Михаил Строгов (сборник)

– Что тебе от меня надо, Сангарра? – спросил он.

– Сын Марфы Строговой в лагере, – отвечала Сангарра.

– Пленник?

– Пленник!

– Ах, – вскричал Иван Огарев, – я узнаю!..

– Ты ничего не узнаешь, Иван, – перебила его цыганка, – ведь ты же его совсем не знаешь?

– Но ты зато знаешь! Ты видела его, Сангарра!

– Я лично его не видела, но я видела, как его мать невольным движением выдала самое себя, и по этому движению я все узнала.

– Ты не ошибаешься?

– Нет, не ошибаюсь.

– Ты знаешь, какое значение я придаю аресту царского курьера, – сказал Иван Огарев. – Если письмо, данное ему в Москве, дойдет до Иркутска, если оно попадет в руки великому князю, то великий князь примет все меры предосторожности, и я не попаду к нему. Мне нужно во что бы то ни стало перехватить это письмо! И вдруг ты приходишь и говоришь, что тот, у кого это письмо, в моей власти! Я спрашиваю тебя еще раз, Сангарра, ты не ошибаешься?

Говоря это, Огарев был страшно взволнован. Он придавал громадное значение этому письму, но его недоверчивые расспросы ничуть не смутили Сангарру.

– Говорю тебе, Иван, я не ошибаюсь, – повторила она.

– Но, Сангарра, в лагере целые тысячи пленных, а ты говоришь, что даже в лицо не знаешь Михаила Строгова!

– Нет, – отвечала она, и дикая радость озарила ее лицо, – я его не знаю, но мать должна знать своего сына! Иван, надо заставить говорить его мать!

– Завтра она у меня заговорит! – вскричал Иван Огарев.

Он подал руку цыганке, и та поцеловала ее, но в этом знаке почтения, столь обычном у северян, не было ничего унизительного. Сангарра вернулась в лагерь. Она отыскала Надю и Марфу Строгову и поместилась невдалеке от них. Старуха и молодая девушка, несмотря на усталость, еще не спали. Волнение, беспокойство – все заставляло их бодрствовать. Михаил Строгов был жив, но он был так же, как и они, пленник! Знал ли об этом Иван Огарев, а если не знал, то разве все равно не узнает?

На следующий день, 16 августа, около 10 часов утра на линейке лагеря раздались вдруг оглушительные звуки труб. Солдаты-татары моментально схватились за оружие. Окруженный многочисленной свитой, в лагерь въезжал сам Иван Огарев.

Он был мрачен, мрачнее обыкновенного. Черты лица его выражали глухой, затаенный гнев, готовый ежеминутно вылиться наружу и разразиться в бешенство. Михаил Строгов, затерянный в толпе, видел, как этот человек проезжал мимо него.

Он предчувствовал, что произойдет какая-нибудь катастрофа; ведь теперь Огареву было известно, что Марфа Строгова – родная мать Михаила Строгова, капитана фельдъегерского корпуса.

Выехав на середину лагеря, Иван Огарев соскочил с лошади, а офицеры, сопровождавшие его, разместились вокруг него широким кольцом. В эту минуту подошла Сангарра и сказала:

– Я не могу сообщить тебе ничего нового, Иван!..

Вместо всякого ответа Огарев быстро отдал какое-то приказание одному из офицеров. Вслед за этим солдаты бросились бегать по рядам военнопленных. Они хлестали их, били палками, пока не подняли всех на ноги и не заставили установиться в правильные ряды. Пехота и кавалерия встала позади них в четыре линии, отрезав, таким образом, всякий путь к бегству. В лагере водворилась мертвая тишина. И вот по знаку Ивана Огарева Сангарра приблизилась к той группе, где стояла Марфа Строгова. Старая сибирячка завидела ее еще издали. Она поняла, что должно было произойти, и улыбка презрения искривила ее лицо. Она быстро наклонилась к Наде и шепнула ей на ухо:

– С этой минуты, дочь моя, ты меня не знаешь! Что бы ни случилось, как тяжело, жестоко не было бы испытание, ни слова, ни жеста! Дело идет ни обо мне, а о нем!

В эту минуту к ним подошла Сангарра и положила свою руку на плечо старой сибирячки.

– Чего ты хочешь от меня? – спросила Марфа.

– Ступай за мной! – отвечала цыганка, и, толкая старуху рукой, она подвела ее к Огареву.

Михаил Строгов опустил голову, он боялся, чтобы блеск его глаз не выдал его.

Очутившись перед Огаревым, Марфа гордо выпрямилась и, скрестив руки на груди, остановилась в ожидании.

– Ты и есть Марфа Строгова? – спросил Иван Огарев.

– Да, – спокойно отвечала старуха.

– Ты помнишь, что ты мне отвечала три дня тому назад, когда я тебя расспрашивал в Омске?

– Да.

– Значит, ты не знаешь, что твой сын, Михаил Строгов, фельдъегерь, был в Омске?

– Не знаю…

– А тот человек, которого ты приняла на почтовой станции за своего сына, был, значит, не он – не твой сын?

– То не был мой сын.

– А после этого ты не встречалась с ним среди этих пленников?

– Нет.

– А если бы тебе его показали, ты узнала бы его?

– Нет.

И в этом «нет» звучало столько решительности и непоколебимой твердости, что сразу всем ясно стало, что эта женщина ни за что не выдаст своего сына. В толпе пронесся ропот. Огарев не мог сдержать угрожающего жеста.

– Слушай, ты, – сказал он ей, – твой сын здесь, и ты сию же минуту укажешь мне его!

– Нет!

– Все мужчины, взятые в плен в Омске и Колывани, пройдут мимо тебя, и, если ты не укажешь мне Михаила Строгова, ты получишь столько ударов кнута, сколько человек пройдет мимо тебя!

Огарев понимал, что никакие угрозы, мучения, ничто не заставит говорить эту упрямую старуху, но в данном случае он рассчитывал не на нее, а на самого Михаила. Он не верил, чтобы мать и сын при встрече не обнаружили хотя бы малейшего признака волнения. Разумеется, если бы дело шло только о письме государя, то он просто-напросто приказал бы обыскать всех пленников. Но Михаил Строгов мог уничтожить это письмо, узнав предварительное его содержание. А если никем не узнанный он проберется в Иркутск, ведь тогда все планы Ивана Огарева рушатся. Итак, не одно только письмо было нужно этому негодяю, но и сам он, владетель этого письма.

Надя все слышала. Теперь и ей стало известно, кто был Михаил Строгов и почему он так заботливо скрывал свое имя.

По знаку Огарева мимо Марфы Строговой потянулась длинная вереница пленных мужчин. Она стояла неподвижно и молча, как статуя, взгляд ее выражал полное равнодушие. Ее сын был в последних рядах. Когда пришла его очередь проходить мимо матери, Надя, чтобы не видеть его, закрыла глаза. Михаил Строгов с виду казался совершенно спокойным, но кулаки его так крепко сжались, что ногти до крови вонзились в ладони его рук. Мать и сын победили Огарева! Стоявшая около него Сангарра шепнула:

– Кнут!

– Да! – вскричал Огарев вне себя от бешенства. – Кнут этой старой мерзавке! Пусть она подохнет под этим кнутом!