Наследники дяди Гиляя

Здание Двора было возведено на казенной земле, «казенным иждивением», т. е. из средств госбюджета. Поэтому, ремонтировалось оно редко и через несколько десятилетий сильно обветшало. Рачительная Екатерина II продала Двор на аукционе. Купцы выкупили его вскладчину. Так появились деньги на монументальную и величественную реконструкцию. Екатерина с немецкой любовью к порядку пожелала придать хаотичному «самострою» Китай-города ансамблевость и заказала проект Джакомо Кваренги, который чуть раньше уже отстроил торговые ряды на Красной площади. Этот архитектор-классицист в первую очередь много строил в Санкт-Петербурге, украсив его Академией наук и дворцом Юсуповых.

Проект итальянца оказался замечательным не только по внешнему виду, но и по рациональности использования пространства. Внешне здание прихорошилось арками, широкими лестницами и колоннами, а углы строения стали закругленными, чтобы каретам и возам удобнее было вписываться в узкие улицы. Теперь главный вход переместился на Ильинку. А по периметру Кваренги разделил Двор на множество хозяйственных отсеков для лавок и амбаров с отдельными входами и оторочил их открытой галереей для удобства покупателей, чтобы торговый променад не прекращался в любую погоду. Он также разделил обширный внутренний двор поперечным корпусом и сделал к нему отдельные проезды. И конечно, выделил на втором этаже место для биржи, которая начала работу в самом конце XVIII века.

Новый Гостиный двор возводили долгих 15 лет из-за сложностей с глинистым грунтом и резким перепадом высот между Варваркой и Ильинкой. Но стоило ему, наконец, отстроиться, как все смёл очередной, теперь уже «наполеоновский» пожар. Пришлось снова восстанавливать утраченное, теперь уже с помощью Осипа Бове.

Снова национализация

После революции 1917 года здание вновь досталось государству. Потянулись десятилетия «коммерческого застоя», когда павильоны надолго заняли бюрократические учреждения и конторы всех мастей: от объединения «Автодор» до хозяйственных складов Госбанка. В годы войны часть помещений даже использовали как бомбоубежища. А во внутреннем дворе развернул работу небольшой кирпичный завод.

В 80-е я приходила туда в какой-то очередной «Роспотребсоюз» к знакомой машинистке печатать курсовые. Больше всего этот улей с вечно снующими служащими напоминал мне эпизод из фильма Гайдая «12 стульев», когда мадам Грицацуева (Крачковская) носится за сбежавшим Остапом по бесконечным переходам и лестницам «Дома народов». Внутренний двор, над которым сейчас выстроен купол, был завален каким-то промышленным хламом, остовами грузовиков. Каждая из контор перестраивала свои клетушки сама, а здание в целом очередной раз сильно поизносилось. Фундамент стал проседать, стены пошли трещинами. А сам гигант классицизма настолько выпал из общемосковской жизни, что его даже перестали указывать в путеводителях по столице.

Реставрация или реинкорнация?

Наконец, в 1995 году пришло время вдохнуть в старинное здание новую торгово-выставочную жизнь. На этот раз реконструкция под руководством Михаила Посохина оказалась поистине революционной. На древних и частично заново достроенных стенах архитектор Нодар Канчели раскинул огромный стеклянный безопорный купол, самый большой в Европе, площадью 12 тыс. квадратных метров. То есть, это пространство сопоставимо с площадью Сан-Марко в Венеции. Однако, инженеры считают эту конструкцию настолько прочной, что уверены: по крыше не только безопасно ходить, но можно даже проехаться на машине. И, конечно, купол оснащен системой таяния снега и сбора конденсата. Правда, у проекта было много противников, в том числе и в Минкульте, обзывавших новое здание муляжом, однако энтузиазм архитекторов, строителей и тогдашнего префекта Центрального округа Москвы Александра Музыкантского пересилили. И время показало, что они были правы. Стеклянные пирамиды во дворе Лувра или разновеликие полосатые колонны в Пале-Рояле тоже многие считали издевательством над историей и культурой Франции.

Татьяна Цыба

Мистика Гоголя

Николай Гоголь – самый загадочный русский писатель. Его жизнь окружена тайнами, много мистики и в жизни писателя, и в его произведениях.

Загадочна и судьба памятника, который три раза менял место.

Общество любителей словесности, в котором состоял при жизни и сам Гоголь, развернуло сбор средств по всей стране на строительство памятника Гоголю. Чтобы собрать 50 тыс. рублей, понадобилось 10 лет.

В 1909 году на Гоголевском бульваре, тогда Пречистинском, установили памятник Гоголю, скульптор Н. Андреев, архитектор Шехтель. Публики собралось на площади очень много, в ближайших домах даже сдавали комнаты в аренду с видом на бульвар. Из-за давки 40 человек упали в обморок. Когда сдернули покрывало, народ ахнул, и воцарилась гробовая тишина. Зритель был не готов увидеть такого Гоголя. Голова обречённо опущена, и вся поза Николая Васильевича говорит о покорности всему, что судьба ему уготовила. Сидел, завёрнутый в плащ, и как бы смотря на камин, где горит его второй том «Мертвых душ». Скульптор изобразил писателя в последние годы его жизни. В работе над памятником Андреев перечитал все произведения Гоголя, съездил на Украину, встретился с современниками, которых застал живыми, изучил переписку с друзьями. Изобразил Гоголя в период душевного кризиса, опустошенного, утратившего веру в творчество. Из художников поддержал скульптора только Илья Репин: «Сколько страданий в этом мученике за грехи России!»

3 марта 1927 года около памятника Гоголю состоялся митинг революционных писателей. Они обсуждали, нужен ли Гоголь современным людям, или пора выбросить его на свалку истории. Присутствующий Михаил Булгаков сжал кулаки. «Их накажут. Нет, не Бог. Их накажет Сатана. Да, явится в Москву и накажет». Возможно, тогда родился замысел романа «Мастер и Маргарита».

Памятник Гоголю простоял на этом месте 42 года, ровно столько же прожил писатель. Мимо памятника проходил путь Сталина от Кремля на дачу, грустный памятник ему не нравился и он приказал убрать его с глаз долой. И в 1951 году памятник увезли в Донской монастырь. Но вскоре советская власть решила сделать в обители приют или тюрьму для несовершеннолетних преступников. Памятник Гоголю перевезли ещё раз во двор бывшей усадьбы графа Александра Толстого на Никитском бульваре, где Гоголь прожил последние четыре года своей жизни, и где сжёг второй том «Мертвых душ». С Александром Толстым Гоголь познакомился в 30-х годах, знакомство переросло в крепкую дружбу, супруги отвели писателю апартаменты на первом этаже и старались сделать все, чтобы ему было тепло, уютно и удобно в их доме. Гоголю нравилось, ведь он никогда не был богат, у него никогда не было собственного жилья, он снимал квартиры или жил у друзей. Здесь о нем заботились, как о ребенке, он не нуждался ни в чем. Гоголь даже хвастался друзьям, как ловко он устроился, сейчас бы сказали, на халяву.

В этом доме разыгралась заключительная драма Гоголя. В январе 1825 года неожиданно умирает жена друга, известного славянофила Хомякова, мать семерых детей. Гоголь никогда не был женат, он очень любил эту женщину и считал ее самой достойной из всех женщин, встреченных им в жизни. Смерть Хомяковой стала для Гоголя предзнаменованием собственной смерти. С этого момента каждый день он думая о её приближении. Гоголь стал много молиться. Однажды вечером он позвал прислугу Семена и велел растопить печь. Достал пачку тетрадей, перевязанных бечёвкой, бросил в камин и свечей зажёг огонь. Рукопись гореть не хотела, обгорели только края тетрадей, и огонь погас. Тогда Гоголь развязал тетради и бросал по листочку, затем опять зажёг свечу. Когда все сгорело, он встал, перекрестился, вернулся в свою комнату, лег на диван и заплакал.

Над вторым томом «Мертвых душ» Гоголь работал 19 лет и посчитал, что поэма не удалась. Здесь Чичиков должен был преобразиться из авантюриста в хорошего гражданина с помощью губернатора и императора. Испуганные Толстые вызвали к Гоголю самого лучшего врача, который посоветовал писателю отлежаться. Гоголь лежал, ни с кем не разговаривал, почти не ел. Перестал следить за собой, умываться, одеваться, хотя по жизни был щеголем. Возможно, плохое самочувствие напомнило писателю о несдержанном слове. Когда-то Гоголь сильно болел, и пообещал, если поправится, уйдет в монастырь. Однако этого не сделал. И вот бог наказал. Толстой приглашал лучших врачей, собирал консилиум, который решил поставить Гоголю две пиявки на нос, посадить в теплую ванну, а голову поливать холодной водой. Гоголь умер в 42 года почти нищим, все его имущество оценили в 43 рубля. Похоронили его на кладбище Даниловского монастыря, но затем в числе самых именитых останки перенесли на Новодевичье кладбище. Мистика и загадки преследовали писателя и после смерти. При вскрытии гроба голова писателя лежала на боку. В последние годы жизни с Гоголем случались приступы, на несколько мгновений могло остановиться сердце, поэтому он боялся быть захоронены заживо и даже написал завещание с просьбой похоронить после того, как станут видны трупные пятна. И вот открыли гроб, а голова лежит на боку, некоторые говорят, вообще головы в гробу не было. Мистика! Толстой привез с Крыма огромный черный камень, напоминающий Голгофу, и на нем поставили крест.

Впоследствии советская власть поставили другой памятник Гоголю. А черный камень оказался на могиле Булгакова.

Мистика ученика Гоголя.

А на Гоголевском бульваре с 1952 года стоит молодой, нарядный, красивый, успешный Гоголь работы Н. Томского. Москвичи тоже восприняли этот памятник в штыки и даже написали эпиграмму:

Юмор Гоголя нам мил,
Слезы Гоголя – помеха
Сидя, грусть он наводил,
Пусть теперь стоит – для смеха

Шутили горожане после установки нового Гоголя на бульваре. Прошло время – привыкли.

Татьяна Цыба

Трудная судьба Варлама Шаламова

Варлам Шаламов – человек сложной судьбы, поэт, писатель больше известен как автор «Колымских рассказов». Его имя стоит в одном ряду с Солженицыным, но Шаламов всегда оставался и остаётся в тени Солженицына.

Варлам Шаламов родился в Вологде, там прошло его детство, 16 лет он провел на Колыме, но и Москва была в его жизни. На доме 8 в Чистом переулке установлена мемориальная доска: здесь жил Варлам Шаламов.

Прожил он в этом доме недолгое время между двумя арестами.

В 1927 году Варлам Шаламов становится участником акции протеста, посвященной 10-й годовщине революции: вместе с группой подпольных троцкистов он выходит с лозунгом «Долой Сталина!». За участие в этой акции он впервые «без суда и следствия» был отправлен в лагерь на три года. С этого момента начинается его арестантская жизнь, и продолжается она до 1951 года. В 1931 году он приезжает в Москву в этот дом в Чистом переулке в семью старого большевика Игнатия Гудзя и женится на его дочери Галине. Здесь родилась их дочь. Шаламов начинает писать стихи, рассказы, он сотрудничает с редакциями, ходит по этим улицам, его начинают печатать в некоторых московских журналах.

В 1937 году в этот дом ночью вошли люди, Шаламов был арестован во второй раз, счастье продлилось всего 3 года. Арестовали Шаламова по доносу брата жены, сотрудника НКВД, за антисоветские высказывания. Его увозят сначала в Бутырскую тюрьму, а потом отправляют на Колыму. Вернётся он в этот дом только в 1953 году и будет тайно встречаться с семьёй, так как жить ему надлежало за 101 километром. Брат жены продолжал следить за парой и писать доносы.

В 1937 году его отправляют в Магадан на золотодобывающие прииски. 13 лет он кочует по шахтам и посёлкам в качестве землекопа, забойщика, лесоруба, поменял пять приисков. В Колымских лагерях пытается бежать, попадает в штрафной прииск – и добавляет себе срок. Здесь он заканчивает медицинские курсы, работает в лагерных больницах фельдшером.

Работает в Якутии, зарабатывая на билет в Москву.

«Колымские рассказы» – программное произведение состоит из шести циклов. Шаламов описывает жизненный путь людей, которые были сломлены системой. Шаламов был убежден, что лагерь абсолютно для всех является отвратительной и ужасной школой. Он негативно отзывается о Солженицыне. Отказывается от предложения Солженицына работать над «Архипелагом ГУЛАГ» вместе и запрещает Солженицыну использовать свое имя в его материалах. Шаламов считает, что Солженицын сделал себе имя за счёт спекуляции темы лагерей. «Архипелаг ГУЛАГ» оставляет в тени «Колымские рассказы». Шаламов хотел, чтобы его рассказы выходили в своей стране, чтобы вышли за пределы самиздата, но этого не случилось, этому помешала популярность Солженицына.

Шаламов считает, что лагерь – это опыт отрицательный полностью, что лагерь растлевает всех. Для Солженицына, и это видно в «Одном дне Ивана Денисовича», лагерь – место очищения, и, вообще, Россия должна пройти «большевистское искушение», чтобы очиститься. Шаламов считает, что Солженицын пишет не всю правду о лагерях. В «Одном дне Ивана Денисовича» в лагере живёт кошка. Шаламов считает, что в лагере на Колыме кошку бы съели.

Шаламов категорически не хотел участвовать в политических играх. Он писал, что самиздат и тамиздат – это оружие двух разведок. А Солженицын в борьбе участвовал, и сам был орудием «холодной войны». И в этом тоже разница в их судьбах, – большая разница. Единственный легальный рассказ Шаламова вышел в 1965 году в журнале «Сельская молодежь». А «Колымские рассказы» вышли уже после смерти писателя. В 1965 году на полуофициальном вечере, посвященном памяти Осипа Мандельштама, Шаламов читал рассказ «Шерри-бренди».

В основе сюжета – умирающий в ГУЛАГе поэт. Рассказ – дань поэта своему другу по искусству и судьбе. Больной Мандельштам читает у костра сонеты Петрарки. В президиуме заволновались и передали ведущему вечера записку: прекратить чтение. Ведущим был Илья Эренбург, он спрятал записку в карман и дал возможность дочитать рассказ. Выступление было принято с восторгом. Шаламов вошёл в литературный круг Эренбурга. Завязалась дружба с Надеждой Мандельштам. Вскоре он был представлен Анне

Ахматовой. Шаламов отказался от своих диссидентских взглядов, и некоторые расценили это, как предательство…

16 лет лагерей сломали Шаламова только физически. Последние годы он провел в доме престарелых Литфонда.

Будучи сыном священника, Варлам Шаламов всегда считал себя неверующим. Тем не менее, отпели и похоронили его с соблюдением всех православных традиций на Кунцевском кладбище Москвы.

Александр Нефёдов

Тринадцатая тень

Когда на столицу опускаются вечерние сумерки, а город озаряется светом ярких уличных фонарей и неоном магазинных витрин, прохожим на Новинском бульваре открывается на мгновение удивительное зрелище. Не всякому дано это видеть, да и длится таинство всего несколько секунд: странная группа бронзовых фигур, покрытых благородной патиной, вдруг будто оживает. Двенадцать угрюмых ликов обретают человеческие черты и устремляют свой взор на тринадцатого собрата. А он, неуклюже засунув руки в карманы помятых брюк, пристально вглядывается в пафосное здание на другой стороне бульвара. Ему кажется, что где-то там, в верхних этажах американского посольства и решилась однажды судьба русского поэта еврейского происхождения, по капризу своему сделавшая его изгнанником на Родине, затем гражданином США, а далее – всемирно признанным поэтом.

Он замер здесь в бронзе в мае 2011 года. Гениальный скульптор Георгий Франгулян подарил столице эту композицию, тем самым как бы причислив поэта мира к москвичам. Или приблизив к нему москвичей… А ведь юбиляр бывал при жизни в Москве редко, наездами. Широкого отражения в его творчестве Москва не нашла, в отличие от родного Ленинграда. Лишь в раннем своем произведении – «Рождественском романсе» он упоминает ночную столицу, Александровский сад, Ордынку и замоскворецкую мглу в предновогодний вечер. Он больше любил город на Неве, его каналы и мосты, хотя по жизни своей многострадальной, в которой были и психушки, и аресты, ссылка и высылка, понимал: «Если выпало в Империи родиться, лучше жить в глухой провинции у моря»…

Но вовсе не по иронии судьбы он обрел свое вечное пристанище на лагунном острове Адриатического моря, – на венецианском кладбище Сан-Микеле…

Теперь он – единственный современный русский поэт, признанный на мировом уровне безусловным классиком. Оцененный Нобелевской премией на чужбине и увековеченный в бронзе в неродном городе. Поэт ХХ века, о котором издано самое большое количество мемуаров и которому посвящено бесчисленное множество конференций.

…Очереди за вожделенной визой вдоль стен американского посольства – уходящая примета Новинского бульвара. И люди, суетящиеся здесь, уже не вызывают удивления у прохожих, лишь у некоторых – зависть или непонимание. Привыкли мы и к бронзовому поэту, на фоне двенадцати безликих плоских фигур взирающему на мир поверх толпы. А он своим грустным скульптурным обликом, да и реальной непростой судьбою, словно стремится всем нам напомнить, что зачастую и любовь, и надежды бывают призрачны. Но мы, вопреки всему, продолжаем здесь и сейчас верить:

«…как будто жизнь начнется снова,
как будто будет свет и слава,
удачный день и вдоволь хлеба,
как будто жизнь качнется вправо,