А что будет с нами дальше?.. (сборник)

Маринка выразительно глянула в пьяненькие глаза Макса, чмокнула в щёку и заметила:

– Давай пригласим Олега в Лахту? Бутылочка есть, колбаска-огурчики – тоже.

– Не-ет, лучше ко мне, – подхватил Олег. – А в ларьках у метро купим все, что потребно.

«Ко мне» – это в гостиницу «Спортивная», что на Крестовском острове.

Макс глянул на Маринку, затем на Олега и утвердился, что будет выглядеть в их глазах занудой и трусом, если откажется. Нет уж, извините, кем угодно – только не занудой и трусом.

Они поднялись наверх, зашли в круглосуточный супермаркет, после чего с двумя пластиковыми пакетами вышли на проезжую часть. Спустя пару минут тормознули улыбчивого дядечку в подержанном Opel, и ещё через десять минут были на Крестовском.

В номере Маринка развернула пакеты.

– Нож есть? – спросила она хозяина номера, улыбаясь и болтая в руках палкой финского сервелата, словно мужским членом.

– Не-а… – ответил тот, глядя на колбасу и улыбаясь.

Макс достал из внутреннего кармана клубного пиджака складной финский нож и протянул Медынцеву, чтобы тот передал дальше. Медынцев покрутил в руках нож, раскрыл с приличным усилием и заметил:

– Хороша игрушка, – продолжая улыбаться. – Можно и человека грохнуть.

– Запросто… – сказал Макс и тоже улыбнулся.

Маринка глянула на мужчин, взяла нож и острым сверкающим лезвием начала резво пилить колбасу на тонкие кусочки.

Макс сидел за столом, освещённым настольной лампой. Бурчал себе под нос что-то невнятное да мелкими порциями опрокидывал прохладную водочку. Да закусывал бутербродами с колбасой, обильно намазанной хренком.

Тем временем Маринка и Олег, точно на волнах, покачивались в танце. В тёмном углу просторного люкса. И под звуки танго, несущегося из плёночного журналистского диктофона.

Возможно, Макс должен был выпить свою водочку, зажевать её бутербродом, подняться из мягкого и уютного кресла, где он так удобно полулежал, и как-нибудь очень тихо и незаметно удалиться. Это чтобы не мешать Олегу и Маринке более полно ощутить все прелести чувства, так внезапно их охватившего. То, что чувство их охватило нешуточное, мог не увидеть и не услышать только слепоглухонемой.

А Макс не был слепоглухонемым. И изрядное количество выпитой водочки не в учёт. Он и не столько мог загрузить в себя алкоголя и всё равно не утрачивал главной способности – быть настороже. И наблюдать. И делать вполне даже логичные и разумные обобщения.

Похоже, Макс ошибался, когда убеждал себя, что Маринка не из тех молодых женщин, чья главная особенность – удивлять, причём в самый неподходящий момент. Точнее, после Маринки он думает так: не всякая женщина может преподнести мужчине сюрприз, но от всякой женщины должно этот сюрприз ожидать.

И ещё Максу казалось, что он очень даже неплохо знает и понимает Медынцева. Увы, как выяснилось чуть позже, это только казалось.

* * *

…Максу уже доводилось переживать удивительные минуты, когда он внезапно просыпался. Точнее, выныривать из глубин некой густой теплой жижи.

Одна из его причуд – просыпаться незаметно для окружающих. Жизнь научила. Много лет тому Макс уже «проспал» одну смазливую девочку. Это случилось в общежитии Красноярского мединститута весной шестьдесят седьмого. От девочки Макс был без ума, а та уверяла семнадцатилетнего Макса, что он – первый и последний в её жизни мужчина. Оказалось, что будет и второй. Его однокурсник и сосед по комнате Миша Логадзе. По прозвищу «Князь». И это прозвище подходило красавцу-грузину, как никому другому.

И звали ту девочку Вика. И ушла эта Вика из жизни по собственной воле. И написала в предсмертной записке, что по-настоящему любила только Макса. И лежит на городском красноярском кладбище без малого тридцать лет. И все эти годы смотрит на окружающий мир широко распахнутыми глазами. С эмалевой фотографии. И точно спрашивает: Макс, я ошиблась, да?..

Да, Вика, да. Это тебе говорит человек с прожитой жизнью за спиной.

Это скажут тебе все мужчины из тех, кто могли бы тебя любить и быть рядом с тобой счастливы. И ты могла любить их и тоже быть счастлива.

Это могут сказать близкие тебе люди – мама, отчим, младшая сестрёнка, друзья и подруги, не забывающие крутую тропу, что ведёт на погосте к твоей могиле.

Это могли бы сказать дети, так и не рождённые тобой. А ведь они в свою очередь могли одарить жизнью других детей…

Были уроки чуткого сна и после. Когда Макс служил в славных рядах СА. В учебке подрался с пьяным старшиной. Командир роты капитан Амельченко, чтобы не сеять в умах рядовых курсантов зёрна сомнений, решил раз и навсегда избавиться от «шибко грамотного» салаги. В течение двадцати четырех часов Макс был откомандирован из показательного учебного полка под Свердловском аж на Дальний Восток. Аж под город Свободный.

Батальон стоял между голыми сопками. Снег, колючий, точно битое стекло. Ветер, сбивающий с ног. Солдатская столовая с заколоченными окнами, земляным полом и тёплой перловой кашей с тошнотворным запахом свиного жира.

Штаб батальона, а там – крепыш-подполковник с умными, но не очень добрыми глазами и двусмысленной шуткой, мол, теперь в батальоне с высшим образованием будет два человека – он и Макс.

И казарма. Чудо военной архитектурной мысли. Приземистый металлический ангар с рядами двухъярусных коек и тусклыми лампочками под арочным потолком. И постоянное ощущение, что никак не можешь согреться. И только ночью, когда свернёшься калачиком под двумя одеялами и шинелью поверх, возникала иллюзия, что тебе наконец-то тепло.

И можно расслабиться…

Как расслаблялись другие солдатики на соседних койках. Снимая энергичной рукой напряжение тяжкой повседневной службы. И оторванности от всего привычного – друзей, близких, родного дома и города, наконец. И конечно же, той жуткой тоски по тёплой, влажной, с чудным запахом свежеподмытой женской прелести, что буквально сводит с ума всякого молодого самца в условиях казармы.

И забыться.

И провалиться в глубокий сон.

Очень скоро Макс выяснил, что спать в казарме лучше всего с открытыми глазами. Иногда, по ночам, у «дедов» и их шестёрок было развлечение: выбирали спящую жертву, уводили в умывальник и там «учили жизни» так, что обратно жертва добиралась ползком. Макс догадывался, что салаг в умывальнике не только били. И всё же салаги крепко держали язык за зубами.

Как-то Макс разговорился с одним из «дедов», и очень аккуратно заметил, что спит с остро заточенной отвёрткой под подушкой. Если что, будет «мочить» не раздумывая.

Вот такие уроки…

* * *

…Макс открыл глаза и увидел то, что увидел.

И услышал то, что услышал.

И осознал то, что осознал.

Ведь ему «повезло» стать невольным свидетелем любовных упражнений львовского журналиста и его Маринки.

Заметим, что с некоторых пор профессиональное любопытство для Макса очень часто становилось куда важнее, нежели естественная реакция. Как ни странно, но и в этот раз он не смог отказать себе в удовольствии это профессиональное любопытство потешить. Так что он отнюдь не сразу обнаружил, что бодрствует.

…Маринка лежала на спине. Её согнутые ноги были подняты и широко разведены в стороны. Причём удерживать ноги в таком положении она помогала собственными руками, обхватив бедра под коленками.

Тем временем Олег, в понимании Макса, занимался «прелюдией». При свете полной луны, бившей сквозь тюлевые шторы, это выглядело даже забавно. Похоже, сказывался выпитый алкоголь. Львовский журналист клевал обнажённое женское тело, точно дятел и точно в замедленном кино.

При этом Маринка сдержанно постанывала, то и дело скашивая глаза в сторону Макса.

Максу было неведомо, какую роль во всём этом играет его присутствие.

Максу стало интересно, – он мешает этой парочке заниматься любовью? Или, наоборот, усиливает остроту ощущений?

А может, то и другое вместе?