Шурави бача

– Ну ладно, бача, нам нужно валить, пацаны ждут.

– Спасыбо, братышка, – он обнял, по очереди прижимаясь щекой к щеке, Сергея и Черкаса. – Ви куда пошел? – спросил вдруг Хашим.

– На арык, курнем.

– Завтра пришли одын молодой, сахар привезут. Дам пара пачка бакшиш, – прошептал вдогонку он.

– Хороший, свой бача, малый метр с кепкой, но зато в доску свой. А я совсем забыл объявить ему благодарность за ужин, – опомнился Петруха.

– Еще успеешь, – сказал Сергей и подтолкнул его вперед.

Возле назначенного места, опустив ноги в прохладную журчащую воду, сидел Одеса, что-то бубнил себе под нос, разговаривая сам с собой.

– Оба на-аа, – игриво вскрикнул он и спрыгнул с перекладины, которая лежала поперек арыка и служила мостиком для перехода. – Поймал, поймал, – закричал он радостно. – От меня еще ни одна не уходила, зараза.

Он вытащил руки из быстро струящейся воды и поднял над головой небольшого черного угря, который, извиваясь, хлопал его по рукам и разбрызгивал остатки воды во все стороны.

– Все, теперь ты будешь шашлычок, – весело, нараспев сказал он и отбросил рыбу на берег, подальше от воды, в еще не остывшую пыль дороги. Он напоминал заправского мужика, который, позабыв обо всем, занимался добычей еды для своего семейства, барахтался в прохладной мутной воде, шарил руками по дну.

– О-ооо!! – крикнул зычно он. – Еще один, жирный гад, куда, куда, я же говорил, от меня ни одна стерва не уходила.

Иванов сидел немного дальше на берегу и внимательно наблюдал за происходящим, не предпринимая никаких попыток вмешаться в ловлю угрей.

– Откуда они здесь взялись? – недоумевал Одеса, отряхивая руки от воды.

– Ну ладно, вылазь, – наконец настойчиво проговорил Иванов и встал на ноги. – Хватит, вон пацаны идут, – он указал на дорогу, по которой двигались со стороны батальона две легко узнаваемые фигуры.

– Много надергал? – поинтересовался Сергей, приблизившись к своим друзьям.

– Да-а, есть кам-кам

, – отозвался Одеса и показал рукой в пыль.

– Что так долго? Мы вас уже тут заждались, думали, не придете. Или «шакалы» перехватили со своими проверками по карманам? – почему-то озираясь, спросил Иванов и достал запечатанную пачку сигарет из нагрудного кармана гимнастерки. – Держи, Петря.

Черкае отломил кусок душисто-вонючего чарза и принялся его крошить на мелкие куски, время от времени подогревая раскуренной сигаретой.

– Ах, Одесса, жемчужина у моря. Ах, Одесса, ты знала много горя. Ах, Одесса, родной любимый край,

– весело вполголоса напевал Николай Ольха, умело выдувая табак из четырех сигарет. Он быстрыми движениями принимал от Петрухи измельченный в порошок чарз и в считанные минуты выдал творение

своего таланта – набитые под самый верх «солдатской радостью» две пары сигарет.

– Нет лучше наслаждения, чем накуриться и забыться после трудного дня работы. Как хорошо посидеть со своими друзьями, да что я говорю, братушками моими. И вспомнить свою матусю ласковую, в думках сгорая. И город родной мой, в мечтах и во сне приходящий, и легкий запах пленяющей кожи девичьей, и губы мягкие бутоном раскрытым, – сказал он и шикарно улыбнулся в темноте белым рядом ослепительных зубов.

Он, сильно затягиваясь дымом сигареты, блаженно выдохнул, еще, и еще, и еще раз втягивал в себя пьяный дым спокойствия и забытья. Он откинулся назад, краем глаза посмотрел на молчаливо сидящих своих друзей и опустил веки, неподвижно застыл в позе покойника, сомкнув руки у себя на груди, вытянулся во весь свой небольшой росточек, еле слышно застонал. Его глаза чуточку приоткрылись. Было видно в свете полного месяца, как небольшая овальная слезинка застыла в разрезе его красивых карих глаз, и, немного задержавшись, растянулась в падении, как утренняя роса, скользящая по холодному листу, уже длинной, жирной каплей упала в пыль, и исчезла навсегда, не оставив никаких следов. Им было хорошо сегодня. Они были все вместе, одно целое. Они чувствовали рядом жаркое дыхание друг друга, шутили, смеялись, подкалывали, язвили. Ведь сегодня прошел еще один день их пребывания здесь, в плену войны, непонимания, голодной тоски по Родине и всего того, что они уже испытали в свои восемнадцать, девятнадцать и двадцать лет, выплевывая кровавую грязь. Они распластались на

берегу и слушали плеск воды и жужжание надоедливых насекомых, пребывая в сладостном состоянии спасительного дурмана.

В засаде

Как только приплюснутые силуэты боевых вертолетов исчезли из поля зрения за далеким хребтом афганских стального цвета гор и мощный гул турбин растворился в небе, звенящем зноем беспощадно палящего и пронзающего своими лучами солнца, моментально навалилась гнетущая, уже знакомая, потрескивающая тишина, иногда прерываемая глухим топотом солдатских полусапожек и лязгом боевого снаряжения.

По пыльным улицам между дувалами цепью вытянулся взвод, направляясь к высохшему руслу арыка, расположенного вдоль периметра небольшого предгорного селения. Шли тихо, прислушиваясь к каждому шороху, стараясь при ходьбе придерживать руками позвякивающие металлические предметы. «Вертушки» должны были привезти очередной дозор на подмену через двадцать четыре часа.

– А пока нам нужно защищать этих бачей при необходимости, – подумал Сергей, вытирая рукавом гимнастёрки вспотевший лоб.

– Взвод, стоять! – послышалась короткая команда ротного, прокатываясь легким шепотом по шеренгам движущихся людей.

Цепь разведчиков рассыпалась по руслу

пересохшего арыка.

– Принять боевую позицию! Командирам доложить о состоянии отделений! – распорядился старший лейтенант, командир роты Губанов.

День набирал силу. При каждом взгляде в небо, гнетущее своим спокойствием, солнце оказывалось все ближе к зениту. Струйки пота текли по всему изнывающему в пекле телу, пробивая себе дорогу наружу. Х/б постепенно пропитывалось жгучей влагой пота, мокрые пятна моментально испарялись и вновь появлялись, чтобы исчезнуть, образовывая на спине и подворотничке большие белые пятна солеотложений.

Гимнастерка, пропитавшись жидкостью, прилипала к телу под тяжестью боевого снаряжения и солнца, беспощадно жалившего своими стрелами лица и руки солдат.

Сергей перевернулся на другой, еще не онемевший от лежания бок, высвободил руку из-под себя, медленно, аккуратно достал вспотевшими скользящими пальцами сигарету. Захватив ее губами, поджег спичку, прикрывая одной рукой взметнувшийся огонек и дым. Перевернувшись на спину, пощупал холодный бок еще не успевшей нагреться солдатской фляжки. Отстегнул клапан футляра, приложил ее к горячей, покрывшейся соленой коркой щеке, затем ко лбу, на мгновение застыл, принимая желаемое за действительное. «Побольше бы воды ледяной!» – подумал он. Отложив сигарету в сторону, сделал несколько коротких осторожных глотков, задержал воду во рту на долю секунды и проглотил драгоценные живительные капли, ощутив моментальное облегчение во всем своем напряженном теле. Перевернулся на живот и, с трудом напрягая зрение, пряча глаза от солнца, посмотрел в сторону уже ожившего кишлака. Было тихо. Только время от

времени блеяли овцы и кучей бегали и возились в серой пыли кишлачные куры, мелкие, как двухмесячные цыплята. А точнее, дико-домашние куропатки. «Наверное, нужно машину и БТР набить ими под самую завязку, чтобы покормить наш взвод»,

– подумал Сергей и сглотнул густую липкую горьковатую слюну, представив себе большой круглый стол, аккуратно-застеленный чисто пахнущей белоснежной скатертью. Запах домашних цветов, только что срезанных в саду, ласковые руки своей мамы, которая суетилась возле него, старалась угодить ему во всем, что он попросит. И стало так хорошо и приятно на сердце, что Сергей позабыл о своей настоящей жизни. И о том, что он здесь, в Афганистане, и о том, что ему сейчас идти в бой. Ему казалось, что он дома, растянулся на большой пуховой перине, наслаждается жизнью вольной и беззаботной. Он, Сергей Крымов, солдат своей Родины. Он, недавний студент и хороший друг своих друзей. И заклокотало у него в груди, обволакивающей дрожью пробежала по всему телу волна сиюминутного наслаждения. Он зажмурил глаза, и ему стало больно от судороги, взорвавшейся в голове. Закрывая руками перекошенное лицо, Сергей встал на колени.

– Ты что, Серый, куда собрался? – услышал он как будто издалека доносящийся голос. – Что с тобой? – его кто-то дергал за ткань гимнастерки. – Ну, пригнись! – тихо прошипел Иванов. – Что с тобой, братишка?

– А-а-а, а-а-а, – сильно задышал Сергей, пытаясь справиться с тяжестью, нахлынувшей в его грудь, невидимой путой заставляющей его задыхаться в

этом и так душащем воздухе. – А-а-а, что? – с недоумением посмотрев в глаза Иванова, Сергей увидел перед собой черное расплывчатое пятно.

Он опять попытался встать на ноги, сжимая пальцами лицо. Его обхватили со спины, повалили на землю, прижимая к ней тяжестью тел.

– Что с тобой, Серый? – услышал он спокойный говор Петрухи.

Сергей, немного успокоившись, пытался справиться с навалившимися на его лицо судорогами. Он прохрипел, скрипя зубами, с трудом разжимая челюсти:

– Голова у меня раскололась.

Закрывая глаза, он чувствовал, как пульсировали на висках вздувшиеся жилы и наливались тяжелой кровью глаза.

– Ну что ты, что ты, братишка, терпи, сейчас, сейчас я тебе помогу, сейчас я тебя успокою, браток, – ласково выговаривал Черкас с украинским акцентом, придерживая Сергея за затылок. – Иван, пакет, еще один, – обращаясь к Иванову, негромко крикнул он.

Рванув зубами индивидуальный пакет, Иванов достал шприц-тюбик с промедолом и легким хлопком вогнал иглу в икру ноги Сергея. Выдавив жидкость, отбросил в сторону израсходованный тюбик. Через некоторое время Сергей ощутил, что боль покинула его измученное тело. В голове посветлело и стало легко дышать, со лба исчезли вздувшиеся бугры.

– Ну вот и хорошо, ну вот и ладненько, – услышал Сергей все тот же ласковый голос Петрухи. – Все, успокойся. Опять у тебя крыша съезжает, да, братишка? Опять о себе Чарикар напоминает? – спросил друг и посмотрел ему прямо в глаза, прищурив свои

маленькие, в пушистых ресницах, глазки.