Мутный Лес

– Неизвестно, что нас ждёт на том берегу. Всякое может случиться. В том числе, и малоприятное. Поэтому будешь охранять – до нашего прибытия – Ивана Палыча, Валентину и поклажу. Понятно излагаю?

– Так точно!

– Молодец. Можешь, когда захочешь…

Серая каменная коса. Молчаливая тёмно-зелёная стена леса за спиной. Шустрые солнечные зайчики, беззаботно пляшущие на воде. Голубое бездонное небо над головами. Полное безветрие.

Походный завтрак – жидкая каша «пшеничка» с кусочками краковской колбасы – завершился.

– К отплытию! – скомандовал Сергей.

– Может, сперва мы с Рыжим помоем посуду? – жалостливо вздохнув, предложила Натка. – А уже потом…

– Отставить! К отплытию, я сказал. Пока лодка вернётся, мы посуду раз десять успеем помыть. Да и сполоснуть. К отплытию, родные…. Отдать, мать вашу, концы!

Отдали. Пашка, уверенно забирая вправо, чтобы случайно не налететь на ближайший холмистый остров, активно заработал вёслами.

– Не скучайте, соратники! – прокричал на прощанье Палыч. – Скоро, Бог даст, встретимся!

Берег начал постепенно отдаляться. А потом, когда по водной глади было пройдено порядка двухсот пятидесяти метров…

Плотный туман навалился неожиданно. Только что вокруг было светло и радостно. В голубом небе беззаботно носились-кружили шустрые чёрные стрижи. И, вдруг, за доли секунды всё изменилось – резко и сразу.

– Ничего не видно. Совсем. Ни впереди, ни сзади. Только слева призрачно чернеет островной силуэт, – заволновался Иван Палыч. – Туман густой, как деревенская качественная сметана. Только светло-сиреневый. И тишина…. Гулкая какая-то. Словно в подземном бункере, оборудованном на случай наступления Конца Света, предсказанного древними и коварными южноамериканскими жрецами…. Эй, на берегу! Сергей! Лиза! Эй! Отзовитесь кто-нибудь!

– Птичка! Эй! – слаженно подключились близнецы Петровы. – Эге-гей! Куда вы все пропали? Эге-гей!

Ответа не последовало. Более того, и речное эхо, затаившись, упрямо отказывалось проявлять себя. Казалось, что крики – почти сразу – безвозвратно и навсегда тонули в густом сиреневом тумане…

– Надо поворачивать назад, – предложил рассудительный Женька. – Чем быстрее, нет лучше.

– Это точно, – поддержала брата не менее рассудительная Валентина. – Пока окончательно не заблудились в дурацком тумане.

– Ерунду говорите, соратники, – самоуверенно хмыкнул Назаров. – Как здесь, вообще, можно заблудиться? Речное течение, конечно, слабенькое, но, всё же, присутствует. Я его вёслами прекрасно ощущаю. Гребём поперёк течения, и все дела. В любом раскладе, рано или поздно, упрёмся в противоположный берег. Правильно, Палыч?

– Абсолютно верно. Типа – истина прописная. Нам ли, отважным путешественникам и первооткрывателям, бояться какого-то тумана? Как и всех прочих проявлений непогоды? Греби, Рыжий! Вперёд! За славой и разлапистыми орденами!

За кормой что-то солидно и громко плеснуло. Вернее, кто-то – большой и сильный.

– Ай! – запаниковала Валька. – Хвост! Помогите!

– Ну, хвост, – презрительно поморщился Пашка. – Рыбий…

– Ничего и не рыбий! Ребристый, бугорчатый, буро-зелёный, заострённый…. Крокодилий, вот!

– Так, уж, и крокодилий…

– Ш-ш-ш! – раздалось – со стороны правого борта – громкое и противное шипенье.

– Эта зубастая гадина прокусила нашу лодочную резину! – известил Евгений. – Воздух выходит!

– Ш-ш-ш-ш-ш! – шипенье усилилось.

– Гнида переключилась на левую сторону!

– Рыжий, поворачивай к острову! – велел Иван Палыч. – Он где-то совсем рядом. Борта оседают прямо на глазах…. Поворачивай! Греби! Шустрее! Наддай!

Назаров ловко развернул лодку на девяносто градусов, носом по течению, и навалился – что было сил – на древки вёсел…

Лодка, уверенно забирая вправо, чтобы случайно не налететь на ближайший холмистый островок, отчалила от берега.

– Не скучайте, соратники! – долетел хриплый голос Палыча. – Скоро встретимся!

Отчалила и, проплыв (пройдя), около двухсот пятидесяти метров, пропала.

В том плане, что скрылась в густом светло-сиреневом тумане?

А не было никакого тумана. По крайней мере, с берега его не наблюдалось – только сплошная водная гладь, тянувшаяся до далёкого противоположного берега, и многочисленные серые и тёмно-зелёные острова.

Резиновая ярко-оранжевая лодка пропала сразу – без предупреждения и следа.

– Как же так? – взволнованно забормотала Натка. – Как же так, Пашенька? Куда же ты подевался, любимый? – через несколько секунд перешла на отчаянный крик: – Павлик! Эй! Где ты, Рыжий? Отзовись! Эге-гей! Пашенька!

– Иван Павлович! – подключился Сергей. – Что случилось? Профессор! Петровы! Эй! Отзовитесь немедленно…

Ответа не последовало. Лишь зловещая тишина висела над Малой Мутной. Гулкая такая. Вязкая. Словно в подземном бункере, оборудованном на случай наступления Конца Света, предсказанного древними и коварными южноамериканскими жрецами…. Более того, и речное эхо, затаившись, упрямо отказывалось проявлять себя. Казалось, что людские голоса почти сразу, словно бы сталкиваясь с невидимой прозрачной стеной, обрывались и тонули – безвозвратно и навсегда – в мрачных водах Малой Мутной…

Глава четвёртая

Ретроспектива 002. Птичка, шаманское пророчество

После окончания средней школы у Наташки не возникло никаких проблем и метаний, мол: – «Какую профессию выбрать? В какое высшее учебное заведение поступать?». Все известные ей предки по отцовской линии имели прямое и непосредственное отношение к Ленинградскому Горному Институту имени пламенного революционера Г. В. Плеханова (ныне – Национальный минерально-сырьевой Университет). Причём, к геологоразведочному факультету означенного ВУЗа. И, более того, всю жизнь занимались благородным и нужным делом – бурением в земной коре скважин самого различного диаметра и назначения.

Её прапрадед, естественно, окончил Горный ещё до Октябрьской революции, после чего отбыл в далёкую и суровую Сибирь – искать золотоносные и платиновые месторождения, расположенные в Иркутской губернии. Там и женился, взяв в жёны простую сибирскую девушку, уроженку знаменитого посёлка Бодайбо. А ещё лет через двадцать, сколотив приличный капитал, перебрался с семейством в город Дерпт, нынешнее эстонское Тарту, где и родился Наташкин прадед – легендарный путешественник и исследователь Леонид Алексеевич Кулик.

Надо отметить, что долгие годы дороги Горного института и Леонида Алексеевича не пересекались. Последний – после смерти отца – переехал с родственниками на Южный Урал, в городок Троицк, где успешно окончил местную классическую гимназию. А после этого отправился в столицу и поступил в Петербургский Лесной институт. Отучился он там, правда, всего-то один год, после чего был исключён за участие в студенческих волнениях и, в качестве наказания, призван на военную службу. Окончил Тираспольскую полковую школу, уволился в запас, вернулся в Троицк, подался в большевики, был арестован и осуждён за распространение нелегальной литературы, отсидел в тюрьме, вышел и устроился помощником лесничего. Ничего, короче говоря, значительного, примечательного и интересного…. 1911-ый год стал для Наткиного деда знаковым и переломным: он – в качестве геодезиста – принял участие в работе знаменитой Радиевой экспедиции, возглавляемой В. И. Вернадским. Знаменитый академик приметил любознательного и смышлёного молодого человека, познакомил его со своими научными трудами, а через год с небольшим привлёк к работе в Минералогическом музее при Петербургской Академии Наук. А как можно было всерьёз заниматься минералогией без теснейшего сотрудничества с профессорами и доцентами Горного института? Тем более, что оба заведения располагались в прямом соседстве, на набережной Васильевского острова…. Потом прогремела Первая мировая война, которую Леонид Алексеевич закончил в чине поручика, многочисленные научно-исследовательские экспедиции и увлечение метеоритами. А, как известно, буровые установки действенно и эффективно помогают при поиске метеоритных осколков, скрытых под толщами осадочных пород…

Дед девушки, успешно защитив в Горном кандидатскую диссертацию, уехал в Якутию и занялся поиском алмазов. Успешно, надо отметить, занялся, даже поучаствовал в открытии двух алмазоносных кимберлитовых трубок[7 - – Кимберлитовая трубка – вертикальное или близкое к вертикальному геологическое тело, образовавшееся при прорыве газов сквозь земную кору. Кимберлитовая трубка заполнена кимберлитом, в котором встречаются технические и ювелирные алмазы.].

А её отец, окончив Горный институт, уехал по распределению на Чукотский полуостров. Работал в Дукатской, Чаунской и Майской ГРП – в должностях бурильщика, бурового мастера, старшего технолога и начальника участка. В посёлке – «Майский» Наталья и родилась.

Майский – место особенное, расположенное за Полярным кругом, примерно в двухстах семидесяти километрах северо-восточней легендарного города-порта Певек. Болотистая тундра, скучные камни, карликовые берёзы, покатые сопки с чёрными вершинами, бело-серый ягель, беспокойные северные олени, долгая Полярная ночь, бесконечные вьюги, пороши и метели, лютые морозы, дикая река Паляваам. И здесь, практически на Краю Земли, вырос вполне даже благоустроенный посёлок городского типа: блочно-щитовые пятиэтажные и даже девятиэтажные дома, типовая школа-десятилетка, два детских садика, кинотеатр, молодёжный клуб, спортивный зал, крытый каток, прачечная, химчистка и даже кафе-бар. Цивилизация, одним словом…. Как такое могло произойти-случиться? Очень просто. Посёлок Майский был построен при ГОКе (горно-обогатительном комбинате), на котором из горной породы, изъятой из земных недр, добывали золото – очень важный для страны Советов ресурс. А Майская ГРП, как раз, и обслуживала означенный ГОК, производя комплексную доразведку золотоносного месторождения на долгие годы и десятилетия вперёд. Поэтому и денег – на бытовые нужды-расходы – у поселкового Совета всегда было в достатке. Даже студенческие строительные отряды – практически со всей страны – приезжали каждое лето в Майский: штукатурили, красили, обустраивали, обновляли, ремонтировали, прокладывали. Делали из посёлка, образно выражаясь, образцово-показательный населенный пункт. Типа – достижения развитого социализма в действии. Смотри и радуйся…

Впрочем, давно это было, ещё до приснопамятной горбачёвской Перестройки. А Наташка родилась в 1992-ом году, когда СССР уже успешно распался, а страна начала – поступательно и неуклонно – погружаться в пучину бестолковых псевдо-рыночных реформ.

Удивительно, но новоявленных российских капиталистов чукотское золото, такое впечатление, совсем не интересовало. Почему? Может, было – просто-напросто – не до него? Мол, надо сперва приватизировать более лакомые и выгодные объекты? Или же, действительно, что-то там не заладилось с производственной рентабельностью, и по-настоящему сработали некие финансовые рыночные механизмы? Трудно сказать…. Тем не менее, для жителей Майского наступили тяжёлые и непростые времена. Первым делом исчезли-испарились – как класс – студенческие строительные отряды. Потом всё-всё начало стремительно дорожать: продукты, одежда, обувь, пиво, водка, сигареты, книги, мебель, мыло, спички, детские игрушки…. А зарплата, если и росла, до гораздо медленнее, чем всё дорожало. Вскоре её стали регулярно задерживать. Комбинат то работал, то останавливался. Да и с бурением скважин наметились существенные трудности-сложности: то солярки не завезли вовремя, то алмазных буровых коронок, то химического промывочного раствора. А когда мало набуренных метров, то и зарплата, понятное дело, получается урезанной…

Посёлок постепенно ветшал: с домов облезала краска, водопровод и канализация постоянно ломались, некогда ровнёхонькие асфальтовые дороги превращались – прямо на глазах – в сплошные колдобины, ямины и рытвины. Поселковые власти только беспомощно разводили руки в стороны, мол: – «Ничем, граждане, не можем помочь! Нет денег совсем. Дай Бог, чтобы хватило на топливо – зиму продержаться…. Если не хватит? Замёрзнем, ясен пень. Всем посёлком, мать его, замёрзнем. Уезжайте, родненькие, пока не поздно, на Большую Землю! Сваливайте – к чёртовой матери…».