Носке – гражданин Латвии

Носке – гражданин Латвии
Яша Хайн

Это увлекательная, достоверная история мудрого и отважного еврея и его семьи. Героям книги довелось жить в трудные времена, но они сумели сохранить любовь, верность и человеческое достоинство.Израильский литератор Яша Хайн, совмещая богатый жизненный опыт со свежестью прозаического изложения, рассказывает о судьбе своего отца и его близких во время Холокоста, от 40-х годов прошлого столетия до наших дней. Книга насыщена откровениями, драмой, лирикой сильных личностей, победивших страх смерти.

Носке – гражданин Латвии

Яша Хайн

Редактор Борис Теплицкий

Редактор Раиса Теплицкая

© Яша Хайн, 2018

ISBN 978-5-4496-0729-4

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Воспоминаний поезда пыхтят,
со станций дальних отправляясь,
кусочки жизни медленно летят,
в ангары памяти внедряясь.
Переплелись: черники кислый вкус,
лесного воздуха прореха,
дворовый, белый разжиревший гусь
и отраженья губ и смеха.
В ангаре памяти – прошедший век,
предатель, выстреливший в спину,
и от судьбы стремительный побег,
сознание, что не покинул
родных – и стрелки, тикавшие в лад,
часы, улыбка – как живая,
портрет отца – глаза его глядят,
в ангары памяти въезжая…

От автора

Мне давно хотелось написать о людях, живших во время становления и укрепления советской власти, переживших ужасы Второй мировой войны и преследований сталинского режима и доживших до распада СССР. Эти периоды неожиданно сменяли друг друга и проносились скоротечно, оставляя глубокий след в истории человечества. К сожалению, мне пока не удалось остановить свой выбор на определённых личностях и описать их взаимодействие с вышеупомянутыми эпохами. Есть на то немало причин, но основная заключается в том, что за последние пятьдесят лет моей жизни много раз менялись оценки людей и событий, особенно понятия «свой и чужой», «друг и враг» общества или твой личный.

Расстояние между безбожным Советским Союзом и Израилем, основанном на религиозной традиции, оказалось изменчивым и зависящим от обстоятельств. Ускорение темпа исторического процесса, проблема связи между явлениями и событиями, освобождённая от временной зависимости и основанная на внутренней последовательности и логике, по-прежнему волнуют и интересуют меня. Однако в этом рассказе решил ограничиться историей моей семьи, той частью её, которая менее известна и поэтому более притягательна.

Родился я в 1955 году в Риге, столице советской Латвии, через два года после завершения правления Сталина, воспитывался в интеллигентной еврейской семье. Вырос на обещаниях советского тоталитарного режима и верил, что скоро достигнем коммунизма и всеобщего процветания, а наши враги – капиталисты и сионисты – будут загнивать и распадаться. В этой пропаганде не оставалось места Богу: ни монотеистическому иудейскому Богу, ни другим богам, о виртуальном наличии которых я узнал из популярной в то время книги «Легенды и мифы Древней Греции» профессора Николая Альбертовича Куна. Тогда ещё не понимал, что весь современный мир культуры и науки держится на двух «китах»: иудейском ТАНАХе (Ветхий Завет в христианской традиции) и трактатах древнегреческих философов и учёных.

О прошлом в нашей семье не говорили, жили, в основном, текущими домашними заботами. Постепенно взрослея, я понимал, что прошлое, возможно, связано с нежелательными событиями в стране, где мы проживали, и в нашей семье в частности, и что обещанное светлое будущее никогда не наступит. Осознание того, что претворение утопического будущего в реальную жизнь может быть связано с новой волной насилия и крови, а также ощущение серости в настоящей жизни и будущей безысходности, подтолкнули меня к идее эмиграции из советской Латвии в Израиль.

Эмиграция евреев из Советского Союза в Израиль стала возможной в семидесятых годах прошлого столетия. Переезд из дождливой, холодной Латвии в огненный, пылающий в политических страстях и войнах Израиль, который развивался бешеными темпами, смена родины, идей и менталитета дались мне легко. В свои двадцать три года я обладал гибким мышлением и с радостью впитывал в себя ближневосточные образы, запахи и законы бытия. Моим родителям, которым было под шестьдесят, переезд дался не так просто, но с годами они притёрлись к новой действительности и стали чувствовать себя израильтянами. Постоянные войны и террористические акты сближали израильский народ перед лицом внешней опасности. Родители скоро стали питать тёплые чувства и гордились Израилем, несмотря на то, что часто сетовали на местную бюрократию, недостаток культуры и восточную безалаберность и грязь. Они старели, я взрослел и менялся, и всё больше осознавал, что ничего не знаю о своём прошлом, то есть детстве и юности своих родителей. Со смертью матери это чувство потерянного прошлого обострилось.

Я пару раз предлагал отцу записать его воспоминания, но времени всегда недоставало, да и обстоятельства жизни иногда вмешивались – и приходилось откладывать задуманную работу. Рассказы отца о прошлом иногда тускнели, а иногда раскрашивались такими цветистыми и невероятными подробностями, что я не был уверен, насколько можно доверять его памяти. После смерти отца я решил, что больше откладывать нельзя – таким образом и появилась на свет повесть «Носке – гражданин Латвии».

Повесть представляет собой смесь выдуманных событий с определёнными фактами, известными мне лично, а также почерпнутыми из книги «Уничтожение евреев в Латвии 1941—1945» под общей редакцией раввина Менахема Баркагана, изданной в Риге обществом «Шамир» в 2008 году. Все имена и персонажи книги, кроме членов моей семьи, выдуманы, всякое совпадение случайно. События в концлагере Штуттгоф описаны на базе открытой информации в Интернете, имена немецких врачей, работавших в лагере и производивших опыты над людьми – изменены.

Существует огромное количество информации о систематическом уничтожении еврейского народа в годы Второй мировой войны, об этой чёрной полосе в истории человечества. Написаны книги, созданы кинофильмы и театральные постановки. Почти не осталось живых свидетелей тех времён, а их воспоминания порой бывают в размолвке с историческими фактами. Еврейский французский философ Анри Бергсон как-то высказался, что «Тысяча фотографий Парижа ещё не есть Париж». Я, конечно, не претендую, что моя частично выдуманная история семьи отца будет той самой «единственной фотографией Парижа, которая охарактеризует Париж таким, каким он был на самом деле». Я не в состоянии с точностью воспроизвести прошлое – большинство событий в рассказе вымышлены, но они вполне могли бы произойти. Это рассказ о прошлой эпохе, вернее о трёх эпохах, о сильных личностях, которые по причудам судьбы проходили через невероятные испытания, оставались верны своим убеждениям, а иногда меняли их, иногда погибали и иногда выживали. Жизнь не баловала поколение наших отцов и дедов, но любила тех, кто остался в живых и продолжал шагать в будущее, таким образом создавая наше настоящее. Это история о людях, которые не вошли в историю, хотя события, в которых они участвовали, стали её достоянием.

Мне хотелось своей любовью приблизить их к нашему времени, к современным читателям, чтобы картина их жизни стояла у нас перед глазами, а память о них согревала и обогащала наши души.

Часть первая

Носке хотел стать гражданином Латвии. Он любил Латвию, её людей, леса и озёра, хвойный запах сосен у песчаных дюн Балтийского моря, обожал морскую и молочную еду, которой она славилась. Он любил Латвию, когда она была независимой в двадцатые и тридцатые годы прошлого столетия, любил её в составе СССР и продолжал любить, когда она вновь стала независимой в конце прошлого века. Носке и Советский Союз любил – он ведь был коммунист из бедной еврейской семьи и считал, что пролетарии всех стран должны объединяться и побеждать мировой капитализм.

Носке любил сильно. Всё, что он делал, всё, к чему он прикасался взглядом, носило ярлык – «сильно». В свои 93 года он поражал крепким рукопожатием, которому многие молодые мужчины могли бы позавидовать. Поднимая телефонную трубку, он всегда отвечал «Здравия желаю», излучая энергию и бодрость молодого бойца. Среднего роста, серые глаза со стальным оттенком, тяжёлый подбородок, курносый нос и тонкие губы, – он вполне мог бы сойти и за латыша, если бы не рост и не печальная дымка в глазах, намекающая на его не совсем арийское происхождение.

Эта самая дымка в глазах помогала ему скрывать свои истинные чувства и зачастую пугала его подчинённых, не знавших чего ожидать в следующую секунду от своенравного начальника. Но тогда он был не Носке, а уважаемым Носоном Яковлевичем, бессменным заведующим кафедрой физкультуры и спорта в Латвийском государственном университете. Носон Яковлевич был своего рода властителем университета в течение двадцати пяти лет, так как спортсменов в Советском Союзе любили и уважали. В годы его правления из стен этого учебного заведения вышли несколько чемпионов Европы и мира, и этот факт окончательно обосновал служебное положение завкафедрой физкультуры и спорта. В общем Носке мог бы сказать о том «золотом периоде» в советской Латвии, что жизнь удалась.

Если поделить его жизнь на три периода, то вторая треть, поймавшая Носона Яковлевича лет в тридцать и завершившаяся с его переездом в Израиль в возрасте 57 лет, стала бы блистательным восхождением коммуниста и отважного офицера Красной армии по ступенькам славы до верхушки шаткой служебной пирамиды и должности завкафедрой, Заслуженного деятеля физкультуры и спорта Латвии Носона Яковлевича. То, что пирамида шаткая, наш герой убедился на собственной шкуре, когда в 1979 году его сын, без предупреждения, объявил, что собирается эмигрировать на историческую родину всех евреев, – то есть едет в Израиль и предлагает своим родителям присоединиться к нему, выполняя историческую миссию еврейского народа.

Носон Яковлевич себя сионистом никогда не считал, скорее наоборот, но очень любил своего сына, и расставаться с ним не собирался. Одним из преимуществ его характера была способность принимать быстрые решения, не слишком углубляясь в их последствия.

Посовещавшись со своей женой, Идой Натановной, минут так десять-пятнадцать, он объявил сыну, что они втроём – родители и сын – едут укреплять сионистское государство Израиль. Из этой тройки Ида Натановна была самой еврейской личностью, и как все еврейские женщины точно знала, чего она хочет, – а хотела она жить рядом со своим сыном и мужем, – так что тыл у Носона Яковлевича был силён и надёжен. К огорчению заведующего кафедрой, тех коммунистов, которые уезжали укреплять сионистское государство, исключали из партии на партийном собрании. Председатель парткома Калныньш, давний приятель Носона Яковлевича, объяснил, что это маленькая формальность, через которую придётся пройти заслуженному коммунисту.

На партсобрании на повестке дня была обозначена только одна тема: исключение Носона Яковлевича из партии в связи с подачей заявления на отъезд в Израиль.

Первым попросил слова полковник Петров, заведующий военной кафедрой университета:

– Что же вы, Носон Яковлевич, променять хотите родину свою на какой-то Израиль с верблюдами и пустыней безлюдной? Не стыдно вам, получившим здесь всё – карьеру, учёбу бесплатную для себя и детей, уважение коллег – чего вам не хватает в жизни? Мы тут кровь за вас, евреев, проливали, освобождали от фашистов, а вы теперь бегом в сионистское враждебное государство бежите – если бы не мы, так вас всех бы давно уничтожили. Тьфу на вас, – с гневом подытожил полковник Петров.

– Это не я, это мой сын хочет в Израиль, – промычал, густо покраснев, Носон Яковлевич.

Председатель парткома вступился:

– Во-первых, Носон Яковлевич и сам кровь проливал в боях, я с ним под Москвой воевал. Во-вторых, знаете, что с его семьёй во время войны произошло?

– Не знаю и знать не желаю. Он для меня предатель родины сейчас, – огрызнулся полковник.

***

…13-го июня 1941 года девятнадцатилетний Носке столкнулся в Риге со своим соседом по Даугавпилсу Ицхаком Шапиро. Ицхак был студентом из зажиточной буржуазной семьи, но с приходом советской власти в Латвию в 1939 году их семейный магазин национализировали, и семья Шапиро стала бедствовать. Носке всегда был бедняком и немного завидовал богатым Шапиро, но сейчас, будучи комсомольцем и курсантом Рижского пехотного училища, чувствовал своё превосходство.

Раньше Ицхак общался с Носке постольку-поскольку, а теперь искал его близости. Ицхак нервничал, карие глаза излучали неопределённость, толстые губы слегка дрожали:

– Слушай, узнал от одного приятеля, что завтра, представляешь, в субботу, советские будут по домам ходить и депортировать бывших буржуев, сионистов и других неблагонадёжных куда-то в Сибирь. Ты, может, слышал что-то, можешь помочь, а то я за отца своего волнуюсь.

– Ничего не слышал, – честно признался Носке, в глубине души радуясь, что он выходец из бедной семьи.

– Кстати, поляков, которые не приняли советское гражданство, тоже будут ссылать. У тебя же отец – поляк? – ехидно продолжал Ицхак.

– С чего ты взял? – внезапно похолодел комсомолец Носке.

– Поляки ненадежные, особенно те, которые советскими стать не захотели…