сани в указанную сторону.

– Всё, не мешают больше, – отпустился Фёдор. Павел протащил ещё немного, резко бросил. Закурили.

– Так что – тронули, – щелчком отбросив окурок, Фёдор решительно зашагал к машине, мы за ним.

– Как взлетим – вправо, Фёдор, забирай, вправо. Точь в Кулиге будем. Пять минут, и я в бане, – наставлял его сзади Григорий.

– Только предупреждаю, мужики: у меня топлива мало, не до разлётов, – через плечо бросил Фёдор, влезая в кабину.

Вновь трясло, болтало, скрипело, ревело на взлёте. Ко всему прибавилось ещё какое-то странное дребезжанье, доносившееся из кабины пилота. Казалось, сейчас начнут отлетать с пульта многочисленные приборы и покатятся через раскрытую дверь по грязному полу пассажирского салона.

Князь, севший впереди, только взлетели – всё крутил головой, глядя то в один, то в другой иллюминаторы, а затем решительно полез в кабину пилота. Что он говорил Фёдору – было не разобрать, только всё показывал рукой вправо. Выйдя от пилота, что-то объяснял Рыжику. Тот согласно кивал. Я тоже суетился вначале, то и дело поглядывая вниз на бесконечное однолесье, щедро прорезанное причудливыми изгибами речушек, да прямотой редких просек и дорог, белевших среди лесного многоточья. Но холод вновь дал о себе знать, и вскоре я опять был занят лишь своими совершенно закаменевшими ступнями. Да и села никакого внизу всё не было видно.

Глава 2. Князь

– Это, что ли, твоя Кулига? – донёсся сквозь рёв мотора голос Фёдора, обращённый к Григорию. Тот захлопотал опять, прильнул к окну, затем снова влез к лётчику и зарокотал там, размахивая руками. Чувствуя, как радостно толкнуло сердце, сразу забыв про бесчувственные ступни, я жадно ткнулся в стекло, предвкушая знакомые пейзажи родного села, но при этом отметил краем глаза недоумение на лицах Павла и Рыжика.

Разглядеть толком ничего не успел, а вскоре взгляд скользил уже по верхушкам густого осинника. Через несколько секунд сильно тряхнуло – приземлились. Пока самолёт замедлял бег, я увидел, как от аэропортовской будки отделилась небольшая фигура в шубе до пят и направилась к нам. Самолёт встал, винт выключенного двигателя, утихая, допевал свою монотонную песню. Фигурка между тем приблизилась и оказалась дедом в очках, имевшем, кроме шубы, из-под полы которой торчали подшитые валенки-баржи не по ноге, ещё и странную шапку-ушанку с татарским верхом. Князь, с явно растерянным видом, пошёл открывать дверь, бормоча: «Что это мы, не долетели, что ли …».

– Эй, дед! – крикнул он, запустив во внутрь волну холодного, но приветливого мартовского света. – Какая станция?

– Чево? – дед потянулся к раскрытой двери левым ухом, сдвинув набекрень остроконечный верх.

– Деревня, говорю, какая, пень глухой!

– Чево? А-а, деревня-та… Так Усть-Ляльма будет.

– Как!?

– Усть-Ляльма, говорю, – насколько хватило сил, выдохнул дед слабеньким голосом.

Стало тихо. По задумчиво-напряжённым лицам моих земляков можно было понять, что каждый из них пытается вспомнить: слышал ли он когда-либо это название. И, судя по затянувшемуся молчанию, никто не вспомнил.

– Район-то какой, дед? – первым догадался спросить я и напрягся, чувствуя ответ.

– Чево? Район-то? Это наш-то? Да Лешаконский район, Лешаконский, какой ещё… Да вы откуль, робята, будете?

Князь длинно присвистнул, покрывая последние слова деда. Неожиданное местоположение наше в Лешаконском районе означало, что от родной Кулиги мы находимся, самое малое, за триста километров.

– Всё выше, и выше, и выше стремим мы полёт… – дурашливо затянул Князь. – Ой, мамоньки мои, до чего же дошла наша родная авиация – запад с востоком путает. Запад, Феденька, это там, где солнце заходит – видишь, во-от туда катится. А восток – там солнце всходит…

– Молчал бы, трепло барабанное! – гневно загудел Фёдор, подавшись всем телом из кабины пилота. – Из-за тебя всё! Вправо, вправо забирай… Вот и дозабирались, теперь как выбраться…

Князь ехидно сморщился:

– Слушай, ты, застёжка от Чкалова. Тебе для чего руль в руки даден? Чтобы над тобой указчик стоял? Ты в какой школе летать учился, в церковно-приходской, что ли?

– Не руль, а штурвал, дура! А в какой школе я учился, то туда таких как ты и близко…

– Так мы куда сейчас полетим? – ровный голос Павла остановил петушившихся. – Или ночевать тут будем?

– Какое ночевать, какое ночевать! – взвился Князь.– Вы чего, мужики!? Давай взлетаем: в район, что ли, обратно, а там, может, доберёмся ещё. Чёрт с ней, с баней, хоть бы на свадьбу успеть…

– На чём лететь? Я же говорю – горючее на исходе. Не дозаправили в Паденьге, может не хватить. Э-эх… – устало махнул рукой Фёдор и отвернулся.

– Ну вот, теперь горючки у него нет, – насупился Князь. Но тут же оживился: – А вот дед – он же начальник аэродрома. Что, у него горючего нет? Должно быть. Дед, эй, дед, у тебя горючее есть?

– Чево?

– Горючее, говорю, топливо?

– Топливо-то? Оно есть. Солярки целая бочка, вон, за избушкой. Трактористы оставили. Я ей печку в будке растопляю.

– Во, видишь, есть! Пилот, бочки хватит? – резво повернулся Князь, и осекся, поняв, что в запальчивости дал большого маху.

– Ну и дуб же ты, Гриша! – с неприкрытым удовлетворением раздельно выговорил Фёдор. – Где же ты видел, чтобы самолёты на солярке летали? Нам бензин – и то особенный надо. Это же самолёт, а не трактор. А то, может, ты в своей Кулиге и трактора-то не видел? Так уж запомни, Гриша, не полетит самолёт на солярке, не по-ле-тит. Понял!

Не найдя, чем ответить, Князь сел на мешки с почтой. Но, не привыкший оставлять последнее слово за другим, пробурчал в угол: «Не полетит, не полетит… А ты попробуй, сначала, может ещё и полетит…».

– В общем, так: Павел прав – ночевать здесь будем, – решительно подвёл итог разговору Фёдор. – Я сейчас на почту схожу, позвоню в Паденьгу или Лешаконь, чтобы самолёт для дозаправки прислали.

– Так откуль будете-то, робята? – спросило сухонькое, с редкой бородой лицо деда, несмело просунувшись в проём.

– Ой, не спрашивай, дед…

– Где же ты, Маруся, с кем теперь гуляешь… – Князь сумрачно отбивал такт. – Слушай, дед, в Ляльме вашей вдовы есть?

– Чево?

– Бабы без мужика в деревне есть, глухарь ты лешаконский! На ночлег чтобы пристать.

– Бабы-то? Бабы есть. И которые без мужиков – тоже. Только ежели вам на ночлег, так зачем вам бабы? Вы у меня ночуйте. Дом большой – вот рядом стоит, живу один с жонкой. Места всем хватит. Да вы откуль, робята, будете-то?