Атаман А. И. Дутов

Тут встретили нас офицеры, отосланные нами из Москвы в первый день… Вскоре адъютант повел нас к атаману. Кабинет его можно было бы назвать музеем, все говорило здесь о древности Оренбурга и казачьих традициях. Встав из-за письменного стола, Дутов сделал несколько шагов навстречу и сердечно поздоровался:

– Ждал, сестра, каждый день. Много говорили о вас казаки… Рад познакомиться. Разрешите принять при вас двух офицеров с докладом из Самары?

Доклад длился недолго, помню, касался он того, как отбить золотой запас Государственного Банка в Самаре.

– Как доехали? Кого привезли с собой?

– Доехали благополучно, а привезли 120 офицеров.

– Не может быть, – откинувшись на кресло, удивился атаман. – Но как вам удалось?..

К сожалению, офицерские отряды не у меня, а у атамана Каледина на Дону. Но это не помешает мне принять офицеров, прибывших с вами, тем более что скоро я двинусь на Самару отбивать золотой запас… Ко мне тоже едут отовсюду переодетые офицеры. Эту силу надо использовать. Но нельзя оборванных и измученных сразу посылать в бой, сначала – отдых. А для этого необходимы деньги и деньги. У меня в войске их вовсе нет. Созвал я наших милых купчиков, просил дать денег, не помогло, хоть и клянутся: «Душу отдадим за спасение России». Я им: «Оставьте душу себе, мне деньги нужны». Не тут-то было. Пришлось наложить контрибуцию – в миллион рублей. Дал сроку 24 часа, завтра утром должны быть доставлены. Все рабочие-большевики грозились забастовкой, так что одно оставалось – занять войсками городские учреждения, расстреляв предварительно зачинщиков

. Рабочие комитеты я засадил в тюрьмы, как заложников. Думаю, что голубчики призадумаются; знают – не шучу. Пробовали присылать делегации с требованием освободить арестованных. Несколько раз дал маху: принял. Но когда уже очень обнаглели, – даже террором стали мне грозить и казакам, – перестал с ними церемониться. Теперь, когда приходит делегация, попросту зову казаков, и они делегацию забирают. Что с ней потом делают – меня мало интересует. Сейчас Россия в таком состоянии, что разговаривать не время… Ну и прекратились делегации. Слава Богу, все в порядке. Получил я приказ от Ленина сдать власть совету казачьих депутатов. Что же? Я ответил: «Мерзавцев и бандитов властью назвать не могу». Имею сведения, что мой ответ дошел по адресу. Под Ташкентом вырезали много казаков, начальник еле спасся, переодевшись сартом… Но ежели удастся спасти золотой запас из Самары, тогда ничего не страшно. А доколе денег нет, что поделаешь? Знаете наших купцов: пока раскачаются, с Россией Бог весть что стрясется. Ни я, ни Каледин, ни Алексеев без денег ничего не сделаем… В Новочеркасске теперь Всероссийский казачий съезд. Отправляйтесь-ка немедля на Дон к Каледину с моим письмом и расскажите все подробно о себе и то, что я говорил…

Атаман сказал еще, что в Оренбурге вся городская управа – сплошь большевики, но он прикажет ей выдать мне удостоверение… Дутов просил поддерживать связь с ним, не доверяя казакам, среди которых шла энергичная большевицкая агитация. У Дутова мы пробыли часа четыре, а затем – в городскую Управу, где все было исполнено по приказу атамана…»

.

В тот же день (7 ноября) Нестерович выехала из Оренбурга в Новочеркасск. По мнению Нестерович, «настроение среди оренбургских казаков было отличное, дружно возмущались расстрелами офицеров. В вагон заходили казаки, караулившие на станции. Говорили о большевиках, негодовали, рассказывая о задержке вагона с бомбами и оружием по дороге из Ташкента в Самару… Какое путешествие! Всюду расстрелы, всюду трупы офицеров и простых обывателей, даже женщин, детей. На вокзалах буйствовали революционные комитеты, члены их были пьяны и стреляли в вагоны на страх буржуям. Чуть остановка, пьяная озверелая толпа бросалась на поезд, ища офицеров»

. На Юге России работой Дутова заинтересовался Генерального штаба генерал от кавалерии И.Г. Эрдели, который, выслушав рассказ Нестерович, сказал, что «сам сторонник крутых мер, что Дутов в этом отношении полная противоположность Каледину»

. Судя по всему, Дутов сумел произвести сильное впечатление на молодую сестру милосердия, ведь на самом деле он в своих действиях редко прибегал к крайним мерам. Товарищ (помощник) Каледина М.П. Богаевский придал письму Дутова большое значение и бросился звонить донскому атаману. Вскоре состоялась беседа Каледина и Богаевского с Нестерович, в ходе которой руководители донского казачества интересовались деятельностью Дутова, а Каледин, прочитав письмо Дутова, сделал карандашные пометки в полученных из Оренбурга бумагах. Затем с Нестерович беседовал бывший Верховный главнокомандующий генерал М.В. Алексеев, который отметил, что его обрадовали «крутые меры атамана Дутова»

. 13 ноября Нестерович была уже в Москве с письмами от Алексеева, Каледина и Дутова. 14 ноября она отправила в Оренбург еще 68 офицеров и юнкеров. Таким образом, всего в Оренбург при содействии сестры милосердия М.А. Нестерович в ноябре 1917 г. было переброшено не менее 188 офицеров и юнкеров. Видные деятели антибольшевистского движения на Юге России (М.П. Богаевский, А.М. Каледин, И.Г. Эрдели) хотели направить Нестерович к Дутову еще раз уже в декабре 1917 г., однако такая поездка была бы уже крайне рискованной и по этой причине не состоялась. Однако в дальнейшем связь Дутова с белым Югом поддерживалась при помощи курьеров, в роли которых обычно выступали офицеры.

Для «самозащиты и борьбы с насилием и погромами, с какой бы стороны они ни были», 8 ноября Оренбургской городской думой был создан особый орган – Комитет спасения Родины и Революции под председательством оренбургского городского головы В.Ф. Барановского, в который вошли 34 представителя казачества, городского и земского самоуправления, политических партий (кроме большевиков и кадетов), общественных и национальных организаций. Ведущую роль в Комитете играли социалисты. Решение о создании Комитета было принято еще 28 октября.

В ответ на арест большевистских лидеров 9 ноября началась забастовка рабочих Главных железнодорожных мастерских и депо, железнодорожное движение остановилось. Небезынтересно, что была подготовлена телеграмма протеста: «В свободной России не может быть мест арестов (так в документе. – А. Г.) политических деятелей тех или иных партий, если нет на то законных и веских данных [к] аресту»

. Авторы этого документа, судя по всему, пребывали в каком-то вымышленном ими самими мире. Рационализмом и покорностью судьбе отличалась резолюция общего собрания служащих управления службы тяги: «Судьба Родины будет решаться не в Оренбурге, а Оренбург разделит участь общую всей стране, и, что вследствие этого, долг каждого гражданина принять все зависящие от него меры к избежанию напрасного кровопролития, к каковому влечет в настоящее время забастовка, возбуждающая ненависть всего населения к железнодорожникам»

. Было также постановлено ничего не платить бастующим. Известный большевик ПА. Кобозев был также против забастовки, которая, по его мнению, «одинаково тяжело бьет обе стороны и трудно решить, которую больнее»

.

Вечером 9 ноября к атаману явилась делегация пекарей с категорическим требованием освободить большевиков под угрозой забастовки

. 12 ноября в Оренбург тайно для выяснения обстановки прибыл уже упоминавшийся чрезвычайный комиссар Оренбургской губернии и Тургайской области ПА. Кобозев, который должен был возглавить борьбу с Дутовым. Оренбургскими большевиками был составлен ультиматум Дутову, бумагу предполагалось предъявить атаману после получения от Кобозева телеграммы с указанием на то, что он собрал войска для наступления на Оренбург. Кобозев уехал в Бузулук, а в его отсутствие оренбургские большевики, возможно из-за амбиций Цвилинга, решили ускорить ход событий.

14 ноября был переизбран Исполнительный комитет Оренбургского Совета рабочих и солдатских депутатов. Между прочим, в этот же день оренбургский гарнизон своей резолюцией одобрил действия Дутова

. В ночь на 15 ноября по инициативе Цвилинга в здании Караван-сарая было проведено заседание Совета, на котором присутствовало 125 человек. Около 2 часов ночи было принято решение о создании Военно-революционного комитета в составе С.М. Цвилинга, А.М. Бурчак-Абрамовича, Гаврилова, А.Я. Закурдаева, Попова и П.М. Челышева. Первым делом был издан приказ о переходе к ВРК всей полноты власти в Оренбурге.

Противники большевиков отреагировали незамедлительно – вопрос стоял остро: или большевики арестуют членов Комитета, или последние большевиков. По настоянию Дутова Комитет принял решение арестовать заговорщиков. Караван-сарай был оцеплен двумя сотнями казаков, ротой юнкеров школы прапорщиков при пулемете и милицией, после чего все собравшиеся были задержаны. 25 человек (по некоторым данным – 32

) – членов Оренбургского Совета рабочих и солдатских депутатов от партии большевиков было арестовано, часть выслана в станицы с предписанием «содержать препровождаемых впредь до суда под строгим надзором, не допуская ни побега их, ни каких-либо к ним посетителей. Содержать в теплом помещении, кормить так, как едят и сами казаки – не богато, но и не голодно, не допускать над ними никаких недостойных казаков насилий. Писать письма им можно разрешить, но все письма направлять через Войскового Атамана»

. Военно-революционный комитет, а вместе с ним и угроза захвата власти большевиками в городе были ликвидированы.

Позднее высланные были возвращены в тюрьму, где содержались в щадящем режиме (два раза в неделю были разрешены свидания, причем даже с целыми делегациями, разрешено самостоятельно готовить пищу (продукты поставлял штаб Красной гвардии)

, у Цвилинга в тюрьме был при себе револьвер Кольта

), что являлось, на мой взгляд, глубоко ошибочным решением. Уже в ночь на 13 декабря 1917 г. арестованным при содействии нелегального отряда Красной гвардии удалось бежать из тюрьмы

. Всего в те дни по городу было расставлено 77 постовых караулов, из которых лишь 2 казачьих, а остальные пехотные

.

Оренбургские настроения тех дней и протест против углубления революции наиболее образно выразил редактор «Оренбургского казачьего вестника» А.С. Беленинов в стихотворении «В эти дни»

:

Хочется плакать от гнева и боли
В эти осенние, грустные дни…
Родина, ждавшая счастья и воли,
Что над тобой совершили они?
Кровь, и потери, и страх, и рыданья,
Муки над трупами павших в бою —
В это ли в долгие годы страданья
Ты воплощала надежду свою?
Враг торжествующий, бунт и измена,
Голод и вой озверевших людей —
Это ль в столетия царского плена
Было мечтой твоих лучших детей?..

В конце ноября 1917 г. Дутова, как и ожидалось, избрали депутатом Учредительного собрания от Оренбургского казачьего войска. По Оренбургской губернии победа на выборах досталась казакам (218 196 голосов по губернии, 7921 голос в Оренбурге, 570 в Челябинске, 1238 в Троицке, 158 в Орске), на втором месте оказались большевики, которые, как ни парадоксально, тоже баллотировались (166 121 голос по губернии, 20 227 в Оренбурге, 9484 в Челябинске, 5996 в Троицке и 1431 в Орске), кроме того, последние с большим отрывом победили в городах Оренбурге, Челябинске и Троицке. На третьем месте были башкиры. Голоса огромного небольшевистского электората распылились между списками казаков, кадетов, эсеров, меньшевиков, народных социалистов, мусульман, башкир и кооператоров

. В итоге из 11 депутатов от Оренбургской губернии четверо представляли казаков (А.И. Дутов, А.И. Кривощеков, В.А. Матушкин, Г.Г. Богданов), трое – большевиков (С.М. Цвилинг, А.А. Коростелев, С.Е. Чуцкаев) и по два депутата от эсеров (М.Х. Поляков, И. Сорокин) и башкир-федералистов (Ш.А. Манатов, Г.-А.Р. Фахретдинов). Впрочем, не следует преувеличивать значение выборов в Учредительное собрание и сознательность голосования уральского населения, как и населения других регионов России. Например, в Уржумском уезде Вятской губернии крестьяне, обсуждая (!), за кого голосовать, руководствовались откуда-то нахватанными сведениями о том, что один из списков «пользительнее», при этом было высказано мнение, что лучше голосовать за списки № 7 и 11, т. к. эти номера «самые счастливые»

. Есть все основания верить газетному сообщению об этом, а также и предположить, что в других регионах выбор населения осуществлялся примерно по такому же принципу.

Тогда же Дутову подчинились центры 2-го и 3-го военных округов – Верхнеуральск и Троицк, а также города Орск и Челябинск, причем последний весьма условно контролировался Дутовым лишь с 30 октября по 20 ноября 1917 г. (в этот день Челябинск занял сводный отряд красногвардейцев из Самары и Уфы под командованием В.К. Блюхера, а также Сызранский кавалерийский дивизион)

. Таким образом, Дутов в ноябре формально поставил под свой контроль огромную территорию Южного Урала. Была объявлена демобилизация оренбургского гарнизона, о которой солдаты давно мечтали. Силами 1-го и 4-го Оренбургских казачьих запасных полков разлагавшийся гарнизон (около 20 000 человек

) был разоружен, что позволило обеспечить оружием формировавшиеся в Оренбурге отряды

. Солдаты были распущены по домам с отпускными билетами без указания срока возвращения. На службе остались в основном офицеры. Номинально запасные пехотные полки продолжали существовать в Оренбурге и в декабре, во всяком случае, в приказах по Оренбургскому военному округу за декабрь 1917 г. эти части и их командиры упоминались

. Дутовым была также осуществлена мобилизация казаков старших возрастов. Оружие удалось получить из арсеналов, находившихся на территории войска

, а также благодаря разоружению запасных солдат. Документы о выдаче суточных казакам 1-й сотни 4-го Оренбургского казачьего запасного полка свидетельствуют о том, что в ней на декабрь 1917 г. состояло не менее 246 казаков – примерно в два раза больше, чем в сотне строевого казачьего полка

. Вполне возможно, каждый из запасных казачьих полков, находившихся в распоряжении Дутова в тот период, был равен по своему составу двум строевым полкам. В конце декабря 1917 г. на Малом Войсковом Круге было решено распустить казачьи запасные части (до казаков присяги 1915 г. включительно) в связи с дороговизной их содержания и безнадежностью в служебном отношении

. Тем не менее и в январе 1918 г. эти части продолжали существовать