Дурной глаз

– Это же бред, – попытался возражать Артём. Он пытался найти слабые места в истории Прохора, чтобы зацепиться за них – и не поверить. – Как такое могло произойти?

– П-постепенно, – ответил Прохор, не отнимая ладоней от лица. – Сначала постепенно. Они набирали силу… Наращивали влияние… Местные чинуши навалили полные штаны, их даже п-подкупать почти не п-пришлось… Тех, кого не запугали и не подмаслили, – от тех избавились… Одно время пошла такая череда таинственных исчезновений… П-потом… п-понеслось. Внезапно. Я сам толком не п-понял. Проснулся – а город уже под ними. Проснулся – а всё уже началось. Н-нет, – добавил он, подумав. – Не началось. Закончилось… Боженька, это не кончится никогда, никогда!

«Бред», – снова хотел сказать Артём и вдруг вспомнил человека с рубиновым, как замочная скважина в Ад, глазом, которого медсестра катила по коридору в коляске, мягко вылизывающей шинами больничный пол. Вспомнил червеобразное чудище ГЕРОИН, ковыляющее по больничной стене, выискивающее очередную жертву.

– Я видел одно массовое захоронение, – бесцветным голосом произнёс Прохор. – Трупы мужчин… мальчишек!..

Он запнулся, но когда Артём решил его подстегнуть, выпалил, как покаяние:

– Мы их засыпали!

С улицы раздался звук проезжающей машины. Прохор, как черепаха, втянул в плечи голову. Звук нарастал… нарастал… достиг пика и начал удаляться. Стих.

– А почему тебя не прооперировали? – спросил Артём почти против воли. Ему не хотелось развивать пугающий разговор, но останавливаться было поздно.

Прохор перестал трястись, но рук не опустил. Артём повторил вопрос.

– Это долго рассказывать, – сказал завхоз. – Я п-покладистый.

– Ладно, а я?

– Думаю, они решали. П-прикидывали, что ты умеешь… и насколько ты п-покладистый… Кем ты работаешь?

– Я работаю на себя, – сказал Артём. Прежде на подобный вопрос он отвечал с хвастовством, но сейчас фраза не вызвала у него ничего, кроме чувства неловкости.

– Новый русский? – Прохор отнял ладони от лица и посмотрел на Артёма не без любопытства.

– Предприниматель, – поправил Артём, считавший, что выражение «новый русский» навсегда осталось в лихих девяностых, вместе с малиновыми пиджаками и мобильными телефонами размером с аккумулятор «Гранд Чероки».

– А по образованию? – допытывался дворник.

– Высшее, – сказал Артём, опустив «вечернее». – Социология.

– Тогда ты совершенно бесполезен, – покачал головой Прохор.

– От кого я слышу? – огрызнулся Артём. – Никак миллиардер Прохоров, а не дворник Прохор на драной софе?

– Если они тебя поймают, то расковыряют мозги, – доверительным шёпотом поведал завхоз, и Артёму резко расхотелось язвить. – Ф-факт!

– По-моему, ты крезанулся, – сказал Артём мрачно. –Так просто не бывает. – Он ткнул пальцем в рядок пустых бутылок из-под «путинки», выстроившихся возле холодильника. – Это называется «белая горячка».

– Ты просто ещё его не видел, – пробубнил Прохор в тон ему.

– Кого?

– П-п. П-п. Первоотца.

– Кого?!

– А я видел однажды… Ты веришь в с-сверхъес-стественное? – выговорил Прохор, с трудом осилив непривычно длинное слово.

– Нет, – холодно ответил Артём. Однажды он наблюдал в небе летающее блюдце. Четыре года назад на день рождения Андрюхи кто-то из гостей раздобыл очень забористой травы. Артём не уточнял, что именно они курили всей компашкой (да ему в том состоянии было уже всё равно), но точно не обычную коноплю. После конопли ты скорее станешь вести беседу с собственными руками, а не видеть, как пурпурный НЛО выплясывает над крышей бани. Самым сверхъестественным в тот день было то, что он доехал домой через весь город без происшествий. По крайней мере, утром машина оказалась целёхонька, никаких тебе трупов на капоте. И НЛО не возвращался.

– Тогда п-продолжать незачем, – сказал Прохор. Он выглядел даже не старым – ветхим, – и измождённым. – Какой смысл? П-просто убирайся из города, п-пока не хватились, слышь-меня?

– Пока не выясню, где Кристина, я остаюсь.

– Уйди хотя бы от м-меня! – взмолился Прохор. – Если я скажу, где твоя д-дев… хотя и бес-смыс-ссл….. обещай…

– Обещаю, выкладывай! – потерял терпение Артём. Он вскочил со стула и подступил к собеседнику, сжав кулак. Прохор съёжился. Его слезящиеся кроличьи глазки бестолково вращались.

– Она у них…

– Как я не догадался! Яснее давай!

– З-з… – боролся с заиканием Прохор. – З-з, здесь.

– В больнице?

– П-под больницей, – возразил Прохор. Артём непонимающе нахмурился. – Я же говорил, п-под городом п-пещеры. Рабы прорыли много ходов. Один из них прямо из больницы, слышь-меня? Но он заперт. М-м, п-п, м…

– Хорошо, спокойно, спокойно, эй! – Артём похлопал завхоза по плечу. Покой был нужен им обоим. Бешеные удары сердца отдавались в его висках и горле, отчего становилось трудно глотать. Головная боль усилилась, заставляя забыть о рези в боку и ноющем колене. – Покажи, где этот ход, и свободен.

– Нет! – отрезал Прохор. Артём уставился на него, изумлённый такой категоричностью, и убедился: ничто не заставит завхоза передумать. – Ты меня хоть п-прибей, это лучше, чем иметь дело с ними. Нет, ни за что!

– Ладно, как попасть туда, храбрец?

– Есть к-ключ…

– Давай сюда.

– Не у меня! Ключ есть у старухи!

– Да что за старуха такая?! Объясни внятно.

– Татьяна П-петровна! – выкрикнул Прохор с ненавистью. – Крыса Рязанцева!

Артём поцокал языком.

– Не такая уж и старуха. Лет сорок. Хотя насчёт крысы я с тобой согласен…

– Лет с-сорок! – ощерился Прохор. – Ей за шестьдесят! «Лет сорок»… Вот!.. – Он метнулся к тумбочке и, расшвыряв вокруг рассыпающиеся от древности номера «Спорт-экспресса», извлёк на свет фотоальбом в блекло-красной обложке. Кинул его на стол и принялся лихорадочно листать, слюнявя пальцы. Артём следил за мельтешением страниц с чувством дежа-вю.

– Вот! Вот! – крикнул Прохор ликующе, тыча пальцем в нужную страницу, и Артём склонился над альбомом.

Чёрно-белая фотография, потрёпанная, тронутая желтизной. Выхваченный вспышкой «Зенита» фрагмент прошлого: другие люди другой страны – страны Советов – выстроились в три ряда на ступенях больницы перед центральным входом, мужчины и женщины – поровну. Многие в белых халатах. Беззащитно и простодушно улыбаются будущим поколениям: как вы там, потомки? Коммунизм построили?

Татьяна Петровна стояла во втором ряду справа, ближе к краю, одетая в пальто по последней моде тысяча девятьсот восемьдесят лохматого года, и причёска у неё была под стать. Но в остальном она изменилась мало.