Катастрофа

– На акции вашего преосвященства получается дивиденда триста тысяч долларов.

– С божьей помощью, триста тысяч долларов.

– Скоро будут выборы.

– Выборы, – доносится эхо из-за золотых зубов его преосвященства.

– Палаты должны быть послушны верховной власти.

– Должны.

– А власть должна слушаться голоса патриотов.

– Да, патриотов.

– Итак, церковь разделяет наши взгляды.

– Церковь разделяет… благословляет.

Его преосвященство делает благословляющий жест, торжественно прощается и торжественно уносит свое накрахмаленное тело из кабинета хлебного короля.

Лицо Ундерлипа тотчас же размораживается, и он, приоткрыв дверь, звенит:

– Ди-ди-дим… Кто следующий?

В промежутке времени, пока входит следующий, Ундерлип хлопает себя по тому месту визитки, где находится боковой карман с бумажником, смеется:

– Ха-ха-ха! Церковь. С божьей помощью.

Следующий – Редиард Гордон, директор «Нью-Йоркского Вестника». Весь в устремлении вперед. Куда угодно и что угодно.

– Я доволен вами, мистер… Дри-ди…

Верхняя половина туловища Редиарда Гордона устремляется к Ундерлипу, тогда как нижняя, утвержденная на желтых массивных ботинках, остается на месте:

– Мистер, наша газета…

– Моя газета, – поправляет Ундерлип.

– Ваша газета, мистер, завтра открывает кампанию за высокие пошлины на иностранный хлеб.

– Отлично, мистер. Высокие пошлины – дорогие цены, дорогие цены – большие дивиденды, большие дивиденды… Ди-ри-ди-дим…

– Хи-хи-хи!

Ундерлип отпирает правый ящик письменного стола.

В правом ящике – белые пакеты, и в каждом пакете цветные бумаги с водяными знаками и затейливыми подписями членов правления акционерной компании «Гудбай». Акции. Один такой пакет он протягивает Редиарду Гордону.

– Завтра общее собрание акционеров. Есть оппозиция. Здесь сто акций, мистер. У вас будет сто голосов, мистер. Сто голосов против оппозиции.

Редиард Гордон прижимает пакет к сердцу.

– Есть, сэр. Позвольте выразить…

– До свиданья. Ди-ди-ди!

Следующие и еще следующие. Ундерлип опустошает свой ящик с пакетами и умножает число голосов против врагов своего правления. Ну-ка, прикинем, дри-ди-ди! Его преосвященство стоит пять тысяч акций.

Когда из собрания акционеров его преосвященство подаст голос, то это будет не один голос, а пять тысяч голосов, черт возьми! А эта куриная нога? Сто голосов. Закон? Ундерлип раздает голоса из ящика своего стола с глазу на глаз и плюет на закон. У правления остается законное число акций. Комар носа не подточит. Ди-риди-дим.

А на улицах, а на бульварах, а в скверах манифестируют чистокровные американцы, патриоты с оркестрами и полосатыми флагами. Они горланят, не переставая, «Янки-Дудль», и вместе с ними, выхаркивая остатки своих легких, орет, задыхаясь, чахоточный Сэм. Удушливые газы съели его легкие на войне, в груди Сэма сидит немецкая пуля. Сэм не обедал сегодня, не обедал вчера, не обедал… Давно не обедал.

У Сэма кипит желчь. Баста! Надо выгнать из Америки всех зеленых немцев, поляков, евреев. Тогда будет работа, и Сэм будет обедать каждый день. Еще надо свернуть головы всем этим жирным акулам, которые живут в мраморных дворцах и устраивают локауты.

– Америка американцам! – хрипит Сэм.

– У-ра! – подхватывают вокруг него.

– Долой миллиардеров! – выбрасывает Сэм из своей голодной души.

Что он кричит? В него вонзается пара десятков глаз, таких же голодных и таких же злых, как его глаза. Чья-то рука впивается в его плечо и трясет его:

– Что ты крикнул? Ты социалист? Сэм возмущен:

– Я социалист?! К черту красных, розовых, желтых! Я не получу от них жратвы.

– Кто же ты такой?

– Истый американец. Америка для американцев.

– Но ты горланил: «долой миллиардеров».

– Ну да, долой этих пиявок. Ведь я безработный. Два года без работы.

– И я.

– И мы.

– Компания «Гудбай» вышибла меня из фермы, – говорит серый мужиковатый парень с бычачьими глазами и орет громовым голосом:

– К дьяволу миллиардеров.

– Правильно! Правильно! – подхватывают несколько голосов.

Сзади напирают новые и новые кепки и котелки, и Сэма и мужиковатого парня уносит толпою вперед, в желтый тусклый туман.

На экране, в витрине редакции, горят огненные буквы, они кричат на всю улицу: