Золотой воин

На носу его галеры трое пиратов расчехлили канон и торопливо крутили ворота, взводя тетиву железного лука. Канон использовался для стрельбы каменной шрапнелью по команде противника и каменными ядрами по корпусу судна. Пробить его каменное ядро не могло, но от удара расконопачивалась обшивка и в корпусе появлялась течь.

Кок принес углей, и от них стали разжигать обернутые просмоленными тряпками зажигательные стрелы – церемониться с преследователями капитан Эрваст не собирался.

Неожиданно послышался сильный удар и треск, Эрваст перегнулся через борт и увидел торчавший чуть выше ватерлинии дротик. Вне всякого сомнения, он пробил обшивку, и его наконечник теперь торчал на нижней палубе. Не успел Эрваст дать какие-то распоряжения, как из-за надстройки галеры противника вылетел еще один дротик и воткнулся на два фута ниже верхней палубы. Он угодил в шпангоут, отчего загудел весь корпус галеры.

Салим в ответ выпустил еще одну стрелу, целясь в надстройку, однако барийскому луку не хватило мощности, чтобы пробить обе стенки, и молоканы остались целы.

Зажженные стрелы разгорелись, и с полдюжины их одна за другой впились в борт галеры противника. Еще две угодили в парус, но он не загорелся.

С носа галеры Эрваста ударил канон, ядро попало в одно из весел и вышибло его из сруба.

– Отлично, молодцы! – похвалил их капитан, высматривая вторую галеру, которая пока пряталась за ближней.

Салим снова попытал счастья, и его стрела расщепила доску на надстройке вражеской галеры. В ответ прилетели два дротика и проделали еще две дыры в борту – к счастью, далеко от ватерлинии.

Салим сбегал на нижнюю палубу, чтобы посмотреть, целы ли гребцы, но там пока все было в порядке и барабан отбивал средний темп.

Когда между галерами осталось каких-то тридцать ярдов, их курс выровнялся, а затем преследователи стали увеличивать ход, чтобы выиграть полкорпуса для резкой смены курса и абордажного броска. Эрваст это понял.

– Салим, не давай им обойти нас!

– У них сорок весел, капитан!

– Хотя бы немного помешай им!

Салим убежал на нижнюю палубу, и вскоре барабан застучал чаще. Галеры стали идти нос к носу, но с судна Эрваста на преследователей продолжали сыпаться горящие стрелы. Они ударялись в раздутый ветром парус, однако, повисев на нем, падали, оставляя на полотне черные пятна.

– Почему он не загорается?! – в отчаянии кричал Эрваст. Он понимал, что спрятавшиеся за надстройкой молоканы готовятся начать абордаж – их топоры уже торчали над крышей надстройки.

Снова ударил канон, но из-за качки ядро перелетело через первую галеру и угодило в ту, что следовала за ней. Было слышно, как взревели от негодования несколько молоканов, на второй галере их оказалось больше.

Под прикрытием борта бывший экипаж Базилерса начал готовить абордажный мост – новый, сколоченный из витого вязового бруса. Эрваст такого никогда не видел, обычно абордажные мосты делали легкими, чтобы в любой момент повернуть туда, где противник не ждет нападения.

Одна из стрел настигла матроса-установщика, и тот свалился за борт, доказывая, что подневольные матросы молоканов уязвимы. На палубе преследователей что-то дымилось, однако открытого огня видно не было. Еще пять ударов веслами, и, несмотря на стрелы, противник приблизился на два десятка ярдов. Скоро весла галер должны были начать сшибаться и тормозить ход друг друга. Преследователям это было лишь на руку, у них имелась запасная галера, а для Эрваста означало смерть или рабство. Впрочем, на нижнюю палубу он никогда бы не согласился – лучше в море.

– Гляди! – крикнул Эрваст, призывая команду к вниманию, и в тот же момент на носу вражеской галеры кто-то хлопнул по палубе доской. Все отвлеклись – всего на мгновение, но этого было достаточно, чтобы из-за пристройки выскочил молокан и, разбежавшись, ловко подпрыгнул на пружинящем мосту. Темный силуэт распластался в воздухе, летящий орк был похож на большую птицу.

– Пропали! – заголосил кто-то из пиратов, а Салим вскинул барийский лук и, не целясь, послал верную стрелу. Она с треском вошла в костистую грудину монстра, и тот рухнул на палубу головой вниз, прошибив своим весом настил верхней палубы и показавшись на второй разбитой мордой.

В это время к мостку бросился второй молокан, но теперь пираты не дремали: прежде чем тот успел оттолкнуться, в него вонзилось с десяток стрел, и молокан с ревом свалился через борт на весла. Преследователи потеряли ход, галера Эрваста как будто стала отрываться от погони, однако это только казалось: за схваткой с двумя молоканами Эрваст и его команда совсем забыли о второй галере, которая набрала ход под прикрытием первой и как будто выпрыгнула из ее тени сразу к бортам жертвы.

Предотвратить столкновение было уже невозможно, с выскочившей галеры полетели крючья и стрелы – на палубе второго судна оказалось не менее двадцати молоканов.

– Порвем им, порежем! – истерично закричал Пожар, распаляя себя перед схваткой. Несколько веревок с крюками удалось срезать, но взамен прилетели полдюжины новых. Еще немного – и весла ударились друг о друга, упали мостки, и команды двух галер бросились друг на друга.

4

Новая работа была Питеру непривычна, но он изо всех сил пытался помочь своей тройке и слушал барабан. Поначалу казалось, что держать ритм просто, но потом он поймал себя на мысли, что барабана совсем не слышит, а вместо этого старается разобрать доносившиеся с верхней палубы голоса.

Должно быть, что-то там было не в порядке: капитан давал отрывистые команды, матросы метались с кормы на нос и с борта на борт. Потом возле кормы громко плеснула вода и по борту что-то зашуршало.

– Ну вот… – отрывисто проговорил Рыжий. – Парус мочат.

– А зачем?.. – тут же спросил Питер.

– Тяни весло, не спрашивай! – приказал Бычок.

– Должно, опять… скроги привязались… – ответил Рыжий обыденно, и Питер стал успокаиваться. Видимо, угроза была совсем незначительна.

«Лучше грести, лучше учиться правильно грести, – начал внушать себе Питер. – Вот только задница совсем онемела… Но я привыкну, обязательно привыкну и… потом сбегу».

За двигающимся силуэтом Бычка в срубе что-то мелькнуло, Питер не удержался, чтобы не посмотреть, но едва не получил по лбу весельной оглоблей.

Выбрав момент, он все же выглянул и увидел взбивающие воду весла чужой галеры. Вне всякого сомнения, это был враг капитана Эрваста, а значит, и его, Питера, враг, ведь если галера пойдет на дно, с ней уйдут и все шестьдесят прикованных к петлям гребцов.

– Не верти башкой! – прикрикнул Бычок, и в поддержку его слов по спине Питера хлестнула плеть надсмотрщика.

– Греби, щенок, а не то полетишь за борт!

Питер зажмурился, ожидая новых ударов, но надсмотрщик ушел, оставалось только налегать на весло.

Суета и крики на верхней палубе все усиливались, затем раздался неожиданный удар, и футах в трех от Бычка из обшивки показался наконечник острого орудия.

– Вот это привет! – нервно воскликнул Рыжий. – Должно, из канона пустили!

«Бум!» – загудело судно от нового удара.

– В шпангоут врезали! – прокомментировал кто-то.

– Всем заткнуться! Работай веслами! – закричал надсмотрщик и забегал по проходу, бросая на гребцов яростные взгляды. Однако все внимательно прислушивались к тому, что происходит наверху: похоже, кто-то крепко взялся за галеру Эрваста.

Один за другим в борт галеры врезались еще два дротика, они никого не задели, но их острые жала торчали из обшивки на добрый фут. Спустя мгновение по трапу сбежал Салим.

– Все целы? – спросил он.

– Целы, начальник! – почти хором ответили гребцы. Салим убежал, но вскоре вернулся и хриплым голосом потребовал увеличить темп. Барабан застучал чаще, надсмотрщик побежал вдоль троек, замахиваясь плетью и крича, чтобы гребцы шевелились. Впрочем, его угрозы были излишни, все и так понимали, что дело худо, а «основные» возле срубов видели, что рядом идет сорокавесельная галера.

Новый темп оказался Питеру не по силам, у него еще не было необходимого навыка, поэтому Рыжий и Бычок работали за троих.

– Брось… Палку отпусти… – выдохнул Рыжий, поскольку новенький с его попытками помочь только мешал им. Питер это понял, и, едва он отпустил весло, раздался такой грохот, что показалось, будто падает вся верхняя палуба. Однако палуба уцелела, но в ней образовался пролом, из которого торчала половина тела жуткого чудовища.

– Молоканы… – выдохнул кто-то.

– Грести, дармоеды, грести! – перешел на визг надсмотрщик, перепуганный не меньше других.

Питер в ужасе уставился на монстра. Голова гиганта была величиной с огромную тыкву, приплюснутые черты лица еще более смялись от удара о палубу. Из открытых ран струилась тягучая коричневая кровь, а из оскаленной в предсмертной муке пасти торчали клыки.

Одна рука молокана свисала почти до настила, и на пальцах его огромной пятерни были обломанные, похожие на звериные, когти.