Скажите, почему… Практика телеинтервью и телерепортажа

Самый простой приём – задать этот вопрос таким образом: «Иван Иванович, пожалуйста, напомните нашим телезрителям, что это была за конференция?» Или – «а давайте, Иван Иванович, расскажем нашим зрителям, что это была за конференция, ведь на ней такие важные вопросы решались».

Но ведь и те, кто работает в «интерактиве», они тоже порой забывают о «третьем собеседнике». Вот плавно, сама собой, журчит в студии беседа, вот она в каком-то месте выдыхается, и только тут ведущий поворачивается к зрителю: «А вот что по этому поводу думает…» «Мария из Омска», – подсказывают ему в наушнике. «Что по этому поводу думает

Мария, жительница Омска», – повторяет ведущий, вместе с гостем они выслушивают «жительницу», отрабатывают ответ и закругляют беседу.

У ведущих программы «Отражение» такое почти не случается, они постоянно чувствуют присутствие зрителя, их можно упрекнуть только в том, что всё-таки мало они этого зрителя дают в эфир.

К примеру, идёт важнейшая для миллионов россиян тема – питание в детских садах и школах. С самого начала ведущие заявляют, что, дескать, мы ждём ваших звонков, номера у нас такие-то, и они совершенно бесплатны. Потом представляют гостя студии – миловидную Дарью Русакову, кандидата медицинских наук, врача-диетолога. Минуты на четыре по скайпу из Новосибирска включается и «представитель рабочей группы мэрии по улучшению детского питания». Тут же выясняется, что рабочая группа есть, а улучшения питания нет и не предвидится, в результате группа эта написала жалобу в прокуратуру. «Да уж, – вздыхает Русакова, – вероятно, на местах не такой жёсткий контроль, как в Москве». Через несколько минут идёт, наконец, включение зрителя. Это – многодетная мать, врач по профессии, которую, как это принято в «Отражении», запросто называют «Натальей из Москвы». Судя по её словам, и в столице не такой уж «жёсткий контроль», тендер на поставку питания в школу «выигрывают не самые лучшие компании». И, представьте, этот звонок почему-то оказывается единственным! То есть единственным, прошедшим в эфир. Уверен – тех, кто хотел поделиться своим мнением, что-то предложить, на что-то пожаловаться, а что-то и похвалить, наверняка было множество.

То есть: интерактивная форма интервью обязательно предполагает реальное общение со зрителем, иначе те, кто хотел прорваться в эфир, просто-напросто разочаруются в передаче, перестанут вам звонить, а потом и вовсе перестанут вас смотреть.

Правда, с некоторых пор в программе «Отражение» появилась «бегущая строка», теперь зритель может прочесть по ходу передачи множество присланных сообщений. Отличная идея! В россыпи мнений и замечаний замелькали названия российских городов и посёлков, иногда даже имена людей.

Конечно, могут быть зрители, которые не хотят, чтобы их фамилии упоминались в эфире. Но, во-первых, таких не так уж и много, а во-вторых, стоит ли отвечать сплошняком только на анонимные звонки?

Надо заметить, что на многих каналах прямо в эфир никто и не попадёт. Я не выдаю никакого секрета, позвоните сами, убедитесь. Вам ответит вежливый голос, спросит, кто вы и какой вопрос желаете задать ведущему. Редакторов понять можно – таким образом отсекаются люди не ахти какие трезвые и не ахти какие адекватные, к тому же у ведущих есть возможность плыть по основному тематическому руслу, не заходя в случайные протоки.

Всё так. Но…

Опытные телевизионщики знают, что разного рода случайности и нелепости, изредка проникающие в эфир, только украшают его, делают достоверным, ведь такое – нарочно не придумаешь.

Опытные телевизионщики отлично знают, как вежливо и остроумно выйти из любой ситуации.

Опытные телевизионщики понимают, что фильтрованный эфир – это как дистиллированная вода: чисто, но не вкусно.

Но это я говорю, конечно, о подлинных мастерах своего дела. А то вот как-то в машине слушаю очень даже популярный информационный радиоканал, ведущая включила слушателя, мнение которого резко отличается от её собственного, уж не помню, о чём шла речь. Казалось бы – есть отличный повод поспорить, доказать свою правоту. «А знаете, – прерывает она его на полуслове, – прямой эфир – великая вещь, поворот тумблера, и вас не станет».

«Поворот тумблера – и вас не станет», – повторил я, нажимая кнопку на руле.

И она исчезла. Навсегда.

Глава четвёртая

Тот, у которого берут интервью

Как не подставить собеседника.

Девять взглядов на одно ГКЧП.

Кобзон: «Извините, я сейчас в эфире».

Истерика историка.

– Это надо же, какое совпадение! – смеётся Эвелина Закамская. – Представьте, что мой знакомый, корреспондент ВВС, так и говорил: «У тебя вопросы зачастую важнее ответов, по ним мно-о-огое можно понять».

Эвелине Владимировне я позвонил на другой день после того интервью, о котором говорится в предыдущей главе, я имею в виду беседу с руководителем Фонда прямых инвестиций. Ну, и, конечно, не мог не сказать об этом её виртуозном умении спрашивать.

– Тут очень важно не подставить собеседника, – уже серьёзно продолжает Закамская. – Понимаете, о чём я говорю?

Ещё бы не понять. Как элегантно прошла она по этой тоненькой дощечке. Ступишь чуть левее – так и не донесёшь до зрителя суть происходящих событий. Ступишь чуть правее – загонишь собеседника в угол; он, может, и выкрутится, но уж больше никогда с вами встречаться не будет. Да и другие «действующие лица» станут избегать встреч с таким вредным корреспондентом.

В этом месте, кажется, мне самому впору спросить читателя: «Вы понимаете, о чём я?» Но даже если в этом конкретном случае вам что-то и непонятно, учтите главное. В любом интервью с любым собеседником относитесь к собеседнику этому с предельным уважением. Помните: это он оказал вам честь беседовать с вами, а не вы ему. Постройте беседу так, чтобы зритель сам понял, в чём прав, а в чём неправ тот, у кого вы берёте интервью. Он, ваш зритель, человек умный и проницательный.

– Скажите, Эвелина, в сети выложено немало ваших работ, на что обратить внимание?

– Ну, не знаю… Может быть, серия бесед в годовщину ГКЧП?

Конечно, эту серию я уже видел, во второй главе – помните? – обращал ваше внимание на интервью с Олегом Баклановым. Всего Закамская провела 9 встреч с самыми что ни на есть разными людьми. Их взгляды на события августа 1991 года порою почти совпадают, но чаще всего просто-та-ки противоположны друг другу. Безусловно, у самой Эвелины Владимировны есть и своя точка зрения, с некоторыми из собеседников она могла бы и поспорить, причём, безусловно, выйти победителем из этого спора. Ан нет, вместо этого она аккуратно, вежливо – «мисс Обходительность»! – давала возможность своим визави выложить на стол все аргументы, все известные им факты. И перед зрителем возникала объёмная, многомерная картина событий, приведших к трагическому распаду Советского Союза.

Вот я сейчас впервые посмотрел интервью с Бурбулисом. Впервые – потому что, честно говоря, с эфира смотреть беседу не хотелось, ведь с его именем как раз и связаны «Беловежские соглашения». И, вы знаете, Закамская сумела выспросить у Геннадия Эдуардовича много такого, с чем вроде бы нельзя и не согласиться. Во всяком случае, зритель получил вполне доказательную версию, по которой «иначе быть не могло».

На этот раз Закамская начинает интервью прямо с самого главного вопроса: «Страна, которую мы потеряли… Как вам кажется, насколько неизбежна была эта потеря, и как вы можете охарактеризовать тот урок истории?» Бурбулис, очевидно, ждал этого вопроса, да и наверняка не раз уже отвечал на него. «Мы потеряли нашу Родину, Советский Союз, но мы обрели новую Россию, – говорит он. – Я переживаю эту трагедию как личную и как поколенческую. Но когда понимаешь, что это была одна из зловещих тоталитарных систем в истории человечества, что это была очень-очень специфическая империя, то распад Советского Союза можно определить как «оптимистическую трагедию», как возможность в этих тяжелейших испытаниях приобрести качественно новую Россию».

Следующий вопрос Эвелины Владимировны вполне логичен, она спрашивает то, о чём хотел бы спросить и любой зритель: «Скажите, вы видели возможность устранения признаков «зловещей тоталитарной системы», но – сохраняя большую страну и то лучшее, что в ней было?» – «Да, – отвечает Бурбулис, – видели, и мы к этому стремились достаточно последовательно и искренне. И эти наши устремления были закреплены в тексте нового договора союзных государств, который вырабатывался в очень сложных условиях, с колоссальными, с точки зрения сущности такого договора, разногласиями. Но тем не менее эта работа была завершена, и 20 августа 1991 года мы должны были начать подписание этого договора. Это был реальный исторический шанс эволюционно трансформировать советскую тоталитарную систему в новое, правовое гуманитарное качество». – «Но почему же не было понимания путчистами необходимости этого союзного договора, почему вы их не смогли убедить? И почему спустя 25 лет участники путча выглядят как защитники большой страны?» – недоумевает Закамская. «В чьих глазах?» – тихо спрашивает Бурбулис. – «В глазах многих. Совершенно справедливо говорят те историки и просто современники, что участники путча не пользовались поддержкой, что они в тот момент выглядели защитниками старой советской загнивающей системы, поэтому их не поддержал народ. Но вот сегодня другие настроения, другое понимание…»

Пожалуй, в этой фразе интервьюера – ключ ко всей серии, посвящённой 25-летию ГКЧП. Да, другие времена – другие песни. И Эвелина Владимировна чутко поняла некоторую растерянность современного зрителя: 25 лет назад действительно была попытка сохранить страну, или… или что? И она от имени этого растерянного зрителя, можно сказать – по его поручению, отправилась искать истину в беседе с участниками тех событий.

А интересно было расспросить Закамскую, как она са-ма-то считает, удались ей такие поиски?

Вот дописал эту фразу, снова позвонил Эвелине Владимировне – давайте выберем время, встретимся. «Давайте, только через неделю, а то я сейчас улетаю в Верону, на Евразийский экономический форум».

Ладно, форум так форум, я занялся разработкой следующих глав книги, но тут оказалось, что в Москву вернулся Александр Мягченков, с которым мы когда ещё договаривались о встрече, он был в Сочи на театральном фестивале, и перед следующей поездкой у него как раз образовался временной промежуток. И вот мы сидим в буфете Центрального дома работников искусств, я пью кофе, а он – воду («у меня только что была ещё одна встреча, нельзя же столько кофейничать»).

В буфете холодновато, директриса ЦДРИ Елена Смирнова открыла его недавно, отремонтировав кусочек знаменитого здания на Пушечной, 9, здесь стоят временные отопительные приборы. Сейчас снова разгорелась тяжба за этот дом, он уже много лет пустует, никто денег не даёт на ремонт, но и оттяпать здание просто так, с налёту, не удаётся, за него заступается вся театральная и музыкальная Москва, журналисты, в том числе и Мягченков.

– Ну, да, это было ещё в 2014 году, – вспоминает Александр Васильевич. – На канале «Столица» мне выделили постоянную часовую программу, и вот почти весь час мы с Энгелисой Погореловой говорили о судьбе легендарного «дома девяти муз».

Энгелису Георгиевну я хорошо знаю, сотни раз вёл теле и радиорепортажи из коридоров и залов ЦДРИ, помню и тот разговор, который упомянул сейчас Мягченков, даже помню чувство некоторого… недоумения. Мне тогда показалось, что беседа в нескольких местах стала пробуксовывать. Энгелиса Погорелова – человек необычайно эмоциональный, прекрасный полемист и рассказчик, она могла бы вспомнить десятки интересных случаев из жизни дома, чудесным образом объединяющего художников, композиторов, поэтов, режиссёров, актёров. Но в какую бы сторону ни повернулась беседа, она опять выруливала на ту же дорогу – как быть со старым зданием, что можно сделать для его спасения.

И сейчас, кутаясь в шарф и согревая пальцы о горячую чашку, я начинаю понимать, что Мягченков был прав, ещё и ещё раз возвращая зрителя к страшноватой перспективе: «Москва – без ЦДРИ», а точнее говоря, «Россия без ЦДРИ». Ведь в тесных залах пристройки, где сейчас проходят все «мероприятия», без перспективы возвращения главного дома, ЦДРИ просто угаснет, задохнётся. Тут, конечно, была у Мягченкова и ещё одна «сверхзадача»: а вдруг да увидит интервью кто-то из тех, «от кого всё зависит».

Художественный руководитель ЦДРИ Энгелиса Погорелова в передаче «Разговор с Александром Мягченковым»

Да, как и в беседе с Леонидом Эрманом, о которой я рассказал вам в первой главе, так и здесь Александр Васильевич верен себе: эфир – это не развлекаловка. Да, интервью должно, обязано быть интересным и занимательным, но прежде всего оно призвано помогать доброму делу, доброму человеку.

– Александр Васильевич, а что сейчас, где ваш «Разговор»? – спрашиваю я, ожидая в ответ получить рассказ о том, как всё плохо и безнадёжно. Но нет, актёр-журналист носится по разным студиям, сейчас завязался роман с неведомым мне новым каналом «Точка ТВ»:

– Вы знаете, там моя передача будет называться «Разговор с многоточием». Здорово, да? Вообще слово «точка» можно очень интересно обыгрывать. «Точка встречи», «Точка, точка, запятая» – это если на канале сделать передачу для детишек.

– Скажите, а вы пробовали подсчитать, сколько всего на тех или других каналах вышло «Разговоров с Мягченковым»?

– Кажется, тысячи полторы.

– Стало быть, к вам приходило полторы тысячи…

– …героев.

– Это как?