Вертикальные провода

Декабрьская белеет твердь
И мы над ней совсем без кожи
Не дай нам больше милый Боже
Такую маленькую смерть

***
Слов больше нет и не надо – есть голос,
солнце, в нем твой силуэт, светотени…
И постижение сути явлений,
нам непонятных… Небесная полость
белым очерчена вкруг голубого.
И чистота бесконечно простая,
что никогда-никогда не растает
в этих пределах шара земного…
Есть только нежность, ее акварели
в нас проступают, рождаются звуком…
Эта земная, прекрасная мука —
быть с кем-то рядом, без смысла, без цели.
«Быть» – это слово теперь ключевое
для постижения сути явлений.
Я научился читать светотени,
я слышу в голосе вечно живое…

***
Выберу дом, дерево, человека.
Буду любить или просто буду
рядом последнюю треть от века,
если мне сверху одобрят ссуду.
Выберу, если возможность эту
мне оставляет процент по ссуде.
Кану из этого лета в Лету.
Так выбираю – и будь что будет.
Выберу, если найду в дороге
что-то родное, своё до дрожи.
Вижу: у осени на пороге
август свои отпускает вожжи.
Выберу, если одобрят ссуду,
год или два или треть от века.
Буду любим или просто буду
домом и деревом для человека.

НА УЛИЦЕ СОВЕТСКОЙ

***
И страны той нет как нет…
И Свердловска нет в помине…
Лишь Свердлов бесстыдно стынет,
по зиме легко одет…
В центре города на «Е»
он стоит, не понимая,
что за жизнь вокруг такая:
«Коммунизм, паскуды, где?
Черт с ним! Где рэсэфэсэр?
Где мандаты и декреты?
Где Ильич? Володя, где ты?
Я торчу тут, словно хер…
Рядом Оперный, УрГУ,
мимо люди и трамваи,
голубей проклятых стаи
гадят… Я один в снегу —
в центре города, и мне
одиноко, зябко, страшно…
Недостроенная башня —
реквием по той стране,
что в помине нет как нет…»
И Свердловска нет в помине…
Лишь Свердлов бесстыдно стынет
много-много-много лет…

***
Афишам старым до сих пор верны
заборы серые на улице Советской,
и в парке Пионер, застывший нэцкэ,
как прежде, патриот своей страны…
Моей страны, сменившей лад и строй.
Мне повезло: я – выходец оттуда,
советский россиянин – чудо-юдо,
хлебнувший перестройку, и, застой
едва застав, я верен сам себе,
я вновь иду к афишам и заборам,
как в детство… Пионер глядит с укором:
«Товарищ, не сгибайтесь при ходьбе…»

***
лаяла собака, небо багровело…
след от самолета, как следок от мела
школьного, неровный, и доска кривая…
папа сильный-сильный, мама молодая…
я глаза прищурил, вижу сквозь ресницы:
фонари мигают, как огни столицы…
как звезда на башне главной, самой-самой,
я туда поеду скоро с папой, мамой…
там, на самой красной площади планеты,
небу расскажу я все свои секреты…
попрошу у неба, чтоб не умирали
никогда родные… чтоб войны не знали
люди на планете… и себе – щеночка…
вот и ночь настала, и фонарь как точка —
там, над домом, детством, где писали мелом…
лаяла собака, небо багровело…