Преступление отца Амаро

Амелия протянула ему руку, прощаясь тут-же в комнате, но Амаро сказал шутливо:

– Если вам не трудно, покажите мне, пожалуйста, дорогу. Я боюсь заблудиться в этом огромном доме.

Они вышли вдвоем, и как только за ними закрылась дверь залы. Амаро остановился.

– Она изводит тебя, голубушка, неправда-ли? – спросил он.

– Я не заслуживаю ничего лучшего, – ответила она, опуская глаза.

– Бесстыжая! Подожди, я отпою ей это. Ненаглядная моя, если бы ты знала, как я истосковался по тебе!

Он потянулся, чтобы обнять ее, но Амелия испуганно попятилась назад.

– Это что такое? – спросил Амаро с изумлением.

– Как что?

– Что это за манера? Ты не хочешь поцеловать меня, Амелия? Ты с ума сошла?

Она подняла руки в тревожной мольбе и заговорила дрожащим голосом:

– Нет, падре, оставьте меня. Это кончено. Довольно того, что мы так нагрешили. Это большое несчастье. Теперь я желаю только душевного спокойствия.

– Ты глупа. Кто внушил тебе эту ерунду?

И он снова направился к ней с распростертыми объятиями.

– Не трогайте меня, ради Христа, – закричала она, быстро отступая к двери.

Он пристально поглядел на нее в немом гневе.

– Хорошо, как угодно, – сказал он резко. – Во всяком случае я должен предупредить вас о том, что Жоан Эдуардо вернулся и проезжает ежедневно мимо дома, а поэтому вам лучше не показываться у окна.

– Что мне за дело до Жоана Эдуардо и до всего, что произошло?

– Конечно, – возразил он с едким сарказмом: – теперь аббат Феррао стал великим человеком.

– Я обязана ему очень многим, это верно…

Гертруда вошла в это время с зажженною лампою, и Амаро удалился, не попрощавшись с Амелией и заскрежетав зубами от бешенства.

Однако, длинный путь до города пешком успокоил его. Амелия просто была одинока в огромном доме, терпела колкости от старухи, подпала влиянию моралиста Феррао и стала склонна к целомудрию. Глупости! Если он начнет бывать в Рикосе, то вернет себе прежний авторитет и власть через неделю… Стоило только приняться за нее, и все устроится.

Он провел беспокойную ночь, мучась желанием Амелии больше, чем когда-либо. На следующий день он отправился в Рикосу, взяв с собою букет роз.

Старуха очень обрадовалась его приходу. Если бы не расстояние, она попросила бы его навещать ее ежедневно… После его прихода накануне она даже молилась с большим благоговением.

Амаро рассеянно улыбался, не спуская глаз с двери.

– А где-же Амелия? – спросил он, наконец.

– Её нет дома. Она уходит теперь каждый день к аббату, – ответила старуха раздраженно.

– Ах, вот как! – сказал Амаро с искусственною улыбкою. – Что-же! Аббат очень почтенный человек.

– Ох, нет, ох, нет! – воскликнула дона Жозефа. – Он не понимает меня. У него очень странный образ мыслей. Он не может внушить добродетели.

– Он – человек науки, – сказал Амаро.

Старуха приподнялась на локте, понизила голос, и её худое, безобразное лицо зажглось ненавистью.

– Говоря между нами, Амелия поступила очень скверно, я я никогда не прощу ей этого. Она исповедалась у аббата. Это крайне неделикатно, раз она исповедуется всегда у вас и видела с вашей стороны только хорошее. Она – неблагодарная, изменница!

Амаро побледнел.

– Так она ходит каждый день к аббату?

– Почти каждый день. Она уходит сейчас после чаю и возвращается всегда в это время. Ох, как мне неприятно это!

Амаро сделал несколько шагов по комнате в сильном возбуждении и протянул старухе руку.

– Мне пора итти, сеньора. Я зашел только на минутку. До скорого свиданья.

И, не слушая старухи, просившей его остаться к обеду, он спустился по лестнице, как стрела, и пошел быстро не направлению к дому аббата, неся с собою букет роз.

Амелия стояла около дома кузнеца и собирала полевые цвети у края дороги.

– Что ты тут делаешь? – закричал он, подходя к ней.

Она обернулась, вскрикнув от неожиданности.

– Что ты тут делаешь? – повторил он.

Услышав сердитый голос и обращение на ты, Амелия быстро приложила палец к губам. Аббат был рядом, у кузнеца в доме.

– Послушай, – сказал Амаро с горящими глазами, хватая ее за руку: – Ты исповедалась аббату?

– Зачем вам это знать? Да, исповедалась… Это не позор.

– И ты призналась во всем, во всем решительно? – спросил он, стиснув зубы от бешенства.

Она смутилась и тоже перешла на ты.

– Ты-же сам говорил мне много раз, что нет тяжелее греха, как скрывать что-нибудь от исповедника!

– Негодная! – заревел Амаро, пожирая ее глазами. Несмотря на гнев, туманивший его рассудок, он находил ее похорошевшею; тело её округлилось, губы порозовели на деревенском воздухе и вызывали в нем желание укусить их.

– Послушай, – сказал он, в порыве животного желания. – Дело сделано. Мне безразлично теперь. Исповедуйся самому диаволу, если желаешь. Но ко мне ты должна оставаться такою, как была.