1917, или Дни отчаяния

– Господа офицеры! – негромко зовет Лашкевич.

К нему, придерживая шашки, подбегают трое.

Лашкевич отдает приказы.

Солдаты стоят в две шеренги и переговариваются. У многих на лицах нерешительность, некоторые глядят на приближающихся демонстрантов с ужасом.

Офицеры бегут прочь от командира.

«Первая шеренга – товсь!» – летит над Невским.

Уже слышны слова песни, которую распевают бунтовщики. Это «Марсельеза».

Первая шеренга опускается на колено, держа винтовки наизготовку.

Толпа надвигается на солдат.

Пулеметчик заправляет в лентоприемник ленту.

– Первый – над головами! – командует один из офицеров. – Цельсь!

Лашкевич выходит перед строем, навстречу толпе и поднимает руку.

– Стой! – кричит он, но пение и возгласы заглушают его голос.

Между толпой и взявшими наизготовку винтовки солдатами остается не более сотни шагов. Песня уже не звучит, гремит в тысячу глоток. Толпа продолжает идти.

Лашкевич машет рукой.

Первая шеренга стреляет.

Шквал свинца проносится над головами бунтующих.

(В нескольких кварталах от них казачий урядник осаживает коня и, оглянувшись через плечо, укоризненно качает головой. Из переулка навстречу ему выезжает несколько десятков всадников в казачьей форме. Казанцев со своими вливается в отряд, и казаки скачут обратно, на звуки выстрелов.)

И толпа встает. Задние ряды еще продолжают напирать, передние упираются изо всех сил, но непреодолимая сила инерции несет их на еще дымящиеся стволы.

– Вторая шеренга, товсь!

– Аааааа! – выдыхает толпа и окончательно останавливается.

– Приказываю разойтись! – кричит Лашкевич, надрывая горло. – Немедленно! Дальше никто не пройдет!

– Это ты! Ты отойди, падло! – кричат из толпы.

– Не стреляйте, братушки! – несется из гущи людей визгливый женский голос. – Не стреляйте, мы же свои!

– Разойтись! – опять орет штабс-капитан. – Немедленно! Будем стрелять!

– Они не будут в нас стрелять! – кричит кто-то. – Не будут! Не стреляйте, братушки! Вперед!

Щелкает револьверный выстрел. За ним еще. Стреляют из толпы, из самой гущи. Стрелку неудобно, его толкают со всех сторон, он промахивается и сыпется стекло из выбитого пулей окна.

Огромная людская масса колышется, как подошедшее тесто, и начинает наползать на шеренги солдат.

– Цельсь! Пли!

Грохот залпа. Крики, сливающиеся в один страшный многоголосый вопль. Люди пытаются отступить, но напирающие задние ряды толкают их на стволы солдат. Убитые и раненые падают под ноги бегущим, и их топчут десятки ног, вдавливая в грязно-кровавую жижу.

– Товсь! Цельсь! Пли!

Ударил навстречу бунтовщикам пулемет. Первая очередь проходит выше, пулеметчик так целил. Зато вторая хлещет по людям, и снова над Невским, перекрывая грохот выстрелов, раздается страшный предсмертный вой.

Один из солдат, бледный, как мел, дрожащими руками отбрасывает от себя винтовку и закрывает лицо, чтобы не видеть расстрела. Еще несколько опускают стволы к земле, отказываясь стрелять.

Но они в меньшинстве.

Вид приближающейся людской массы – безумной от страха и готовой все смести на своем пути – пугает служивых куда больше, чем грядущие муки совести. Это просто инстинкт самосохранения. Звучит команда, и снова ударяет в толпу горячий свинцовый шквал, и она наконец-то бросается бежать в обратном направлении.

– Прекратить огонь! – кричит Лашкевич.

– Прекратить огонь! Прекратить огонь! Прекратить огонь.

На снегу корчатся десятки раненых. Лежат убитые, их не меньше двух дюжин. Всюду кровь. Брошенные транспаранты, знамена…

На Лашкевича бежит юноша в студенческой шинели. В руках у него револьвер и он стреляет раз за разом, но рука дрожит и пули уходят мимо.

«Палач! Палач! Палач!» – кричит юноша.

Лашкевич поднимает револьвер и стреляет в студента. Пуля попадает тому в правое плечо, он роняет револьвер и опускается на землю.

– Палач! – снова выкрикивает он, корчась от боли. Теперь голос у него дрожит и прерывается.

– Лежи, дурак, – говорит Лашкевич, проходя мимо. – Сейчас перевяжут!

На Невский выезжает конная полусотня, на фланге – урядник Казанцев.

Он улыбается Лашкевичу, машет рукой.

Казаки скачут за убегающей толпой, но людей конями не топчут, шашками не рубят – просто гонят перед собой, словно стадо.

Штабс-капитан поворачивается к своим солдатам.

– Кто бросил винтовки – подобрать. Считайте, что я ничего не видел. Не расходиться. Держать строй. Санитары! Оказать помощь раненым! Поручик Красавин!

Подбегает молодой офицер, высокий, тонкий, как подросток.

– Слушаю, господин штабс-капитан!