Вторжение Евгений Юрьевич Лукин Любовь Александровна Лукина «Лейтенант Акимушкин нервничал. Он сидел неестественно прямо, и рука его, сжимавшая молоточкоообразный микрофон, совершала непроизвольные заколачивающие движения, словно лейтенант осторожно вбивал в пульт невидимый гвоздь. Наконец Акимушкин не выдержал и, утопив на микрофоне кнопку, поднес его к губам…» Любовь Лукина, Евгений Лукин Вторжение 1 Лейтенант Акимушкин нервничал. Он сидел неестественно прямо, и рука его, сжимавшая молоточкоообразный микрофон, совершала непроизвольные заколачивающие движения, словно лейтенант осторожно вбивал в пульт невидимый гвоздь. Наконец Акимушкин не выдержал и, утопив на микрофоне кнопку, поднес его к губам. – «Управление», ответьте «Старту»! – «Управление» слушает, – раздался из динамика раздраженный голос Мамолина. – Сеня, ну что там? – взмолился Акимушкин. – Сколько еще ждать? – «Старт», отключитесь! – закричал Мамолин. – Вы мешаете! Пока еще ничего не ясно! Разберемся – сообщим. Динамик замолчал. Акимушкин тычком вставил микрофон в зажим и посмотрел на свои руки. Дрожали пальчики, заметно дрожали. Словно не они каких-нибудь пятнадцать минут назад быстро и точно нажимали кнопки, вздымая на дыбы пусковые установки. Пятнадцать минут назад в грохоте пороховых ускорителей, проникшем даже сюда, внутрь холма, закончился первый бой лейтенанта Акимушкина. А теперь вот у него дрожали руки. Эти пятнадцать минут бездействия и ожидания, последовавшие за победным воплем Мамолина: «Уничтожена вторая!» – оказались хуже всякого боя. Тут Акимушкин вспомнил, что в кабине он не один, и, поспешно сжав пальцы в кулак, покосился на Царапина. Старший сержант, сгорбясь – голова ниже загривка, – сидел перед своим пультом и что-то отрешенно бормотал себе под нос. Вид у него при этом, следует признать, был самый придурковатый. Умный, толстый, картавый Боря Царапин. Глядя на него, лейтенант занервничал еще сильнее. Такое бормотание Царапина всегда кончалось одинаково и неприятно. Оно означало, что в суматохе упущено что-то очень важное, о чем сейчас старший сержант вспомнит и доложит. В динамике негромко зашумело, и рука сама потянулась к микрофону. – «Кабина», ответьте «Пушкам»! – рявкнул над ухом голос лейтенанта Жоголева. – Слушаю. – Акимушкин перекинул тумблер. – Так сколько всего было целей? – заорал Жоголев. – Две или три? – Ну откуда же я знаю, Валера! Мамолин молчит… Похоже, сам ничего понять не может. – До трех считать разучился? – А это ты у него сам спроси. Могу соединить. Разговаривать с Мамолиным свирепый стартовик не пожелал. – Черт-те что! – в сердцах охарактеризовал Акимушкин обстановку, отправляя микрофон на место. – Хорошо… – неожиданно и как бы про себя произнес Царапин. – А чего хорошего? – повернулся к нему лейтенант. – Хорошо, что не война, – спокойно пояснил тот. В накаленном работающей электроникой фургончике Акимушкина пробрал озноб. Чтоб этого Царапина!.. Лейтенант быстро взглянул на часы. А ведь сержант прав: все вероятные сроки уже прошли. Значит, просто пограничный инцидент. Иначе бы здесь сейчас так тихо не было, их бы уже сейчас утюжили с воздуха… Но каков Царапин! Выходит, все это время он ждал, когда на его толстый загривок рухнет «минитмен». – Типун тебе на язык! – пробормотал Акимушкин. Действительно, тут уже что угодно предположишь, если на тебя со стороны границы нагло, в строю идут три машины. Или все-таки две? – Не нравится мне, что прикрытия до сих пор нет, – сказал Царапин. – Мне тоже, – сквозь зубы ответил Акимушкин. «Вот это и называется – реальная боевая обстановка, – мрачно подумал он. – Цели испаряются, прикрытие пропадает без вести, связи ни с кем нет – поступай как знаешь!..» Он взглянул на Царапина и ощутил что-то вроде испуга. Старший сержант опять горбился и бормотал. – Ну что еще у тебя? – Товарищ лейтенант, – очнувшись, сказал Царапин. – Полигон помните? – Допустим. – Акимушкин насторожился. – А ведь там легче было… – Что ты хочешь сказать? – Помех не поставили, – со странной интонацией произнес Царапин. – Противоракетного маневра не применили. Скорость держали постоянную… – Отставить! – в сильном волнении крикнул Акимушкин. – Отставить, Царапин! – и дальше, понизив голос чуть ли не до шепота: – Ты что, смеешься? Лайнер – это всегда одиночная крупная цель! А тут – три машины строем! Да еще на такой высоте!.. Попробуй-ка лучше еще раз связаться со штабом. Царапин, не вставая, дотянулся до телефона, потарахтел диском. Но тут в кабину проник снаружи металлический звук – это отворилась бронированная дверь капонира. Лицо лейтенанта прояснилось. – Вот они, соколики! – зловеще сказал он. – Это не из прикрытия, – положив трубку, с тревогой проговорил Царапин, обладавший сверхъестественным чутьем: бывало, по звуку шагов на спор определял звание идущего. Кто-то медленно, как бы в нерешительности прошел по бетонному полу к кабине, споткнулся о кабель и остановился возле трапа. Фургон дрогнул, слегка покачнулся на рессорах, звякнула о металлическую ступень подковка, и в кабину просунулась защитная панама, из-под которой выглянуло маленькое, почти детское личико с удивленно-испуганными глазами. Из-за плеча пришельца торчал ствол с откинутым штыком. Акимушкин ждал, что скажет преданно уставившийся на него рядовой. Но поскольку тот, судя по всему, рта открывать не собирался, то лейтенант решил эту немую сцену прекратить. – Ну? – сказал он. – В чем дело, воин? – Товарыш лытенант, – с трепетом обратился воин, – а вы йих збылы? – Збылы, – холодно сказал Акимушкин. – Царапин, что это такое? – Это рядовой Левша, – как бы извиняясь, объяснил Царапин. – Левша, ты там из прикрытия никого не видел? – Ни, – испуганно сказал Левша и, подумав, пролез в кабину целиком – узкоплечий фитиль под метр девяносто. – Як грохнуло, як грохнуло!.. – в упоении завел он. – Товарыш лытенант, а вам теперь орден дадут, да? – Послушайте, воин! – сказал Акимушкин. – Вы что, первый день служите? Левша заморгал длинными пушистыми ресницами. Затем его озарило. – Разрешите присутствовать? – Не разрешаю, – сказал Акимушкин. – Вам где положено быть? Почему вы здесь? – Як грохнуло… – беспомощно повторил Левша. – А потом усе тихо… Я подумал… може, у вас тут усих вбыло? Може, помочь кому?.. Жалобно улыбаясь, он переминался с ноги на ногу. Ему очень не хотелось уходить из ярко освещенной кабины в неуютную ночь, где возле каждого вверенного ему холма в любую секунду могло ударить в землю грохочущее пламя. Последним трогательным признанием он доконал Акимушкина, и тот растерянно оглянулся на сержанта: что происходит? Старший сержант Царапин грозно развернулся на вертящемся табурете и упер кулаки в колени. – Лев-ша! – зловеще грянул он. – На по-ост… бе-гом… марш! На лице Левши отразился неподдельный ужас. Он подхватился, метнулся к выходу и, грохоча ботинками, ссыпался по лесенке. Лязгнула бронированная дверца, и все стихло. – Дитё дитём… – смущенно сказал Царапин. – Зимой дал я ему совковую лопату без черенка – дорожку расчистить. Пришел посмотреть – а он сел в лопату и вниз по дорожке катается… Таких не рожают, а высиживают! – «Старт», ответьте «Управлению»! – включился динамик. – Ну, наконец-то! – Акимушкин схватил микрофон. – Слушает «Старт»! – Информирую, – буркнул Мамолин. – Границу пересекали три цели. Повторяю: три. Но в связи с тем, что шли они довольно плотным строем… Видимо, цель-три оказалась в непосредственной близости от зоны разрыва второй ракеты, была повреждена и, следовательно, тоже уничтожена. Пока всё. Готовность прежняя. «Старт», как поняли? – Понял вас хорошо, – ошеломленно сказал Акимушкин. С микрофоном в руке он стоял перед пультом, приоткрыв рот от изумления. – Вот это мы стреляем! – вскричал он и перекинул тумблер. – «Шестая пушка», ответьте «Кабине»! Жоголев откликнулся не сразу. – Мамолин утверждает, что мы двумя ракетами поразили три цели, – сообщил Акимушкин. – И как тебе это нравится? – Два удара – восемь дырок, – мрачно изрек Жоголев. – Слушай, у тебя там прикрытие прибежало? Люди все на месте? Царапин оглянулся на Акимушкина. – У меня, Валера, вообще никто не прибежал, – сдавленно сказал тот. – Что будем делать? – В штаб сообщил? – Да нет связи со штабом! И послать мне туда некого! Не дизелиста же!.. – Ч-черт!.. – сказал Жоголев. – Тогда хоть Мамолину доложи. У меня нет двоих… – Царапин, – позвал Акимушкин, закончив разговор. – Когда в штаб звонил – какие гудки были? Короткие? Длинные? – Никаких не было, товарищ лейтенант. На обрыв провода похоже… – Царапин не договорил, встрепенулся, поднял палец. – Тише!.. Грохнула дверца капонира, по бетону гулко прогремели тяжелые подкованные ботинки, фургон снова вздрогнул на рессорах, и в кабину ворвался ефрейтор Петров – бледный, без головного убора. В кулаках его были зажаты стволы двух карабинов. Качнулся вперед, но тут же выпрямился, пытаясь принять стойку «смирно». – Рядовой Петров… – задыхаясь, проговорил он, забыв, что неделю назад нашил на погоны первую лычку, – по готовности… прибыл. Белые сумасшедшие глаза на запрокинутом лице, прыгающий кадык… Акимушкин стремительно шагнул к ефрейтору. – За какое время положено прибегать по готовности? Казалось, Петров не понимает, о чем его спрашивают. – Я… – Он странно дернул шеей – то ли судорога, то ли хотел на что-то кивнуть. – Я через «Управление» бежал. – Через «Управление»? – восхищенно ахнул Царапин. – А через Ташкент ты бежать не додумался? – Почему вы бежали через «Управление», Петров? – Фаланги, – хрипло сказал ефрейтор. – Вот… И он не то потряс карабинами, не то протянул их лейтенанту. Акимушкин вопросительно посмотрел на протянутое ему оружие. – Вот такие? – зло и насмешливо переспросил у него за спиной Царапин, и Акимушкин понял, что Петров пытается показать, какими огромными были эти фаланги. – Ефрейтор Петров! – страшным уставным голосом отчеканил лейтенант. – Вы хоть сами сознаете, что натворили? Вы знаете, что вас теперь ждет? Петров неожиданно всхлипнул. – Да? – дико скривив лицо, крикнул он. – Агаев напрямую побежал, а где он теперь?.. Я хоть добежал!.. И Акимушкину стало вдруг жутковато. – Где Агаев? – Я ему говорю: «Нельзя туда, ты погляди, какие они…» А он говорит: «Плевать, проскочим…» – Где Агаев? – повторил Акимушкин. – Они его убили, – с трудом выговорил ефрейтор. – Кто? – Фаланги. Акимушкин и Царапин переглянулись. – Черт знает что в голову лезет, – признался лейтенант. – Я уже думаю: а может, эта третья цель перед тем, как развалиться, какую-нибудь химию на нас выбросила? Опиумный бред какой-то… – Противогазы бы надеть на всякий случай… – в тоскливом раздумье пробормотал Царапин, потом вдруг вскинул голову и зрачки его расширились. – Там же еще Левша! – вспомнил он. – Петров! Когда подбегал, Левшу не встретил? – Возле курилки ходит… – глухо отозвался Петров. – Царапин, – приказал лейтенант, – иди посмотри. Предупреди, чтобы не удалялся от капонира, и… наверное, ты прав. Захвати противогазы. Петров, за пульт! Царапин сбежал по лязгающей лесенке на бетонный пол. Плечом отвалив дверцу в огромных металлических воротах (руки были заняты сумками), он выбрался наружу. После пекла кабины душная ночь показалась ему прохладной. Над позициями дивизиона стояла круглая голубоватая азиатская луна. Песок был светло-сер, каждая песчинка – ясно различима. Справа и слева чернели густые и высокие – где по колено, где по пояс – заросли янтака. Сзади зудел и ныл работающим дизелем холм – мохнатый и грузный, как мамонт. Ночь пахла порохом. В прямом смысле. Старт двух боевых ракет – дело нешуточное. Озираясь, Царапин миновал курилку – две скамьи под тентом из маскировочной сети – и остановился. Черные дебри янтака здесь расступались, образуя что-то вроде песчаной извилистой бухточки. А впереди, метрах в пятнадцати от Царапина, на светлом от луны песке лежал мертвый рядовой Левша. 2 Некоторое время Царапин стоял неподвижно, потом пальцы его сами собой разжались, и сумки мягко упали в песок. Внезапно оглохнув или, точнее, перестав слышать зудение дизеля за спиной, он приблизился к лежащему, наклонился и осторожно тронул за плечо. Луна осветила детское лицо с остановившимися удивленно-испуганными глазами. Нигде ни ножевой раны, ни пулевого отверстия. Просто мертв. И Царапин понял, что сейчас произойдет то же самое, от чего погиб Левша, но мишенью уже будет он сам. Ровный волнистый песок и луна – промахнуться невозможно. По логике следовало забрать оружие, документы – и перебежками, не теряя ни секунды, попробовать вернуться к холму. Вместо этого он совершил нечто, казалось бы, абсолютно нелепое и бессмысленное. Старший сержант Царапин и сейчас не смог бы толком объяснить, что его заставило тогда лечь рядом с телом Левши и притвориться мертвым. Потому что шаги он услышал лишь несколько секунд спустя. Тихие, неторопливые, они не могли принадлежать ни офицеру, ни рядовому. Так вообще никто не ходит – что-то жуткое было в математически равных паузах между шагами. Ближе, ближе… Остановился. Царапин перестал дышать. Кто-то стоял над ним, словно размышляя, откуда здесь взялись два мертвых тела, когда должно быть одно. Все стало вдруг чужим, враждебным, даже песок, на котором лежал Царапин, и возникло нестерпимое желание прижаться к мертвому Левше. Время оцепенело. Казалось, эти секунды никогда не истекут. Наконец песок скрипнул раз, другой, и шаги мерно зазвучали, удаляясь в сторону холма, мимо курилки. «В капонир пошел», – со страхом понял Царапин, и пальцы сами собой сомкнулись на стволе карабина, лежащего между ним и Левшой. А тот снова остановился. Сейчас он откроет дверцу, войдет в капонир – и… Царапин рывком встал на колени, вскидывая карабин. Сдвоенное металлическое клацанье затвора показалось нестерпимо громким. А тот действительно стоял уже перед массивными железными воротами – высокий, черный, страшный, и луна бликовала на его голом черепе. Оглушительно лопнул выстрел, приклад наспех вскинутого карабина ударил в плечо. Царапин целил между лопаток, но ствол дернуло, пуля ушла выше – в голову. Черного бросило к воротам. Падая, он нелепо извернулся всем телом, словно пытался еще оглянуться. Царапин тяжело поднялся с колен и, держа карабин наперевес, двинулся к лежащему. Но, сделав несколько шагов, он вспомнил, что тот – только что – точно так же шел к капониру, шел спокойно, уверенный в собственной безопасности, не зная, что сзади человек, которого он счел мертвым, уже послал карабин к плечу. Царапин ощутил позвоночником чей-то снайперский – поверх прицела – взгляд и, вскрикнув, метнулся в сторону. Вздымая песок, упал за курилкой, замер. Выждав, снова поднялся на колени и без стука положил ствол на доску скамейки. Прошло пять секунд, десять, потом раздалось негромкое «пафф…», – и там, где недавно лежал Царапин, вспыхнул и опал бледно-фиолетовый пузырь света. Голова и плечи Левши исчезли, как откушенные, ноги почернели, по ним забегали синеватые язычки пламени. Царапин ждал. Он не чувствовал уже ни волнения, ни боязни – ничего, кроме ненависти к тем, кто творил на его глазах страшное и непонятное. И наконец – вот оно! Из зарослей янтака бесшумно, как привидение, поднялся и выпрямился в лунном свете второй – такой же высокий и черный. Царапин ошибся. То, что он принимал за лысый череп, оказалось плотно облегающей голову противогазной маской, непривычной на вид – без хобота, с уродливым респиратором и линзообразными круглыми окошками. Царапин задержал дыхание и, как в тире, аккуратно, с упора, вдолбил ему заряд точно в середину груди. Тот еще падал, медленно сламываясь в поясе, когда у ворот сухо, один за другим, треснули два пистолетных выстрела. Это палил из «макарова» выбежавший на звуки стрельбы лейтенант Акимушкин. Царапин перепрыгнул через скамейку, пистолет в руке Акимушкина дернулся в его сторону, но, к счастью, лейтенант вовремя узнал своего оператора. Конец ознакомительного фрагмента. Текст предоставлен ООО «ЛитРес». Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (http://www.litres.ru/evgeniy-lukin/vtorzhenie/) на ЛитРес. Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.