Дурной глаз

– Сомневаюсь, – буркнул он, жалея, что не засёк время, когда начал спуск в эту пещеру Бэтмена. Ребята должны быть уже на подходе. Лишь бы ему хватило сил на дорогу обратно.

И с врачихой что-то нужно делать.

«Потом решим. Главное – Кристина».

– С девушкой всё в порядке, – сообщила Рязанцева, словно прочитав его мысли. Она как раз входила в темень между одним пятном света и другим; бестелесный голос, какой бывает, наверное, у погруженных в транс провидиц. – Цела и здорова. Вы, небось, понапридумывали бог знает, что.

Она снова появилась в свете. Эта лампа оказалась последней в ряду. Не мешкая, Рязанцева прошла мимо неё.

– Остановись! – крикнул Артём.

– Не бойтесь. Тут хватает естественного освещения. Просто глазам нужно привыкнуть. Идите сюда.

– Естественное освещение?..

– Биолюминесценция. – Татьяна Петровна повернулась к нему, сложив руки за спиной. Несмотря на то, что она удалилась от лампы, Артём её видел… смутно, но видел. Он двинулся к ней и скорее почувствовал, чем услышал, что звук шагов изменился. Он опустил взгляд. Вместо утоптанного земляного пола под ногами оказался камень.

Оглядевшись, Артём заметил новые источники света. Ближайший валун облепила колония грибов с короткими ножками и грузными бесформенными шляпками, больше похожими на мозоли или вскрывшиеся гнойники. Свет, идущий от них, был фиолетовым. Предметы, находящиеся в этом свете, не отбрасывали тени.

– От них такая вонь? – предположил Артём, брезгливо указав на грибы.

Татьяна Петровна не ответила. Приблизившись к ней, Артём обратил внимание, как жадно и глубоко она дышит, как раздуваются её ноздри, румянятся щёки и блестят глаза. Она словно пожирала носом этот термоядерный запах. Внезапно до Артёма дошло: Татьяна Петровна возбуждена.

«Нет, не просто возбуждена. Она же течёт. Твою мать!»

И как подсказывала Артёму интуиция, не его присутствие вызвало это возбуждение.

– Ромашка растрепал, да? – произнесла Рязанцева. Кончиком языка быстро облизнула губы, но едва ли заметила это.

– Что?!

– Или Прохор? – Она подумала и кивнула. – Скорее всего, он. Бедный педик. Он не похвалился своей коллекцией фарфоровых поросят?

– Давай не будем про каких-то поросят. – Артём вынул из кармана травмат и многозначительно покрутил им перед лицом врача. Некоторое время женщина, не реагируя, продолжала смотреть куда-то мимо него. Наконец медленно – плавно, как в вальсе, – повернулась и продолжила путь.

– Я просто пытаюсь понять, – говорила она, – о чём вам рассказывать, а что можно пропустить. Вы же хотели задавать вопросы и получать ответы? Ну вот. Давайте сотрудничать. Мне так будет легче отвечать. Потому что пока я слышу от вас одно «что происходит?», да «что происходит?», а это глупый вопрос.

– Начинайте с самого начала, – сказал Артём. Хромота вернулась – нога в разбитом колене отказывалась сгибаться. К счастью, спуск прекратился, и теперь они шли по ровному дну пещеры, лишь иногда перешагивая через наросты известняка или куски камня, имеющие странные, правильные очертания. Потолок и стены пещеры терялись в темноте, которую не могло рассеять мертвенное свечение грибных колоний. Последние стали попадаться чаще. Некоторые грибы были крупными, шляпки – размером с приличную дыню. Рельефные узоры на шляпках напоминали сморщенные в крике лица людей: распахнутые рты, свесившиеся языки, запавшие глазницы. Артём вспомнил мужчину с перевязанной головой, вспомнил, как тот вопил, когда сестра везла его в кресле-каталке: «Э-э, э-э!». Вновь ему захотелось повернуться и уйти. Просто сбежать, оставив всё как есть. Пока Татьяна Петровна не привела его… куда бы то ни было. Ибо – у него появилось твёрдое ощущение – вела она его к беде.

Осознание трусливости – детскости – такого поступка, даже не мысли о Кристине, удержало его от бегства.

– Если мне не изменяет память, официальная наука считает, что вид Homo sapiens, или Человек разумный, возник на Земле от 50 до 200 тысяч лет назад, – начала врач. – Гораздо раньше, в действительности, но речь сейчас не о том… Долгое время учёные полагали, что предками нашего вида являлись неандертальцы, однако в конце двадцатого века от этой гипотезы пришлось отказаться. Происхождение современного человека по-прежнему остаётся тайной. Палеоантропологам не удаётся отыскать промежуточное звено между примитивными гоминидами и человеком. И это неудивительно! Промежуточное звено – вся история, любое упоминание о нём, – было уничтожено.

– Кем?

– Вами же, – откликнулась Рязанцева. – Мужчинами. Смотрите под ноги, тут трещина.

Перешагивая через трещину, широкую, в ладонь, и на удивление прямую, Артём спросил раздражённо:

– Ты затащила меня в вонючую нору, чтобы рассказать о происхождении человека? Какое бы открытие тут ни совершили, я вас всех поздравляю – но мне это всё зачем?

– Мужчины… – повторила Татьяна Петровна «ну-что-ещё-от-них-ожидать?» тоном. – Никогда не слушают. Совсем как дети. Только злые и испорченные. И тупые.

– И какой рецепт спасения? Лоботомия?

– Когда впервые обнаружили это место… – продолжила было Рязанцева, но Артём перебил:

– Что это за шум?

Откуда-то – Артём не мог определить ни расстояние, ни направление; вроде очень далеко, но слышно отчётливо – доносился ритмичный мерный стук. Стук ненадолго прервался грохотом камней и визгом машины, после чего возобновился.

– Мы не одни, – произнёс Артём.

– Здесь полно разных звуков. Очень причудливая акустика, учитывая геометрию пещеры. Она крайне необычна. Куда бы вы ни шли, неизбежно выйдете к центру. Так что не бойтесь заблудиться.

– А теперь вода, – сказал он. Капель, услышанная им ранее, делалась всё громче, сливаясь в журчание. Затем раздался плеск – справа, чуть сзади. Артём посмотрел за плечо и увидел на самой границе освещённого фиолетовым пространства подземную реку. Её быстрые чёрные воды сливались с мраком пещеры. Река казалась холодной и глубокой, берега бугрились минеральными отложениями, такими непривычными на вид, что нельзя было определить, камень ли это, корни загадочных растений или выброшенные на поверхность засохшие водоросли; Артёма окружали предметы, которым он не находил названия, они просто не попадались ему в солнечном надземном мире. Перед ним раскрывалось чрево Земли, где всё гнило и издыхало, и в то же время – жило невообразимой пародией на жизнь, испорченной и чумной. Артём задрал голову, но тут же, не увидев потолка, опустил взор, – ему почудилось, что он проваливается в распахнувшуюся над ним пропасть, тонет и захлёбывается в ней.

Его внимание привлекла скала странной формы – будто толстенное дерево. Сходство усиливалось благодаря колонии грибов, облепивших «ствол» у подножья. Ножки грибов сплелись, как глубоководные черви; пятно света, которое отбрасывали шляпки, колыхалось, словно грибы шевелились. «Дерево» обильно обросло каким-то белым, вроде известняковым, налётом, и всё равно от Артёма не скрылись ровные, хотя и несимметрично расположенные друг относительно друга грани «ствола», кое-где покрытого узорами. Узоры были так обезображены временем, солью и водой, что их нельзя было разглядеть. Тем не менее, у Артёма сложилось впечатление, что они являют собой нечто запредельно мерзкое.

– Ведь это колонна! – догадался он.

– Они поддерживают свод, – пояснила Татьяна Петровна голосом экскурсовода.

– Да что это за пещера, мать её?!

– Очень древняя.

Поравнявшись с рукотворной «скалой», Артём увидел в отдалении вторую такую же. Следующая колонна покосилась, но, похоже, вросла в потолок, что и удерживало её от падения. Артём наклонился, и да – под ногами пол был вымощен огромными толстыми плитами, которые лишь огрубели неизвестно за сколько сотен – или сотен тысяч? – лет. Пяти- семи- и восьмиугольные, плиты состыковываясь друг с другом в, на первый взгляд, произвольной последовательности и производили таким способом укладки впечатление, которое Артём назвал нечеловеческим. Вскоре они миновали комплекс колоссальных перекошенных монолитов, образующих композицию, сам смысл которой казался оскорбительным для человеческого глаза. Артём вспомнил, как Кристина, которая интересовалась современной живописью, показывала ему книгу с гравюрами различных художников. Картины изображали то, чего в реальности не могло существовать: предметы в искажённом пространстве, фигуры с невозможными соединениями элементов, немыслимо закрученные лестницы и башни, кажущиеся одинаковыми и симметрично расположенными, пока не замечаешь, что у них разное количество этажей. Картины показались Артёму отвратными. Это же чувство возникло у него и теперь.

Ещё одна колонна, и ещё одна. Затем они, пройдя под перекрученной аркой, которую мог создать только архитектор, подсевший на ЛСД, взошли на каменный мост, широкий и короткий, почти квадратный. От воды поднимался крепкий минеральный запах; даже вонь подземелья не могла его приглушить. На мосту Артёма повело. Увлечённый путешествием, он не обращал внимания на собственное ухудшающееся состояние, пока организм ему не напомнил. Артёма мутило, бок от тяжёлого дыхания раскалывался. Если бы Артёма начало тошнить, не исключено, что он выблевал бы собственные повреждённые рёбра прямо в маслянистые, тяжёлые волны. Вот бы Рязанцева потешилась!

Нет уж. Он сглотнул и стиснул зубы, а женщина уже сошла с моста, и он поторопился за ней.

На берегу оглянулся. Упругая коническая тень проплыла под мостом. Всплыла и спряталась, блеснув глазами: три или четыре золотистых огонька.

«Кажется, у меня начались галюны».

– Молодые, – пояснила Рязанцева. – Им требуются десятки лет, чтобы окончательно сформироваться и выйти на сушу. Скоро это произойдёт. Самый зрелый из молодых поднимется и станет новым Первоотцом.

Если река достаточно глубока, подумал Артём, можно оглушить женщину и столкнуть в воду. Раненый или нет, а сил у него хватит. И пусть о врачихе позаботятся те создания с золотистыми глазами… Молодые.

«Ты же это не серьёзно?»

«Нет, нет, – ответил Артём сам себе. – Так, вариант… игра ума».

Они вышли к сложенным из огромных блоков ступеням. Не просто ступеням – ступенищам. Каждая доставала Артему до колена. Ступени лепились к наклоненной стене чёрного, безобразного, как гнилой зуб, зиккурата, уносящегося к сводчатому потолку пещеры. Не задерживаясь, Рязанцева устремилась вверх. Ступеней было не меньше двух десятков, и подъём отнял у Артёма последние силы. Он карабкался, отставив больную ногу, словно покалеченный паук. Женщина, напротив, взбиралась ловко и, достигнув вершины, стала ждать, упёршись руками в бока. Артём ощущал её превосходство над ним так же ясно, как и её возбуждение. Неожиданно Артём понял две вещи.

Первая – он напуган. Если представить его эмоции в виде шкалы, то стрелка на ней перешагнула через отметку «ТРЕВОГА» в красную зону «СТРАХ»… и не собиралась останавливаться. Его страх не был рациональным, как у взрослых людей, которые боятся потерять работу или сбережения, серьёзно заболеть. Чувство Артёма оказалось первобытным, парализующим, безрассудным и совершенно забытым для него; тот страх, который испытывает ребёнок, проснувшийся посреди ночи во мраке, полном подкрадывающихся чудищ. Иррациональность страха была вторым открытием Артёма.