Дурной глаз

Больше в квартире никого не оказалось. Окно – стеклопакет – было приоткрыто на щель, такую узкую, что в неё мог бы пролезть лишь зверёк не крупнее кошки.

Не нашли и орудие смерти.

В том, что это не самоубийство, следователь был уверен.

Следователя звали Виктор Герасименко. Ему перевалило за сорок, он был холост, тучен, страдал от ВСД и коллекционировал фотографии кораблей, но не абы каких, а списанных, затонувших или севших на мель. Обстоятельства смерти Чобита поставили его в тупик. Герасименко засиживался в кабинете допоздна, работал с данными, просто из штанов своих потных выпрыгивал, но ни на йоту не приблизился к раскрытию дела, а только нажил гипертонию в придачу к ВСД. Результаты медицинской экспертизы вогнали его в депрессию. Возвращаясь домой по раскисающим осенним улицам, над которыми фонари склоняли жирафьи шеи, Герасименко не переставал ломать голову, и его рассуждения то и дело соскакивали в область паранормального. Он думал о вампирах. О чупакабре. О том, что с октября четверо несовершеннолетних объявлены в розыск. Когда он перемещался от одного пятна света к другому, он невольно ускорял шаг. Успокаивался лишь дома, за запертыми дверями (и закрытыми окнами), когда заваривал кофе в турке и пересматривал снимки мёртвых кораблей. Так ему удавалось забыть о таинственной смерти Чобита и о пропавших детях.

Всё же хорошо, когда можно поверить, будто ничего и не было.

Хотя бы ненадолго.

Хотя бы на ночь.

Эта сука

Сумерки опустились на шоссе тенью летящего дракона, начал накрапывать дождик и одновременно с этим Борис заметил впереди то, что почти отчаялся найти прежде, чем снова даст знать о себе его деликатная, так сказать, проблема. Видно, небеса услышали его молитвы. Он выключил радио, мусолившее опостылевший блатняк на единственной частоте, которую ему удалось здесь поймать, и свернул к отелю. В низу его живота что-то шевельнулось, булькнуло, и Борис почувствовал знакомую резь. Она вернулась, но теперь не была так страшна.

– Пам-пам-пам… – немузыкально промурлыкал он – время, проведённое в компании Круга и «Вороваек», не прошло без последствий. Перспектива заночевать посреди кукурузного поля таяла, хотя лёгкое беспокойство не покинуло Бориса полностью. Могло статься, что все комнаты в отеле заняты… но разрази его гром, если он не потребует места хоть в подсобке, чтобы разместить своё бренное тело. Он смертельно устал, он хуже видел к вечеру, его глаза начали болеть от контактных линз.

И не стоит забывать о проблеме.

Источник проблемы следовало искать в пельменях, которыми он угостился в кафешке, где остановился перед отъездом из Иваново. Хотя вызвать её могла и окрошка, которой он рассчитывал погасить изжогу. Также Борис допускал, что в случившемся виновны оба ингредиента, которые, соединившись, дали убойный кумулятивный эффект.

Говоря грубовато, но просто, Бориса знатно, до дрожи в ногах, пронесло.

Первые спазмы начались на выезде из Суздаля. Пришлось посетить тесную, провонявшую ссаниной кабинку на заправке. Сбросив бомбу, Борис посчитал, что угроза миновала – слишком много из него вышло.

Как оказалось, он редко ошибался в своей жизни настолько сильно.

Второй приступ настиг его после Владимира. Вокруг простирались то посадки, то посевы. Борис, считавший себя человеком в высшей цивилизованным, не мог помыслить, что однажды окажется в ситуации, когда придётся удобрять чьё-то поле средь бела дня. Однако альтернатива была ещё более уничижающей.

Он бросил машину на обочине и, обливаясь холодным потом, убежал в подсолнухи, недостаточно высокие, чтобы скрыть его полностью. В этот раз из него выплеснулось едва ли не больше, чем на заправке. Вдобавок ко всему, он не смог удержать равновесие, и, чтобы не шмякнуться в лужу собственного парного поноса, рванулся вперёд, размахивая руками; ноги запутались в спущенных брюках, и Борис приземлился на четвереньки, замарав ладони и голые колени. С трассы ему насмешливо сигналили проезжающие автомобилисты. Он представлял, каким уморительным кажется им со стороны: толстяк, отсвечивающий огромным, как дряблый цепеллин, бледным задом среди подсолнухов. Возможно, кто-то успел снять его на мобилку, чтобы потом выложить в «Тик Ток».

Подтёршись дорожной картой, Борис, переваливаясь и пыхтя, вернулся к машине. Вытирая руки влажными салфетками, он с беспокойством думал, сколько он продержится прежде, чем случится новый позыв. От карты ничего не осталось. Другой бумаги он не захватил.

Ему предстояла невероятно долгая поездка до Сочи, к жене с детьми. Изначально они намеревались отправиться туда все вместе на машине, но Борису пришлось отложить отпуск на неделю, и семейство укатило поездом без своего главы. С той поры Лидия ежедневно названивала ему и жаловалась, что без авто в Сочи абсолютно нечего делать. Только ходить на пляж, гулять в парке, посещать разнообразные экскурсии и есть спелые, сочные фрукты. Фотографии прилагались.

В Петушках Борис предусмотрительно купил упаковку туалетной бумаги, но желудок, к счастью, решил дать ему передышку и до Воронежской области не беспокоить.

Так что, когда боль вновь заявила о себе, отель подвернулся как нельзя кстати.

На обращённом к шоссе белом щите, возвышающемся у въезда на крохотную стоянку, красовалось алое, точно написанное помадой, название «Гостиный дом У ЛИЗЫ». Под ним жёлтыми полустёртыми буквами шла приписка: «Мы вам рады!». Проблем с местом для парковки не возникло, даже несмотря на крохотные размеры стоянки – компанию «Субару» Бориса составляли только «Хендай Акцент» с помятым крылом и старая проржавевшая насквозь «десятка». Борис задался вопросом, на ходу ли она.

Он заглушил двигатель, выбрался из машины и поёжился от налетевшего ветерка. Резь в животе дала о себе знать сильнее. На висках выступила испарина, он приложил к наморщенному лбу тыльную сторону ладони, но так и не понял, есть ли температура.

Он не стал забирать чемодан из багажника, запер «Субару» и заторопился ко входу в отель. Проходя мимо «десятки», он увидел, что её шины спущены. Немного поодаль, у дороги, притулилось выложенное из силикатного кирпича кубическое сооружение с единственным окном, закрытом решёткой. Стёкла за прутьями были выбиты. Тусклый потрескивающий фонарь заливал вязко-оранжевым пятачок утоптанной почвы возле ступеней отеля. За пределами светового пятна сумерки превращались в настоящий мрак. До слуха Бориса доносился гул проносящихся машин. Ни одна из них не сбавляла ход перед «У ЛИЗЫ».

Это, решил Борис, даже хорошо. Значит, ночью никто не будет бродить по коридорам, до трёх смотреть за стеной телевизор, и слушать фальшивые стоны проститутки, на которой в соседнем номере покряхтывает дальнобойщик, ему тоже не придётся.

Из ближайшего к двери окна пробивался серый с синевой свет работающего телека. Борис поднялся по ступеням и вошёл в тесный полутёмный холл. За стойкой сидела женщина лет пятидесяти, поджарая и коротковолосая. Она смотрела шоу, которое, если судить по закадровому смеху и чрезмерно бурными аплодисментам, не проходило по разряду интеллектуальных. Лидия, его жена, любила такие. Администратор «ЛИЗЫ», как видно, тоже. Впрочем, подумал Борис, чужие вкусы не так уж важны, когда угроза навалить в штаны становится всё актуальнее.

– Приятного времяпрепровождения, – приветствовал он в своей типичной витиеватой манере. Женщина настороженно улыбнулась и убавила звук телевизора. – Отыщется ли у вас местечко для ночлега одинокому путнику, утомлённому долгой дорогой?

«И пельменями с окрошкой», – добавил он про себя.

Улыбка женщины потеплела.

– Чего тут с избытком, так это свободных мест, – ответила она. Борис приблизился к стойке. Отсюда ему стал виден разрез её платья и бедро, крепкое, белое, упругое… соблазнительное. – Можете выкупить всю гостиницу, если денег хватит. Были бы документы в порядке.

– В полнейшем! – заверил он, протягивая заранее заготовленный паспорт. Женщина взяла документ, легко коснувшись пальцев Бориса своими пальцами. Он увидел, что и руки у неё гладкие, сильные. Заметил два круглых, меньше монетки, пятнышка на запястье, похожих на ожоги. Прежде, чем он задумался над их происхождением, резкая боль полоснула его под брюхом и что-то провернулось в его кишках, как острозубый ребёнок. Его проблема. Испарина снова выступила на его висках, он вмиг утратил игривое настроение, его взгляд панически принялся обшаривать углы холла, не находя ничего достойного внимания.

– Борис Головацкий, – прочла женщина, раскрыв паспорт.

– Он самый, – подтвердил он, переминаясь с ноги на ногу. – Мне бы хотелось…

– …скорее покончить с формальностями, – закончила женщина за него.

– Верно, – согласился он, сжимая кулаки за спиной. Резь повторилась, но на этот раз решила не покидать его. Зубастый младенец начал прогрызать путь сквозь его потроха. Но даже в таком состоянии Борис отметил, что простота женщина ему приятна. – Именно это я и подразумевал.

***

Он попросился в угловой номер, получил ключи от пятого и ринулся туда с неподобающей для тучного сорокалетнего джентльмена прытью. Долго возился с расхлябанным дверным замком – из-за спешки никак не мог попасть ключом в скважину, – и всё это время живот Бориса бурчал, голосил, молил, настаивал на уединении в маленькой, пахнущей дезинфицирующей жидкостью комнатке с белоснежным троном посередине.

Наконец борьба с замком увенчалась победой Бориса, и чемпион ворвался в номер, чтобы получить главный приз.

К чести Бориса, он получил его вовремя.

Путаясь в спущенных брюках, он плюхнулся на унитаз и там, наконец, отпустил напряжение.

Буквально обнимая очко жирными ягодицами, слыша под собой всплески, ощущая, как запах хлорки постепенно вытесняется другим, менее приятным, он предался грёзам о том, как засудит проклятую забегаловку, отравившую его, и, по мере освобождения от бремени, поднимался выше и выше на вершину эйфории.

Особое удовольствие он получал ещё и от того, что делал свои дела в полном одиночестве. Дома Лидка не упускала возможности подшутить на тему слишком долгого, по её мнению, времени, которое занимал у него деликатный процесс очищения. Она называла это «толчковой медитацией». Её любимой шуткой было как бы невзначай пройти мимо двери туалета, где укрылся Борис, и спросить что-нибудь вроде: «Эй, сегодня идёшь на мировой рекорд?» или «Борьк, звонил какой-то парень по фамилии Гиннесс, тебя спрашивал». Борис, который знал, что «Гиннесс» это не фамилия, а название компании, затравленно огрызался.

Минут через пятнадцать, когда наслаждение начало утихать, он со вздохом отлепил от седушки зад, подтёрся и нажал кнопку смыва. Бачок харкнул тугой струёй, взметнулись брызги, и вода с воющим хлюпаньем унесла в слив нечистоты. Звук получился какой-то гулкий, горловой; «загробный» – пришло на ум Борису подходящее слово. Он напоминал стон человека, застрявшего в канализационной трубе.

По неясной причине смущённый, как если бы за дверью, как дома, ёрничала жена, Борис вымыл руки, смыл в д?ше остатки дорожной усталости и вышел из номера заново родившимся.

***

– Лиза, – представилась женщина-администратор, когда Борис, забрав чемодан из машины, вернулся в холл и завязал разговор, чтобы узнать, где можно подкрепиться.

– Рад знакомству. – Он приподнял над головой несуществующую шляпу. – А не вы ли, часом, та Лиза, в честь которой названа гостиница?

– Это я, – ответила женщина. – Я здесь и владелица, и администратор, и бухгалтер, а иногда даже горничная и повариха, когда девчат нет. Девчата приезжают из города помогать, но это требуется всё реже. Работы здесь только убавляется. Сами судите. – Она обвела рукой пространство: мол, никакого наплыва клиентов. – И это летом.

– А где можно отобедать в этом уединённом оазисе? – полюбопытствовал Борис. Лиза отмахнулась.

– Ай, перестаньте, «оазис». Та ещё дыра. Доживает последние деньки. Но ужин есть. Ужин хороший, я сегодня не готовила, со вчера осталось, но всё качественное. Если подождёте, я подогрею.