Дурной глаз

– Нет, – поразмыслив, ответил сипло Артём. – Нет, мне достаточно и тебя.

Он приставил травмат к спине Рязанцевой и подтолкнул.

– Начнём эту… особенную экскурсию.

– Только не давите так сильно этой штукой. Вы вообще обращаться с оружием умеете? – Артём промолчал, и она деланно рассмеялась: – Ну конечно, как же я не догадалась?!

– Из «Осы» можно и убить.

– Это мне известно, – ответила она почти игриво.

– Значит, обойдёмся без глупостей, – сказал Артём, и они вышли из кабинета.

В коридоре уже собрались зеваки. Четыре пациентки держались на почтительном расстоянии, готовые юркнуть в палаты, если этот страшный, небритый мужчина поведёт себя неадекватно, как и положено страшному, небритому мужчине. Маленькие мышки, пугливые, осторожные, но любопытные.

– Это что такое?! – прикрикнула на них с напускной строгостью Рязанцева. – Будущие мамочки, ну-ка, по местам! Ужин ещё не начался!

Женщины попрятались, как будто их и не было. Рязанцева, обернувшись к Артёму, развела руками: тяжело, мол, следить за порядком. Они направились к лестнице, и из-за каждой двери Артём чувствовал взгляды – настороженные, удивлённые… Предвкушающие?

У лифта им встретилась ещё одна пациентка. Подросток лет тринадцати-четырнадцати в полосатом халатике. Она ойкнула, попятилась и скрылась за дверью в хирургическое отделение. Татьяна Петровна невозмутимо стала спускаться по лестнице, но Артём замешкался. Девочка, которая его испугалась, была беременна. Им овладело желание догнать её, схватить, расспросить: что же, наконец, происходит в этой больнице, во всём проклятом городе? Почему госпиталь превращён в роддом?

– Вы идёте или нет? – окликнула врач.

Артём пошёл.

Первый этаж, поворот направо, очередной коридор, пустой, неосвещённый; носилки вдоль стен. Прошли его весь. К концу пути бок Артёма разболелся так, словно с рёбер сняли кожу, облили спиртом и подожгли. На укол обезболивающего рассчитывать не приходилось… Поворот, поворот, предбанник… дверь! Металлическая неокрашенная плита с петлями, напоминающими танковые снаряды, и выглядящая так, словно её установили недавно. Комнатушку одиноко освещала лампочка Ильича, моргающая с цикадным треском. Пока Татьяна Петровна возилась с замком, Артём сделал ещё один звонок Андрею.

– Они прячут Кристину под больницей, – сообщил Артём. – Здесь какие-то подвалы или… тоннели. Я как раз собираюсь спуститься туда и выяснить.

– Держись, братуха. – Связь была отвратительной, и голос Андрея то пропадал, то прорывался. Вдобавок к этому Артём увидел, что аккумулятор мобильника разрядился до одной полоски. Он пожалел, что не догадался прихватить телефон Рязанцевой из ординаторской. Сколько он медлил, сколько промахов наделал и сколько наделает ещё?.. «Например, сейчас» – включился внутренний голос. – На что ты рассчитываешь, отправляясь чёрт знает, куда?». «Вижу цель – не вижу препятствий», – угрюмо парировал Артём, и внутренний голос откликнулся кислым смешком.

– Мы уже едем, – раздавалось в трубке. – Летим на всех парах. Ты как сам?

– Всё под контролем, – ответил Артём бодро и покосился на Рязанцеву. Та паскудно ухмыльнулась.

– Кристинке передавай привет от меня, когда увидишь.

– Обязательно!

– Будем минут через сорок – пятьдесят.

– Продержусь.

– Тогда отбой, – попрощался Андрюха и отключился.

– Отбой, – запоздало ответил Артём гудкам в трубке. Он опять взглянул на спутницу – её лицо перекосило от сдерживаемого смеха.

– Чего так развеселилась? – спросил он, не скрывая неприязнь.

– Просто увидела покалеченного человека, который прячет под халатом травмат и думает, что поэтому у него всё под контролем.

Артём отшвырнул халат и затолкал «Осу» в карман куртки, надеясь, что успеет выхватить ствол, если заложница станет дурить.

Рязанцева потянула за ручку, и дверь раскрылась с удивительной лёгкостью. Волна тёплой сырости выплеснулась на них, и Артём различил в ней нотки слабого, но непередаваемо отвратительного запаха. Артём подумал о прорвавшейся канализации, однако это было неверное сравнение: в действительности, запах не походил ни на один из ему известных.

Он кивнул в сторону двери, пропуская Рязанцеву. Вошёл за ней следом в слабо освещённый коридор подвала с уползающими влево, вдоль стен, трубами в растрёпанной обмотке прошивных матов, а справа…

Справа – пролом, и Артём подумал: «Они роют тоннели». Антрацитовая дыра в стене с неровными краями, притягивающая взор, всасывающая в себя. Голова Артёма опять закружилась, и он почувствовал, что может, вопреки законам гравитации, провалиться в эту дыру, как Алиса в нору кролика. Раздался щелчок, – это Татьяна Петровна повернула выключатель, – и пролом озарился болезненно-рыжим, закатным, убегающим вглубь светом. Свет давали лампы на распорках, установленные вдоль земляной стены явившегося взору тоннеля; они напоминали гигантских одноглазых богомолов на длинных ногах или… «ГЕРОИН», – вспомнил Артём и впервые захотел повернуть назад, воспользоваться советом Прохора, если ещё не поздно. Светильники располагались на значительном расстоянии друг от друга, так, что между ними на полу оставались изогнутые островки полутьмы. Артём попытался представить себе оборудование, использованное при прокладке тоннеля, но воображение подсунуло иную картину: белесая тварь, огромный слепой червь, растягиваясь и сокращаясь, пропуская через себя тонны почвы, волочит своё непомерное, с прожилками, тулово, окутанное облаком вонючего пара.

Он повторил про себя слова Прохора о тоннелях и прооперированных мужчинах, которые их роют, и ощутил подступивший к горлу ком со вкусом горячей меди.

– Клаустрофобией не страдаете? – задорно окликнула Рязанцева и прежде, чем Артём нашёлся с ответом, нырнула в пролом.

Пригнув голову – верхний край пролома находился на уровне бровей, – Артём последовал за врачихой. В тоннеле стенки расширялись, и Артём уже мог идти в полный рост.

Они двигались вниз, по наклону, от светильника к светильнику: мужчина и его таинственный и зловещий поводырь – женщина.

***

Было тепло. Вязкий сквозняк нёс затхлые, болезненные запахи из бездны, долгие времена скрытой от человека и вот – потревоженной им; законсервированные толщами породы, они теперь безостановочно рвались на поверхность и всё не могли иссякнуть. Обволакивали пришельцев. Артём различал запахи сырой почвы, корней вековых деревьев, плесени. В эту смесь фальшивой нотой добавлялось слабое, но отчётливое зловоние, которое Артём почуял у входа в тоннель. Он не представлял, что может его вызывать, оно было совершенно незнакомым, но неожиданно вызвало ассоциацию… воспоминание. Лет десять назад Артём снимал в Москве «двушку». Квартира досталась ему в плачевном состоянии. В первый же день забилась труба на кухне. Вооружившись перчатками, тросом и двумя бутылками чистящей жидкости, Артём приступил к борьбе с засором (попутно решив потребовать от хозяина уменьшения цены за первый месяц аренды). Среди мерзости, которую он выгреб из трубы, попался даже чей-то передний зуб, однако особенно Артёму запомнился комок свалявшихся волос, пропитанных грязным, гнилостным студнем. Как завороженный, Артём рассматривал на ладони гнусную находку, пока ему не показалось, что комок зашевелился. С криком Артём стряхнул его в таз; желе шмякнулось на дно и расплющилось, но уж больше не двигалось (хотя бы и в воображении молодого человека)… Так вот, воняла та штука неописуемо. «Как паховый пот мертвеца, если бы мёртвые могли потеть», – подумал тогда Артём. Если смрад, который сейчас доносился до него, и можно было сравнить с чем-либо, то как раз с запахом волосатого желе из забившейся трубы, усиленным многократно.

Пол был земляной, неровный; Татьяна Петровна шла медленно и неловко. Артём и сам однажды зацепил ногой провод, тянущийся по полу от светильника к светильнику, оступился и вытянул руку в сторону, чтобы не упасть. Ладонь упёрлась в стену, пальцы погрузились во что-то волокнистое и податливое, сочащееся водой. Он потряс рукой, чтобы смахнуть грязь. С пальцев посыпались влажные комки, но похоже, грязь отпала не вся. Он перевернул кисть и посмотрел на неё. На запястье сидело и шевелило антеннами белое, полупрозрачное насекомое со студенистым телом и огромными незрячими глазами. Челюсти создания открывались и закрывались, словно оно пыталось донести до Артёма некую весть на языке тараканов и жуков. Оно было странно теплым и оно пульсировало. Не раздумывая, Артём ударил по нему покалеченной рукой, чтобы стряхнуть. Сломанные пальцы отозвались вспышкой острой боли.

Рязанцева обернулась, ничего не поняла и продолжила путь, спотыкаясь через шаг.

Так они и шли, от одного островка света к другому.

Постепенно тоннель становился шире. Корни и ветхая паутина уже не касались головы Артёма призрачными лапами. Наполненного тьмой пространства становилось больше, отчего свет ламп казался совсем эфемерным. Наконец Артём уже не мог видеть потолок, полностью скрывшийся во мраке. В этот мрак безбоязненно ныряла спутница Артёма, её белый халат плыл в черноте, как привидение.

Мысль, которая ему не понравилась: «Она знает это место, я – нет»; и мысль, которая ему не понравилась ещё больше:

«Если она скинет халат и собьёт лампу… у неё появится шанс убежать от меня».

– Долго ещё? – прикрикнул он. Молчание и тишина делали спуск невыносимыми. Кроме шороха шагов и «кап-кап» воды где-то впереди, он не слышал ничего.

– А и всё-таки, – отозвалась женщина. – Кто вам рассказал про нас? Про ключ? Вообще, как много вы знаете?

– Знаю, что пальну тебе в башку, если не умолкнешь, – огрызнулся Артём. Воздух делался всё более сырым, свет вокруг ламп казался воспалённым и режущим глаз, как в парилке, когда из черпака плещут на камни. Дышать стало труднее, и Артём подумал, что путь назад может оказаться по-настоящему серьёзным испытанием. В висках б?хало, и лёгкая тошнота уже не отпускала его желудок.

Да ещё этот запах… Теперь он преобладал над всеми другими.

– Мы всё равно выясним. У нас глаза повсюду. Весь город полон наших глаз. Кто-нибудь наверняка видел, с кем вы болтали.

– И что тогда?

Рязанцева вздохнула.

– Вы должны осознавать: ваша эта затея ни к чему не приведёт. Вы бы даже из больницы не сбежали. Вас бы перехватили за воротами.