Дурной глаз

– Вы находитесь в режиме ожидания. Пожалуйста, оставайтесь на связи, вам ответит первый освободившийся оператор. Ваш номер в очереди семнадцатый…

Хотя Сакуре и нечасто приходилось вызывать неотложку, она никогда прежде не сталкивалась с подобными автоматическими ответами и сомневалась, что они вообще предусмотрены при звонках в «скорую». Ужас сжал её горло, как аллергия – горло Ильи, и тут Джек, про которого Сакура успела забыть, начал кричать. Она выронила мобильник. Джек кричал и кричал, прерываясь только за тем, чтобы глотнуть воздуха.

Она не хотела, но побежала на его нарастающий – с «А-а, а-а-а!» до «АААА!!!» – рёв. Вынуждена была.

Лучше бы она не делала этого.

Шатаясь, Джек брёл по коридору. Сакура не сразу сообразила, что происходит с его лицом. Какая-то чёрная, похожая на сочного тарантула штука присосалась к его подбородку, и из-под её «лапок» обильно сочилась кровь. Обжигающие брызги попадали на стены, отмечая путь Джека от ванной. Тарантул или нет, оно поедало лицо Джека. И, поедая, росло.

Его чёртова родинка. Несмотря на трансформацию, Сакура узнала её – ну просто вечер озарений. Окружающие считали эту родинку отталкивающей. Видели бы они её сейчас.

– АААОХ! – голосил Джек, мотая головой с тяжелеющей, теряющей формой щекой. Ещё больше крови брызнуло на стену. Он сделал усилие, чтобы посмотреть на Сакуру, и в его глазах за пеленой агонии она разглядела узнавание. Это было хуже всего. Она попятилась, не в силах оторваться от зрелища, загипнотизированная им.

Прогрызая кожу, родинка ухватила Джека за губу одним из своих отростков и запустила его в рот. Джек остановился. Его руки взметнулись вверх, коснулись чёрной твари и беспомощно опали. Затем Джек закашлялся. Его щека растворялась под родимым пятном, а оно всё разрасталось и разрасталось. Волосы на виске Джека зашевелились, когда тварь пустила корни в его шевелюру. Как жидкий пластилин, тварь растекалась, облепляла правую сторону его лица, раздвигала отмеченные кровью границы здоровой плоти, и из центра вязкой пульсирующей опухоли, как из жерла вулкана на Сакуру вытаращился выпученный, уцелевший – пока что – глаз.

Глаз, из которого так и не уходило узнавание.

Она попятилась, и Джек двинулся к ней, отвечая на каждый её шаг своим.

– Вика, – сумел произнести он. Затем его горло наполнилось свистом, как слив в раковине, когда в него уходит вода, и изо рта выплеснулась тугая струя крови – на пол, на его рубашку. Но, по крайней мере, он перестал кричать. И говорить.

Гипноз спал. Сакура развернулась, чтобы бежать, не желая видеть, как Джек окончательно исчезнет под складками этой чёрной вязкой дряни – и врезалась в Серого, который всё это время наблюдал за происходящим. Ничего осмысленного не было в выражении его лица, словно мозг Серого находился на каком-то спутнике Юпитера, а то, что Серый не прекращал жевать, только усиливало впечатление.

– Тебе бы тож попробовать, – сказал он, чавкая. – Это как бы не больно. Тебе понравится.

И он протянул ей свою культю с вечно отрастающими, как у Дэдпула, пальцами.

Сакура оттолкнула его с дороги и вбежала в зал, где Илья на полу отплясывал лежачую чечётку.

– Это всё твоя идея, Илья! – заорала она, чувствуя ярость, слепящую, как ядерный взрыв. – Это что, блядь, по-твоему, весело?! – Забыв, что поначалу действительно было весело – в том числе, ей. – Что мне со всем этим делать?!

Шея Ильи превратилась в перекачанный футбольный мяч. Заострённый язык, точно дразнясь, вывалился из мокрого рта на длину, которую в иной ситуации Сакура сочла бы невероятной. В его хрипе ей почудились слова.

– Да? – наклонилась она к нему. Из её глаз хлынули непрошеные слёзы. – Что?!

– Ф – физдетс, – просипел Илья последнее осмысленное слово, сказанное им на планете Земля. Чечётка ускорилась. Он принялся колотиться головой об пол, с каждым ударом выкашливая шершавые стоны. Пушистики, которые прятались под столом, поползли к нему, оставляя на полу болотистые полосы. Сакура отпрянула, замахнулась на них, но те ответили шипением и не подумали остановиться. Они почти добрались до него, когда Илья вскину руку. Не конвульсия – осознанный жест, побуждающий Сакуру обернуться.

Илья указывал на компьютер. Буквы на странице сайта «Транстемпоральной службы» были достаточно крупными, чтобы Сакура со своего места могла прочесть последний заказ Ильи.

Ох, ей бы заметить это раньше!

ОСОБАЯ ДОСТАВКА ДЛЯ ВСЕЙ КОМПАНИИ! – кричала надпись на экране. Над буквами был год, и тут она сощурилась, чтобы разобрать. 2317-й. Последний год из списка доступных. И в нижней части экрана – ОПЛАЧЕНО. ВАШ ЗАКАЗ ПРИНЯТ! BON APPETIT! Алыми буквами.

На возникшей перед её мысленным взором картинке – которая была ничем иным, как воспоминанием – Илья растопыривал пальцы и выкрикивал: «Пять минут».

Когда был сделан заказ?

И сколько времени у неё в запасе?

Неизвестно, но его явно не стоило тратить на то, чтобы торчать тут и гадать. Она рванула из комнаты, в которой затихал Илья и две гадины воссели на его груди пучеглазыми, причмокивающими комками грязи.

По коридору, необъяснимо растянувшемуся и превратившемуся в подобие «рукава», по которому пассажиры покидают самолёт, сгорбившись, брёл Джек. Сакура узнала его по рубашке. Всё, что ниже плеч, было Джеком. Выше плеч торчал пучок длинных чёрных отростков, напоминающих изломанные корни. С их концов капала кровь, усеивая пол багряными монетами. Отростки шевелились; их соприкосновение друг с другом сопровождалось пощёлкивающим шуршанием. Пощёлкивающим шуршанием. С похожим звуком Илья не так давно потирал свою бородку. Хуже всего было то, что шевеление выглядело осмысленным. Один из отростков нащупал фотографию, из тех, что украшали стены коридора – с Эйфелевой башней – подцепил её, сорвал и швырнул к ногам Джека. Стекло, прикрывающее фотографию, лопнуло. Сердце Сакуры устремилось так быстро, что его удары слились в одно вибрирующее трепетание. Глазам стало больно – так они расширились. Джек напоминал Грута, человека-дерево, и ей захотелось смеяться и кричать. Смеяться и кричать.

Она решила, что сделает это потом. Как только покинет вечеринку.

Она развернулась с чувством дежа вю, ожидая, что опять натолкнётся на Серого. Путь был свободен. Электрический импульс, побуждающий её бежать, ещё опускался к ногам, когда раздался звонок в дверь и пригвоздил её к месту.

Время замерло.

«Уходи, – прошептал голос в её голове. – Уходи, оставь заказ себе».

Звонок повторился, настойчиво и сердито. Сакура вспомнила, что никто не запер дверь, когда курьеры покинули квартиру.

«Уходи», – повторила она, как заклинание. Успела поверить, что оно сработает. Затем дверная ручка плавно повернулась и дверь беззвучно, будто во сне, начала открываться, впуская темноту… и что-то ещё. Жёлто-лиловое, фирменных цветов «Транстемпоральной службы».

Курьер вошёл внутрь, чтобы вручить особую доставку для всей компании.

Теперь Сакура могла сделать то, что ей хотелось. Она принялась смеяться и кричать, смеяться и кричать.

А потом – только кричать.

Вечеринка продолжалась.

Высота

Его первым желанием было закричать. Или вцепиться в горло Францу Гораку – если сидящего рядом с ним на скамье и вправду так звали. Или и то, и другое одновременно. Но его мышцы превратились в застывший цемент, а из горла вышел лишь свист, жалкий и комичный – вот и всё, на что он оказался способен в данную минуту.

Однако человек, называющий себя Гораком, счёл нужным предостеречь:

– Советую себя контролировать. – Сухо и холодно. – Не нужно осложнений. – Вкрадчиво и мягко.

Его стеклянно-синие глаза превратились в точки, и те пронзали лицо Яна, как два остро заточенных карандаша. Запах дорогого одеколона Горака усилился, стал густым и навязчивым, точно туалетный освежитель.

Желая стряхнуть с себя этот взгляд, Ян не без труда отвернулся. Не помогло. Невидимые карандашные грифели прочертили две линии через его щёку и упёрлись в затылок. Он чувствовал их. Они тянули назад, как впившиеся в кожу рыболовные крючки.

А перед ним развернулся вид на вершину Утлиберга. Несмотря на раннее утро, она понемногу заполнялась туристами. Неделя выдалась жаркой, и солнце, всплывающее над горами в едва подёрнутом дымкой небе, обещало, что и сегодня ничего не изменится. «Золотой час» миновал, но тени всё ещё оставались длинными, а свет – апельсиновым. Две юные азиатки, одна в канареечного цвета маечке, другая в джинсовой куртке, прошли мимо скамьи, на которой сидели Ян и его спутник. Вчерашние школьницы, едва ли старше Риты. Каждая держала по смартфону. Девочки хихикали. Следом прошествовал высоченный индус в чалме. К груди он прижимал фотокамеру, чтобы та на болталась на ремне. Одна из последних моделей Canon с телеобъективом, навороченная, машинально отметил Ян. Его камера была куда проще: беззеркальник Fuji с «китовой» линзой. Горак заманил сюда Яна уверениями, что с горы можно сделать превосходные снимки Цюриха и окрестностей. Воспользоваться возможностью Ян не успел.

Очевидно, теперь и не успеет.

– Мой отец говорил: «С хорошими людьми происходят плохие вещи», – размеренно произнёс Горак. Его голос доносился до Яна откуда-то издалека. – Вы хороший человек, пан Макаров?

С нахлынувшим чувством «так-не-бывает» Ян обернулся.

Не дожидаясь ответа, Горак придвинулся чуть ближе, словно собираясь поведать заветную тайну. Чистейший воздух швейцарских возвышенностей окончательно растворился в тошнотворном запахе его одеколона.

– Вы любите свою дочь? – спросил он.

– Что вам надо? – ответил Ян и не узнал собственный голос. Какое-то дрожащее блеяние со дна пересохшего колодца. – Сколько вам надо?