Якса. Царство железных слез

Грот почувствовал, как у него холодеет сердце.

Калека сделал первый раскачивающийся неуверенный шаг. Потом второй, третий…

Скрежет железа, свист клинка!

Один удар. Из обрубка шеи, из пустого места от снятой головы забил фонтан крови, потом умалился, исчез, обрызгав камни и раннюю травку, выраставшую из-под них. Сбившаяся в загоне толпа заорала дурным голосом. Тем временем один из кочевников наклонился, поднял голову, стряхнул капли крови, запаковал в кожаный мешок.

Зачем?

Хунгуры подбежали к воротам в загон, вытаскивали уже следующую жертву.

Молодую женщину с ребенком – золотоволосой девочкой, что жалась к груди матери.

Толстяк причмокнул удивленно, пока тянул ее к старшему. Несчастная не защищалась, не рвалась, шла как коза под нож мясника, прижимая трясущимися руками дочку к груди.

Белое лицо хунгура было неподвижным. Никаких чувств. Кивок вправо и… влево.

Грот прочел приговор без слов. Мать в лагерь. Ребенок… не выживет.

Толстый хунгур дернул девочку, но не сумел вырвать ребенка из рук матери. Рвал, сопел, на помощь подскочили остальные. Сперва толкались вокруг матери, желая выхватить у той девочку. Потом стали широко махать нагайками.

Женщина кричала, всхлипывала, но держала ребенка окровавленными руками, прижимая дитя к груди словно железными объятиями. Отчаянно, все сильнее, судорожно, до безумия!

Вдруг малышку у нее выхватили. Плач девочки рвал душу.

И тогда Грот выступил вперед. Вырвал из-под плаща спрятанный Знак Святого Копья, поднял над головой. Пошел. Ближайший из хунгуров вскинул голову.

– Устуди, гараун! Устуди! Не тудунум! Неее!

Замахнулся нагайкой. Та свистнула словно змея, развернувшись с шипением.

– Во имя Ессы, оставьте ее! – воскликнул Грот. – Оставьте ребенка, он ничего вам не сделал! Ступайте в бездны морские, в огонь и жар, который выжжет из вас зло и грехи!

Удар пал на него, кнут окрутился вокруг руки, взрезав правое плечо и спину резкой полосой боли. Грот пал на колени, застонал, но продолжал держать Знак, вытянув его в сторону хунгура как баклер, как щит, знак судьбы.

Второй удар пал сзади. На этот раз инок свалился на бок, корчась от боли, но молча. Увидел воздетые клинки, топоры и кривые мечи, раскрасневшиеся разъяренные лица…

Хотел съежиться, провалиться сам в себя, закрыть голову руками, но сил не было. Помогли враги. Он почувствовал град ударов, обрушившихся на спину, вонь шкур и лошадиного пота, а потом жесткие пальцы вывернули его руки назад так быстро, что он даже не успел воззвать за помощью к Ессе. С отчаяньем понял, что все вот-вот закончится: здесь, на забрызганной кровью лесной поляне…

– Оставьте ребенка… – прохрипел он из последних сил. Топор навис уже над его головой: полукруг блестящего месяца, словно Халь…

Но – не ударил.

Пространство вдруг разорвал отчаянный свист пищалок, гортанные крики, все пришло в движение. Инок задрал голову так, что хрустнуло в шее, и понял, что Есса их не оставил. Глядел удивленными глазами на сцену, что разыгрывалась на поляне. Внезапно, буквально из ниоткуда, от гостинца и из лесу, выплеснулись толпы воинов. На стройных, ладных конях, куда бо?льших, чем хунгурские уродцы, с развевающимися гривами и хвостами. На глазах у Грота воины ударили в кочевников с тылу, смели их и погнали вперед, тыча длинными копьями, удерживаемыми под мышками. Метали дротики, а те на таком коротком расстоянии прошивали людей как острия смерти, сметали с седел, пришпиливали к земле убегавших, дотягивались до тех, кто искал спасения в лесной глуши.

Грот увидел вблизи каплевидные продолговатые щиты атакующих с золотыми и серебряными знаками на алых и синих полях, шлемы и шишаки с прямыми наносниками и кольчужные чепцы, прикрывавшие головы. Несколько воинов были в плоских овальных шлемах с масками, опускающимися на лицо. И почти все – в волчьих и рысьих шкурах, наброшенных на броню.

Рыцари Лендии! Лендичи!

Они прокатились по хунгурам как гроза. Рубили, кололи и топтали! Враг даже не сумел толком защититься – кто мог, тот вскакивал на коней и сбегал в лес; кто не сумел – падал, срубленный мечом. Убегали не как демоны, но как люди – бросая нагайки, мечи, щиты, украшенные костями. Лишь несколько стрел фыркнуло в воздухе, ударяя в ветки елей.

И все закончилось. Так внезапно, так неожиданно. Грот и сам не понял, когда он успел подняться. У ног его плакала женщина, прижимая к груди спасенную девочку. Раскачивалась вперед-назад. Ребенок тоже рыдал.

– Ох, инок! – застонала она. – Что же вы… вы-ы-ы…

Он наклонился, начертал у нее на лбу знак Ессы.

– Не меня благодари, но Праотца. Он блюдет нас с небес. Бывай здорова!

Он шел, спотыкаясь о трупы, о брошенные окровавленные мечи, камни, овечьи и коровьи шкуры, которые ночью служили хунгурам постелью. Шел, потому что признал одного из пришельцев. Высокий худощавый рыцарь с благородным лицом, стоящий среди победителей. В простом шлеме со стрелкой на носу, в крапчатой шкуре снежного горного волка, наброшенной на пластины доспеха. С Белой Цаплей на багряном поле щита. На прекрасном, стройном как танцовщица коне с узкой головой и большими глазами.

Домарат Властович! Королевский палатин, один из сильнейших господ Старой Лендии.

– Вельможный господин! – простонал инок, протягивая руки. – Вы меня не узнали? Я Грот из Ивна, садовник божий! Господин! – крикнул он, видя, что рыцарь хмурится, будто в гневе. – Мы встречались при королевском дворе год назад, на турнире в честь весеннего равноденствия!

– Брат Грот! – воскликнул наконец Домарат и даже хлопнул себя по лбу. – Узнал, узнал! Что же ты тут делаешь? Сдается мне, что мы спасли твою святую шкуру!

– Бегу, как и все. Стану молиться за ваши души Ессе за помощь в спасенье от демонов.

– Не такие уж они и страшные, эти демоны, – Домарат махнул на тела зарубленных хунгуров. – Гляди, и у них есть кровь в жилах. Они люди. А значит, их можно убить железом. Что же ты тут делаешь?

– Шел из Посавы, из сбора, господин.

– А мы едем три дня и три ночи, прямо с битвы, – проворчал рыцарь.

– Это правда, что говорят?

– Правда, правда, – Домарат смотрел в сторону. – Наш владыка, король Лазарь, мертв. Хунгуры отрубили его святую голову, когда он не захотел бить челом их кагану.

– Праотец, убереги нас от зла! – простонал Грот. – И что теперь? Куда…

– Беги, спрячься, где сумеешь, брат. Никто не встанет против них, разве что в Старшей Лендии, под Старой Гнездицей. Да что я стану тебе рассказывать, мы бежим не как рыцари, лендийские властители, а как разбитое войско. Бежим, потому как за нами идет целая хунгурская орда. Не будут милосердны к домам и сборам. Особенно к сборам. Сровняют с землей каждое село отсюда и до Дуны.

– Они прошли через горы? Как это?

– Господарь бил им челом! – крикнул другой рыцарь, в испятнанной кровью кольчуге, с бледными злыми глазами. Он все время трясся в седле, а его непокой, испуг – страх – передавался и коню: тот дергал головой, рвал удила, крутился, вертелся, пытался присесть на задние ноги. – Мирча Старый нас предал! Затворил Нижние Врата перед недобитками с Рябого поля, но отворил их перед хунгурским каганом.

– Не пугай нашего брата, милсдарь Фулько, – проворчал Домарат. – Он и так едва от смерти ушел. Часть орды пошла вперед. Те, что здесь лежат, только предвестники бури. Перешли хребты Санны, идут Подгорицей. Яростны и злы. Меры в насилии не знают.

– Будь проклят Мирча Старый в дому и на подворье! Будь проклят в городе и в поле, сидя, стоя, пока ездит, пьет, работает и спит! Будь проклят так, чтобы ни одного целого члена у него не осталось, – голос Фулько вздымался все выше, переходя в крик, – от маковки до самой стопы! Пусть вывернутся из него внутренности, а мясо его пусть источат черви. Будь проклят он купно с Чернобогом-предателем и Волостом-лжецом. С Продосом, мерзким карликом, и с Ганной кривоклятвенной! Проклят с теми из наших, кто опоздал биться с врагом и не встал на Рябом поле, вызвав ярость врага!

– Хватит уже, Фулько, – успокоил его Домарат. – Бредишь.

– А как хунгурам не быть в ярости, – говорил, как бредил, бледный рыцарь, – когда Милош Дружич убил на Рябом поле их кагана, Горана Уст-Дуума. Убил коварно, не по-рыцарски, притворяясь, что хочет бить ему челом, принести клятву, а сам за пазухой спрятал стилет.

– Ну да, – согласился Домарат. – Дурно он поступил. Хунгурское проклятие на всех нас падет. Кровь за кровь.

– Мы должны покарать потомков Милоша, чтобы королевство не страдало, мы должны убить их или выдать хунгурам…