Дурной глаз

Горак наклонился к нему совсем близко. Теперь со стороны могло показаться, будто он вознамерился поцеловать Яна. В одеколонный смрад добавилась нотка гнилого мяса – дыхание Горака. Карривурст и плохие дёсны. Вонь обволакивала Яна как атмосфера газового гиганта, достаточно ядовитая, чтобы погубить жизнь на вращающемся вокруг спутнике. В иной ситуации он порекомендовал бы Гораку хорошего пародонтолога – за годы жизни в Европе Ян оброс знакомыми из числа медицинских специалистов в различных областях.

Вместо совета он, несмотря на ужас и беспомощную ярость – как же так, как это могло случиться с ним?! – успел пожелать, чтобы дёсны Горака развалились и сгнили, а зубы повыпадали. Чтобы Горак проглотил их и подавился. Могли ли хорошему человеку прийти в голову подобные мысли?

Учитывая обстоятельства… кто знает?

– Вы любите свою дочь? – повторил Горак с нажимом.

– Я люблю свою дочь, – ответил Ян и удивился, как трудно дались ему слова, являвшиеся чистейшей правдой.

Горак кивнул и выпрямился.

– Слова, произнесённые вслух, имеют силу, – молвил он, направив взгляд поверх головы Яна. – Теперь, когда вы услышали себя, воспринимать детали станет легче.

Мысли в голове Яна сталкивались, подобно вагонам двух составов, врезавшихся друг в друга на полном ходу. Вряд ли такое состояние можно было описать словом «легче».

– Собирайтесь, – лениво бросил Горак. – Не заставляйте меня хлестать вас по лицу.

Он запустил руку в карман куртки и извлёк на свет телефон, крохотную кнопочную «Нокию» с монохромным экраном. Ян не думал, что кто-то до сих пор пользуется такими. Вагоны, грохочущие в его голове, постепенно выстраивались в ряд. Словно мобильник их как-то… заякорил. Сейчас Горак наберёт некий номер, и Ян сможет услышать дочь. А после Горак назовёт сумму. Всё как в ёбаном кино.

Ян видел, как Горак нажимает кнопку быстрого набора и, не дожидаясь ответа, протягивает ему «Нокию». В течение нескольких месяцев после того, как не стало Марии, Ян просыпался с мыслью о том, что её смерть – всего лишь сон. Ему порой случалось видеть очень живые, неотличимые от реальности сны, так почему бы и её смерть не могла оказаться одним из них? Не открывая глаз, он ощупывал левую сторону кровати и никого там не находил. Тогда горе возвращалось, накатывало и заставляло принять реальность.

Подобное чувство охватило его и теперь. Скамейка на вершине горы под выцветшим летним небом и человек с карандашными глазами, протягивающий ему мобильник – всё снится, всё не всерьёз. Лёгкий ветерок касался его щеки, он чувствовал твёрдость земли под ногами, но ведь и те сны бывали столь же яркими, так что…

– Держите, – сказал Горак сурово. Ян взял «Нокию». Трубка была тёплой и слегка сальной на ощупь. Несомненно, реальная. Как пустая половина кровати. Надежда испарилась. Он прижал трубку к уху, чтобы услышать, как кричит его дочь.

Без слов, одни рыдания – но Ян узнал Риту, это была она, и мир рухнул, похоронив его под руинами.

– Рита, Рита, – зачастил он, невольно повышая голос. – Ритуля!

Горак, поморщившись, предупреждающе пхнул его в плечо, одновременно чувствительно и незаметно для случайных прохожих. Никто не обернулся. Никому никакого дела.

– Папа! – прорвалось сквозь слёзы.

– Котик, где ты? – выдохнул он. Его рука тряслась, словно по ней пропустили электричество.

– Не знаю! Здесь нет окон, это какой-то… подвал… Я… я сидела с Сарой в том нашем кафе, а потом я пошла домой. Ко мне… ко мне подошёл мужчина в переулке, прямо на улице, и я дальше не помню, совсем ничего, даже его лица и я очнулась здесь и у них тоже нет лиц у них маски на лицах и у одного пистолет и им что-то нужно от тебя они все говорят что ты должен… что-то…

– Ты в порядке? – Глупейший вопрос, но что ещё он мог спросить? – Ты цела?

– Мне страшно. – Спазм превратил её голос в едва различимое поскуливание. Никогда прежде Ян не слышал от неё подобного звука. – Я умру.

– Нет-нет-нет-нет, прекрати, всё будет хорошо, – выпалил он, с ужасом осознавая, насколько необоснованы его утешения. – Я сделаю, что они хотят, – заявил он с большей твёрдостью. – Я обещаю. Тебя отпустят, доча, всё будет…

Её короткий вскрик и гудки в трубке. Один из сторожей, что был с Ритой в подвале и носил маску, разорвал связь.

Ян закрыл и открыл глаза.

– Сколько вы хотите? – Кажется, он уже задавал этот вопрос. Он пытался говорить спокойно, надеясь, что страшный человек не замечает, как дрожит его челюсть, точно вышедшая из пазов выдвижная полка, которую пытаются затолкать на место. – Чтобы вы понимали, здесь какая-то ошибка. У меня нет огромных доходов. Я снимаю квартиру в Мангейме, далеко не самую лучшую, и в банке у меня тысяч шесть евро, ну, чуть больше. Я пятый год живу в Германии, но сбережения стали стабильно появляться только с прошлого года, до этого всё уходило на обустройство, эти хлопоты с переездом и прочим, и Рите надо было учиться, но я могу, я могу взять в долг… – Тут он понял, что его понесло не туда, и осёкся. – Неважно. Я всё вам отдам. Отпустите мою дочь. У меня больше никого нет, кроме неё.

Он ведь всё сказал правильно? Деньги – что ещё от него можно хотеть? Он не был ни влиятельным политиком, ни чиновником, ни миллионером – детский врач, что до эмиграции, что после. Хороший детский врач, даже очень, таким его считали – но не более. Значит, деньги. Его дочь в заложниках, посредник сидит рядом, готовый озвучить условия, так к чему тянуть и не покончить с этим кошмаром скорее?

И всё же… Было что-то странное в том, что Горак – настоящее это имя или нет – явился на встречу сам. Что-то неправильное. Если на то пошло, всё теперь казалось неправильным – и неслучайным – с самого начала. Они познакомились три дня назад в уличном ресторанчике (Ян вспомнил, что знакомство затеял Горак: спросил прикурить и уточнил, не чех ли Ян, а дальше разговор завязался, чему очень помогли шесть выпитых за вечер кружек пива). Горак ему приглянулся, пусть сейчас это и казалось невероятным. Вчера Горак предложил Яну подняться на гору Утлиберг. Новый приятель, казалось, был крайне удивлён, узнав, что за неделю пребывания в Швейцарии Ян ни разу не побывал на вершине. «Оттуда можно сделать восхитительные снимки Цюриха», – живописал Горак. Он был уже в курсе увлечения Яна пейзажной фотографией. Ян сам разболтал ему после первой кружки пива в том ресторанчике.

Итак, посредник явился сам, а не прислал записку, составленную из вырезанных газетных букв, как это делают похитители в фильмах, и не направил видеофайл по «левой» электронной почте. Почему он не боялся последствий? Сбрей он усы, отрасти бороду – Ян узнал бы его из сотен, а то и тысяч случайных знакомых, с которыми его сталкивала жизнь. Он узнал бы его из семи миллиардов людей, обитающих на планете Земля. Эти блекло-пуговичные стальные глаза ожившего механизма. Эти Г-образные русла складок возле рта. Этот чудовищный парфюм.

Горак – или «Горак» – покачал головой. Его голова отбрасывала на землю тень, напоминающую заходящий на посадку миниатюрный НЛО.

– Отпустят вашу дочь или нет, зависит от вас. От вас, – подчеркнул он, – но не от ваших денег. У тех, кого я представляю, денег достаточно, чтобы купить страну-другую из числа государств четвёртого мира. Или даже третьего. Порой так и происходит. – Последнее было произнесено будничным тоном. – Чтоб вы понимали: если вы решите обратиться в швейцарскую полицию, славящуюся своей неподкупностью, я выйду из участка быстрее, чем вы успеете сказать: «ракле». Правда, в этом случае свою дочь вы больше не увидите. Я не рисуюсь и не выдумываю, когда говорю о наших возможностях, иначе не стал бы знакомиться с вами, сообщать всё лично и вообще светиться. Я просто обозначаю… как это по-русски? Правила игры, наверное. Так? Правила игры.

– Тогда что вам нужно от меня?

Горак театрально устремил взгляд вдаль, на синеющие в лёгкой дымке линии соседних гор.

– Этим миром движут две силы: любовь и страх. Вам придётся выбрать одну из сторон. У всех нас есть страхи, пан Макаров. Назовите мне свой.

– Мой страх? – Ян оказался способен на усмешку, кривую и диковатую, но всё же. – Что за вопрос такой? Моя дочь у вас, а ты… вы спрашиваете, чего я боюсь. Как по-вашему? Не это должно меня пугать больше всего?!

– Вы не поняли. Я спрашиваю, чего вы в принципе боитесь. – Горак развёл руки в неопределённом жесте, словно собирался обнять Яна. – Не сейчас. В целом.

Ян заморгал.

– Высоты, – ответил за него Горак, и Ян заморгал сильнее. Горак попал в точку.

– Как…

Горак нетерпеливо отмахнулся: неважно, мол; но Ян обнаружил, что не может отделаться от этого вопроса так легко. Лучше было зациклиться на этой загадке, чем…

Акрофобия не была его тайной, но и не той особенностью, которую выставляешь напоказ. Она просто была, как непрорезавшийся зуб мудрости или трещина на смартфоне. И Ян точно знал, что не обсуждал акрофобию с Гораком. Тогда как он мог узнать?

– Вы боитесь высоты, именно потому вы до сих пор не побывали в этом дивном месте, – продолжил Горак. – Но вы обожаете природу и природную съёмку, вот почему вы согласились прийти сюда. Я знал, что согласитесь. Страсть… любовь, если хотите, сильнее страха. Зная это, человеком очень легко манипулировать. Зная… как там по-русски, рычаги? Да, нужные рычаги.

– Мрази, – не сдержался Ян. Вряд ли говорить такое было разумным, но он понимал, что свихнётся, если промолчит. Это был какой-никакой выход чувствам, рвущимся наружу.

Откуда же они узнали?

– Да, я боюсь высоты, – признался он. Если забыть об обстоятельствах, он ощущал бы себя вполне комфортно, здесь, на скамейке. Даже у края вершины – склоны горы были достаточно пологими, чтобы открывающиеся пространства не вызывали страха. В панику его бросали именно что резкие перепады в геометрии поверхностей, их крутизна, обрывы. Например, к краю небоскрёба он и близко бы не подошёл, каким бы высоким ни было ограждение. – А какое ваше дело?

Внезапно он вспомнил.

Его блог в Инстаграме. Поездка в Мюнхен.

– Когда ты не ограничен в средствах, банальные развлечения уже не доставляют такого удовольствия. Мои представляемые – люди азартные, но скучающие, – продолжал тем временем человек с глазами-точками. – Их страсти просты, но фантазия оставляет желать лучшего. Для их увеселения и существуем мы. Сценаристы, режиссёры и исполнители, три в одном. Для сильных мира сего мы придумываем и воплощаем в жизнь такие забавы, что знай о них конспирологи – обалдели бы. И хорошо, что они не знают. Намекну лишь, что порой на кону оказываются целые территории. Мои представляемые обожают делать ставки. Для них это всё игра, азарт, адреналин, но для нас… для меня – способ постичь природу человека. И природа эта, – тут Горак наморщил лоб в гримасе пренебрежительного разочарования, – природа эта так себе. Бог, существуй он на самом деле, умер бы, когда понял.

Горак говорил, и его глаза разгорались, даже цвет их из блекло-стального стал сапфировым. А Ян всё не мог перестать обдумывать догадку.

Год назад он побывал на вершине мюнхенской телебашни. Говорили, что в ясную погоду с неё можно разглядеть Альпы, но в тот день погода выдалась капризной и ветреной, поэтому с верхнего яруса – того, что был застеклён – Ян не разглядел почти ничего. Он решил подняться на открытую платформу, располагавшуюся над застеклённым этажом. Ограждение там было выше человеческого роста, но не настолько, чтобы он дерзнул задержаться у края подольше – сунулся вперёд и сразу отпрянул, когда пустота, раздвинув ставшие в миг иллюзорными и ненадёжными прутья, устремилась навстречу, затягивая его, как огромный космический пылесос. Выл ветер. Яну казалось, что бетонное основание платформы начинает крениться. Несмотря на это, он поднялся на третью платформу, самую верхнюю и самую открытую из всех.

Ему хватило пары секунд, секундой больше – и он улетел бы за край, так ему казалось. Ветер вцепился в его куртку, надул капюшон, как парус, потянул к ограде, которая здесь была всего-то чуть выше пояса. Хохочущие китайские туристы, упираясь в неё спинами, делали селфи. Полуприсев, на окостенелых ногах, боком, как краб, Ян ретировался на безопасный застеклённый этаж.