Рай на земле

Он знал, что она лжет, и только это было ему неприятно. Она ошибочно воображала, что его расспросы питаются ревностью, она упорно отрицала очевидное, а он прекрасно понимал, что красивая девушка, живущая не где-нибудь, а в Стамбуле, лениво посещавшая университет, потому что без образования как-то неловко, а потом так же лениво обучающая детей рисованию в частной школе, пользующаяся относительной свободой и без особых предрассудков, вряд ли могла сохранять невинность до двадцати семи лет. Да это было бы просто ненормальным! Так же как и то упорство, перешедшее, в конце концов, в оскорбленное молчание, смешанное со слезами, с которым Айсель зачем-то доказывала ему, что до него в ее жизни не было никаких мужчин.

Что ж, не было – так не было, разве это важно, пусть оставит себе свои маленькие секреты, жаль, что он сам не поступил так же. Он наивно полагал, что между мужем и женой необходимо доверие, полное доверие, и теперь за это расплачивался.

Недовольный взгляд жены, ее ревнивая подозрительность, поджатые губы – а чего другого он ожидал?

– И что ты собираешься предпринять в связи с этим? – она прошла к окну и повернулась к нему спиной, чтобы он мог лучше прочувствовать и оценить глубину ее возмущения.

– Ничего особенного. Я попросил портье узнать ее имя, вот и все, – как можно меньше лжи, она все усложняет, он не должен обижать жену и давать ей повод для ревности, ей и так несладко приходится. – Если это она, мы, наверное, должны возобновить с ними знакомство, иначе будет неудобно. Не могу же я делать вид, что не узнал…

– Ты уверен, что она с мужем? – Айсель, как всегда, быстро сориентировалась в ситуации.

– Еще не знаю, я попросил портье…

– Это я уже слышала! А если она одна?

– Ну и что? Подойдем, поговорим, ты с ней познакомишься – не более того. Что в этом особенного?

– А то, что я не считаю возможным знакомиться и общаться с любовницей моего мужа! Я так и знала, что из этой поездки ничего не выйдет! Твоя сестра нарочно заманила нас в Анталью, где одни русские девки! Она знает, что ты всегда был к ним неравнодушен, а меня она терпеть не может!

– Но, Айсель, это же не так…

– Что не так?! Скажешь, вчера эти девчонки в баре с тобой не заигрывали? Я же видела! Пользуешься тем, что я не понимаю, что ты им говоришь! Откуда я знаю, что ты им сказал!

– Айсель, ну что я, по-твоему, мог им сказать? Помог сделать заказ, перевел два слова, они удивились, что я что-то по-русски знаю, – вот и все.

– Ну да, с ними все, а теперь появляется эта твоя… учти, я это терпеть не намерена!

– Да что терпеть? Я просто сказал тебе, что увидел старую знакомую: кажется, увидел! Кажется, понимаешь? Может, это и не она вовсе! И в любом случае я сказал об этом – тебе!

– Конечно, ты же у нас правдивый! Будешь делать честные глаза, а сам только и мечтаешь…

– Айсель!

Энвер повысил голос. Он прекрасно знал эту манеру жены устраивать сцены на пустом месте. То его сестра, то девушки в баре, то честные глаза! В качестве предлога что угодно сойдет. А ведь он дал себе слово не поддерживать эти бесконечные стычки, не давать им повода, но вот они здесь уже почти неделю, и он не мог не видеть, что беззаботного, безоблачного отпуска у них не получилось.

Но он сам виноват. Виноват в том, что в свое время не настоял, чтобы Айсель бросила совершенно не нужную ей работу в школе и поехала с ним в Россию; виноват в том, что соглашался с ее нежеланием заводить детей (мы еще успеем, куда спешить, ты там работаешь, как же я буду одна с ребенком!); виноват в том, что многое в их совместной жизни шло совсем не так, как ему хотелось, и, наверное, не так, как хотелось его жене.

Если бы он тогда нашел Веру…

Оказавшись в огромной незнакомой Москве, где уже в октябре шел снег и лица у прохожих были неприятно отчужденными, он в первый же вечер достал бумажку с номером телефона. Потом он выучил его наизусть, потом он все-таки понял, что этот номер никогда не принадлежал женщине по имени Вера, потом он пытался прибегнуть к помощи русских коллег, чтобы по номеру определить адрес, потом выяснил, что внушившая ему самые радужные надежды организация под названием, кажется, «Мос-гор-справка» даже за килограмм тамошних денег не берется найти человека без точной даты рождения и такой странной вещи, как отчество. Другие деньги, правда, оказали свое действие, и Энверу вручили-таки список многочисленных Вер Улановых, среди которых, если методично вычеркивать столетних старушек и младенцев, видимо, можно было обнаружить ту единственную, которая была ему нужна.

Она была ему так нужна!

Но вот нужен ли он ей? Тот лживый номер, записанный ее рукой, как будто говорил: нет. Она не нуждается в тебе, она ничего не хочет менять в своей налаженной жизни, ты был нужен ей лишь как короткое приключение, утешение во время разлада с мужем, она не ждет тебя и не желает никаких продолжений.

Забудь. Она не для того дала тебе неправильный номер, чтобы ты все-таки нашел ее. Хватит разыгрывать частного сыщика. На свете полно красивых женщин, которые с удовольствием дают свои телефоны.

Она обманула его. Странно, что, увидев полчаса назад выходившую из отеля женщину, он совершенно забыл об этом.

Айсель уже заперлась в ванной, и Энвер потихоньку вышел из номера. Может, он еще успеет вернуться, до того как жена обнаружит его отсутствие. Обычно Айсель проводила в ванной по полчаса, не меньше. И если он выяснит, что это была совсем другая женщина, он сможет ее успокоить.

Бар на террасе был пуст: кому он нужен в такую рань? Энвер сел в плетеное кресло и развернул захваченную в холле газету, прекрасно зная, что ничего в ней не прочтет и что такая маскировка в духе старых шпионских фильмов выглядит глупо.

Но ему хотелось отгородиться от всего мира и подумать. Предположим, это окажется Вера – причем одна, без мужа не только в данный момент, но и вообще. Вера, которая почти не изменилась, Вера без любовника, без детей, такая, о которой он когда-то мечтал.

Предположим, что это так, и что? Что он будет делать?

Ответ пришел так быстро, что можно было и свернуть ненужную газету.

Ничего. Он ничего не будет делать. Он не должен и не может менять свою жизнь через столько лет. То чувство, которое он испытал, увидев ее, было просто ностальгией, приступом тоски по молодости и тому, что казалось ему счастьем. А такие вещи лучше не впускать в свою душу, они вызывают сожаления, недовольство, невозможные желания.

У нее своя жизнь, у него своя – и вместе им не сойтись.

Она не хотела этого тогда – он не хочет теперь.

8

– Доброе утро, Верочка, идите сюда! Представьте себе, я только что приняла за вас вон ту даму с ребенком и начала махать ей рукой! У меня солнечные очки без диоптрий, а в нашем возрасте, знаете ли, без них уже не обойдешься. С утра особенно, правда, Елечка?

Вера поставила поднос на столик.

– Дело, наверное, не в очках. Я тоже сегодня приняла какую-то женщину на пляже за Елену Георгиевну, а вчера вечером в баре мне показалось, что увидела старого знакомого. Здесь, видимо, в воздухе что-то такое витает.

– А где вы гуляли с утра пораньше? Купались, как Ельча?

– Нет, я… я просто гуляла. Хотелось город посмотреть, а в жару тяжело.

– Ладно, девочки, я побежала! Елечка, ты теперь не одна, не заскучаешь. Мой котик уже проснулся, я думаю. Ельча, я кольцо завтра верну, ладно?

– Ладно, ладно, – махнула рукой Елена Георгиевна. – Ин, не потеряй только… ты же знаешь…

– Знаю, знаю! – уже поднявшись, Нина Николаевна одарила их снисходительной улыбкой. – Дар любви, память и все такое! Но такие гранаты! Гляньте, Верочка!

Она протянула Вере руку с длинными, сильными пальцами. Ногти были острижены коротко: конечно, она же музыкантша, но при этом покрыты довольно темным, почти бордовым лаком – видимо, в тон массивному кольцу, красовавшемуся на среднем пальце. Вере почему-то всегда казалось, что по-настоящему дорогие, особенные кольца лучше смотрятся не на молодых, а именно на старческих руках. Было в этом что-то… что-то от романов, от несуществующих уже историй о фамильных драгоценностях, от прошлых веков с властными императрицами и графинями, опасными связями и придворными интригами. Подвески королевы, лунный камень, гранатовый браслет…

Кольцо, действительно, смотрелось прекрасно. Семь крупных, почти черных гранатов выглядели, пожалуй, чуть мрачно и слишком нарядно на фоне белоснежной скатерти, и Вера подумала, что сама никогда не надела бы такое броское украшение, выходя на завтрак. По какому-нибудь особому случаю, да с вечерним туалетом – было бы шикарно.

– Инночка любит покрасоваться, – улыбнулась Елена Георгиевна, когда ее подруга скрылась в холле. – Вы бы такое не надели, правильно?

– А вы мысли читаете? – засмеялась Вера. Эта женщина, или, как она определила ее про себя, дама, ей нравилась. Она часто присматривалась к пожилым женщинам – как они переносят свой возраст, как им удается сохранить достоинство, пытаются ли они бороться со старостью, пользуются ли косметикой. Елена Георгиевна, в отличие от ее приятельницы, была из тех, на кого Вера согласилась бы быть похожей. – С утра не надела бы, но вообще кольцо прекрасное. Правда, я ничего не понимаю в драгоценностях.

– Я, честно говоря, тоже. У меня за всю жизнь только и было-то что это кольцо. Инночка меня столько лет уговаривала его продать! Оно из Индии, и это очень хорошие гранаты – так Инна говорит, а уж она-то знаток!

– А вы и в Индии бывали? – Вера припомнила, что вчера ее соседка рассказывала о Китае.

– Нет, не бывала. Это мой… ну, в общем, тот, кто мне его подарил, бывал, но кольцо купил еще его дед, так что это уже почти антиквариат.

– И вы так спокойно даете его подруге? Я бы…