Дурной глаз

– Президент запретил увольнять работников во время самоизоляции…

– Это не увольнение! Это не увольнение! Конечно, можно отправить на удалёнку всех. Но вот когда изоляция закончится… Евгений, никто не даст гарантии, что штат сохранится. – Шеф взял многозначительную паузу, чтобы дать Жене возможность оценить намёк.

Женя оценил и весь оставшийся вечер провёл офигевая и прикидывая, как лучше растянуть на три недели оставшиеся средства. Ситуация вырисовывалась удручающая. Конечно, можно попросить родителей перевести в долг тысячи три-четыре, но если зарплата после «отпуска» будет совсем никакая…

Он поймал себя на мысли, что прокручивает в голове вчерашнюю историю и одёрнул себя. Три недели на самоизоляции – это всё же не три месяца, а от негативных мыслей только сильней болит голова.

И только он связал стресс с головной болью – вот она, причина её возникновения! – как в ванной грохотнуло, словно соседский ремонт переместился в его квартиру. Судя по звуку, что-то тяжёлое и металлическое ударило о ванну. Баба Таня или убьёт его, или приплюсует ущерб к арендной плате.

В настоящий момент Женя предпочёл бы первое.

Он поспешил на шум.

Когда он, ударив ладонью по выключателю, сунулся в ванную, поводя головой, как перископом, то не сразу понял, что видит. Это просто не вмещалось в сознание. Когда же разум, давясь, проглотил увиденное, внутри головы взвился вопль.

На дне ванны, оглушённый, барахтался на спине его старый знакомый. У паука всё-таки хватило сил выбить решётку, сил и намерения. Что неудивительно – за время заточения паук подрос, и его тулово теперь было размером с голову ребёнка.

Ещё раз: паук, размером с голову ребёнка.

Тело паука выгибалось, можно было различить грязно-жёлтую линию, где сходились брюхо и головогрудь, она то появлялась, то пряталась, как улыбка безумца. Лапы царапали ванну, к одной из них прилип обрывок скотча. Сердце Жени заметалось вверх и вниз, от желудка к горлу, как обезьяна на верёвке. Он попятился, но прежде, чем паук скрылся из вида за бортиком, успел увидеть: пауку удалось перевернуться. Скрип коготков по эмали прекратился.

Женя продолжал отступать. Ещё несколько шагов не происходило ничего, а потом в наступившей тишине (умолкли даже соседи) над ванной поднялись и легли на бортик две лапы, каждая толщиною с трость. Тварь подтянулась, и над бортиком показалась морда. Четыре влажных, как у мопса, внимательных глаза, каждый размером с головку воланчика для бадминтона, и четыре глаза поменьше нашли Женю и замерли на нём, как примагниченные.

«Большинство пауков безобидны, – вспомнилось ему слова какого-то энтузиаста из ютубовского ролика, на который он наткнулся, гугля способы одолеть восьминогого захватчика. – Не обижайте их и не бойтесь. Ведь вы большие, а пауки маленькие. Они не могут причинить человеку вреда».

Он начал хихикать, в испуге зажал рот ладонью, но не мог остановиться. Из носа потекло. Головная боль, утихшая, вернулась и теперь превращала мозг в кровоточащее желе, но ему было без разницы. Он почувствовал, что готов натурально обоссаться, но и это его не волновало.

Паук подтянулся и взобрался на край ванны. Его челюсти, непропорционально огромные, угрожающе подрагивали.

Ещё Женя нагуглил, что самый крупный известный науке арахнид, венесуэльский птицеед, был величиной с тарелку. Тварь, выползающая из ванной комнаты, побивала этот рекорд «на изи».

– Убирайся! – завопил Женя, продолжая пятиться. Паукан проигнорировал требование. Немного побалансировав на краю ванны, он грузно спрыгнул на пол – видно, с увеличением размера ушла стремительность движений.

– Вон пошёл! – топнул Женя и впечатался спиной в стену. Слева находилась дверь из квартиры, справа, в шаге от него – приоткрытый шкаф, из которого торчала ручка недавно купленной швабры.

Бежать или сражаться?

Паук посидел немного, точно огорчённый нерадушным приёмом, потом распрямил все свои лапы – как будто распустился уродливый, полный яда цветок – и неторопливо двинул поприветствовать жильца, волоча за собой горбатую тень.

Затренькал, задребезжал стоящий на столике в прихожей старый стационарный телефон. Они – Женя и паук – одновременно вздрогнули. Паук припал к полу. Женя метнулся к шкафу и выдернул из-за его дверцы швабру. Перехватил, нацелил ручку на паука и сделал выпад.

Вопреки его надеждам паук не отпрянул. Он лишь сильнее вжался в пол, после чего вскинул передние лапы, поднимаясь на дыбы и дерзко являя взору поросшую жёстким белесым волосом грудь. Такого Женя не ожидал. День был полон сюрпризов, чего уж там.

Челюсти паука разошлись, обнажая влажную мякоть цвета заживающего ожога, и зверь завыл. В ужастиках гигантские пауки пищат или чирикают, но в реальности (да, реальность теперь такая) он издавал низкое, басовитое «У-У-У-У!» с вплетающимся хрипловатым «р-р-р-р!».

Женю трясло. С ногами творилось что-то небывалое: они гудели и зудели, подобно линиям электропередач. Телефон разрывался. Женя атаковал повторно и попал. Наконечник швабры ткнул паука в верхнюю часть груди. Женю передёрнуло от такого контакта, и он едва не выронил орудие. Паук попытался схватить швабру: словно гигантская когтистая рука силилась сжать пальцы в кулак. Женя гаркнул, размахнулся и обрушил швабру на пол перед мордой чудовища.

Это сработало. Отпрыск Шелоб сдал назад, как паркующееся авто. Шестое чувство толкало Женю продолжать наступление – и он наступал. Это было как при езде на велосипеде: остановишься – грохнешься. Он размахивал шваброй и громко топотал. Его лицо болело от застывшей гримасы непередаваемого омерзения.

Паук неохотно пятился с воздетыми словно в примирительном жесте передними лапами. Затем, разочарованный, развернулся и засеменил прочь. Цок-цок-цок. На какую-то секунду Жене показалось, что тварь ретируется в его комнату, однако паукан, помешкав, точно новый покупатель на распродаже, прошмыгнул в ванную. Его седое брюхо, напоминающее мошонку великана, бултыхалось и шлёпало по плитке. Женя надвигался, не прекращая безумно вопить, со шваброй наперевес, как солдат, идущий в штыковую. Паучара подставил бок, и ручка швабры огрела его промеж лап. Он ударился о борт ванны, опрокинулся, но, воспользовавшись замешательством негостеприимного жильца, сгруппировался и запрыгнул на край ванны. Там он забалансировал, как гимнаст. Свет лампы сверкнул в четырёх парах его глаз. Жене подумалось, что паук изготовился контратаковать, и отшатнулся. Но паук, видимо, решил, что недостаточно голоден. Он вскочил на раковину – та пошатнулась, – оттуда на козырёк над мойкой, а оттуда с трудом протиснулся в вентиляционное отверстие. Когда он исчез, по ту сторону стены раздалось шмяканье, деревянный стук, что-то упало, покатилось, завозилось – и стихло.

О, если бы Женя мог так же убежать!

Только некуда. В этом городе он был один. Родные за сотни километров, друзьями здесь не обзавёлся, даже к коллегам не обратиться – это были сплошь тётки бальзаковского возраста, которых хлебом не корми, дай обсудить, насколько неправильный образ жизни он ведёт. Денег на гостиницу нет. И этот коронавирус… Всюду засада.

Бесчувственная маска отвращения приросла к его лицу, поэтому он не сразу заметил слезу, скатившуюся по ложбинке вдоль носа.

Оставалось оставаться.

Женя кинулся в комнату и схватил рюкзак. Напихал туда наугад каких-то книжек из библиотеки бабы Тани, добавил двенадцатикилограммовую гантель и, прикрываясь рюкзаком, как щитом, бегом вернулся в ванную. В другой руке, как копьё – швабра. Паук не показывался. Женя влез на ванну и забил рюкзаком вентиляционное отверстие. В кои веки ему повезло и рюкзак встал намертво. Пауку наверняка такое будет не по зубам (или что там у него вместо зубов); рюкзак – не обмотанная отсыревшим скотчем прогнившая решётка.

Удовлетворённый, Женя спрыгнул на пол. Какое-то шебуршание по ту сторону стены, словно ветер прошелестел по ноябрьской листве. Женя представил восьминогое чудище, карабкающееся в темноте кладовки по старой мебели, изучающее заткнутое вентиляционное отверстие смоляными буркалами, проводящее за этим занятием вечность. Его передёрнуло. Неизвестно, зачем, он поднёс конец ручки швабры, которым ткнул паука, к лицу и понюхал. Ручка пахла гнилой рыбой. Женя почувствовал во рту вкус желчи.

Опять раздражённо заголосил телефон. Женя широкими зигзагами пересёк прихожую и снял трубку, уже зная, кого услышит.

– Доброе утро, Женечка! – ворвался в ухо комариный писк бабы Тани. Он поморщился. Для звонка хозяйка всегда умудрялась выбрать самый неподходящий момент, точно знала, как это раздражает Женю. Он вспомнил, что наступал день оплаты за квартиру. Беда не приходит одна. – Как дела у нас?

В переводе на нормальный человеческий это значило: «Готовы ли деньги, мизерабль?»

– Здравствуйте, Татьяна Евгеньевна, – невнятно произнёс он, язык будто в узел заплёлся. – Даже не знаю, как сказать…

– Что-то случилось? – среагировала баба Таня хватко. – Опять затопило?

– Нет-нет. – Он потряс головой. В глазах заплясали синие круги, а часть комнаты, видимая правым глазом, на мгновение перестала существовать. Он сполз вдоль стены и сел на пол, раскинув ноги, как клоун в пантомиме. – Меня отправили в неоплачиваемый отпуск…

– Так?

– На три недели.

– Так?

– Из-за этого вируса…

– Так?

– Да… Я бы… Татьяна Евгеньевна, денег осталось совсем ничего. Мы можем договориться об отсрочке до конца апреля?

– Женечка. – Истеричные нотки в голосе бабы Тани угадывались всегда, даже если разговор шёл о погоде, а сейчас они проявились во всём ослепительном великолепии. – Это у пенсионеров денег всего ничего. Разве мы так договаривались? Ты платишь не такие уж громадные деньги, давай начистоту. Сущие копейки.

Её правда: с арендной платой Жене повезло. Да, ему досталась старая бабкина нора, но зато в центре, и метро недалеко. Грех жаловаться. Правда, когда он размышлял над причинами такой щедрости, ему в голову закрадывалась мысль: а не повесился ли тут однажды старухин муж?

– Ты согласен? – давила баба Таня. – Плюс я ни разу не повышала тебе плату, хотя всё вокруг растёт.

«Всё вокруг растёт», – повторил Женя про себя, думая о пауке.

– Так?

– Да, – пришлось признать ему. – Но поймите, у меня совсем не останется на еду…