Там чудо – видеосалон,
и Цой живой, и Хой в почете,
и мы не в погребальной роте
с друзьями, время – не Харон
тогда и там… Теперь и тут
иные мы, май таун нэйтив —
форевер! Ай эм вэри эктив,
я жив доселе, вэри гуд!
***
Я листал чужой фотоальбом:
лица – незнакомые, красивые.
Девушка в небесно-голубом
платьице на лавочке под ивами.
Мальчик с букварем, цветов букет,
и в глазах застыло что-то вечное.
Словно знает: будущего нет —
мальчик этот, чем-то свыше меченный.
Будто знает, что грядет война,
и ему там быть солдатом-воином,
и что мать останется одна,
и ему лежать неупокоенным
на чужой, неласковой земле —
всюду горы, гордые, красивые…
Мальчику всего лишь двадцать лет…
Девушка на лавочке под ивами
в платьице небесно-голубом…
Боль и злость застыли жутким комом,
будто бы я вспомнил о знакомом.
Я листал чужой фотоальбом…
***
Ты обознался, ветеран.
Я не был там, где ты оставил руки.
Я пил с шалавами от скуки,
когда ты шел через Афган,
из ночи в ночь, из года в год
не на войне – тут, на гражданке…
Я на гражданке-нимфоманке
лежал, когда ты шел вперед…
Когда ты шел на караван,
на тот, что первый и последний,
мне бабы говорили «Бедный…»,
когда я корчился от ран
сердечных… В водке и вранье
я обретал мужскую доблесть.
Молчал мой стыд, молчала совесть,
я их салатом оливье
съедал и пил не за Афган,
я пил с шалавами от скуки…
Вы ознакомились с фрагментом книги.
Приобретайте полный текст книги у нашего партнера: