Доктор Данилов на кафедре

– …во всяком случае, не хуже других! – веско сказал Кулешов. – Яна Зиновьевна ими довольна, а она работает на кафедре не первый год.

Данилов понял, что ему указали на его место, последнее с конца. Если ты на кафедре без году неделя, то не хрена лезть в учебный процесс и оценивать знания пятикурсников. Лучше, мол, свои собственные оцени.

– Если двенадцатая группа не хуже других, то это ужасно, Андрей Евгеньевич.

– Почему, Владимир Александрович?

– Потому что абсолютная незамутненность сознания, я хотел сказать – полное отсутствие знаний у будущих врачей. Это ужасно. Без преувеличения. И если так обстоят дела в нашей академии, что же можно сказать о…

– Давайте не будем обобщать! – взвизгнул Кулешов. – Вы для этого недостаточно компетентны!

– Я исхожу из сказанного вами, – парировал Данилов. – Вы сказали, что двенадцатая группа не хуже других, я и…

– Знаете, что я вам скажу, Владимир Александрович! – вспылил Кулешов. – С вами тяжело разговаривать!..

«Я же не прошу, – изобразил на лице Данилов. – Вы ж меня сами вызвали».

– Вызвал! И не только по поводу двенадцатой группы!

«Мать честная! – удивился Данилов. – Где же еще я прокололся?»

– На вас жалуются местные анестезиологи…

Это означало – больничные, врачи из отделения.

– …вы со студентами дезорганизуете их работу. Скажите, пожалуйста, зачем вам понадобилось водить третий курс в операционные?

– Что-что? – переспросил Данилов, думая, что ослышался.

– Вы водите табуны студентов третьего курса в операционные, – повторил Кулешов, – мешаете работать докторам, они уже жаловались.

– «Табуны» применительно к студентам – это звучит! – оценил Данилов, с удовольствием замечая, как наливается красным цветом лицо Кулешова. – Только я, с вашего позволения, Андрей Евгеньевич, вожу группы. И по предварительному согласованию с заведующим отделением, а не просто так.

– Но зачем? На кафедре же есть учебные аппараты…

– В рабочем состоянии всего два, – напомнил Данилов. – И у всех наших аппаратов есть один существенный недостаток.

– Какой?

– К ним никто не подключен, – объяснил Данилов. – А в операционной совсем другое дело, там – настоящая анестезиология, а не…

– Я вас понял! – перебил Кулешов. – Только учтите, что настоящая, как вы выражаетесь, анестезиология третьему курсу не нужна. Еще не факт, что кто-то из ваших студентов решит стать анестезиологом, а работу своих коллег вы этими посещениями дезорганизуете. Привыкайте обходиться тем учебным материалом, что есть на кафедре, а в операционные пусть ходят ординаторы, им это реально надо.

– Но в перечне практических знаний и навыков, которыми должен овладеть студент третьего курса, значится определение стадии и глубины наркоза по клиническим признакам, – Данилов для наглядности начал загибать пальцы на правой руке, – профилактика и купирование регургитации[5 - Регургитация – быстрое движение жидкостей или газов в направлении, противоположном естественному.] и рвоты в период вводного наркоза, выбор метода премедикации[6 - Премедикация – предварительная медикаментозная подготовка больного к анестезиологическому пособию и хирургическому вмешательству.] в зависимости от состояния больного и срочности оперативного вмешательства… На манекенах мы только интубацию трахеи отрабатываем.

– Что третий курс может понимать в выборе метода премедикации! – Кулешов всплеснул руками. – Расскажите и попросите пересказать – этого вполне достаточно. Не осложняйте жизнь себе и людям!

– Я не осложняю никому жизнь, Андрей Евгеньевич, – возразил Данилов, – я стараюсь сделать свою работу так, чтобы мне не было потом стыдно. А то ведь всякие случаи бывают…

– Какие именно? – вскинулся Кулешов.

– Разные.

Вдаваться в подробности Данилову не хотелось, потому что они могли навредить другим людям.

А можно было бы рассказать, как ординатор второго года Бушмин стеснительно и конфиденциально попросил Данилова показать, как работает наркозный аппарат японской фирмы «Миракл». Ничего особенного, аппаратов много, все и не изучишь, но миракловский аппарат относился к одним из самых распространенных, и в семьдесят седьмой больнице, где базировалась кафедра, использовался уже лет пять. Так что же мешало в первый же год ознакомиться с аппаратом? Одно из двух – или дурака валял молодой человек, или сразу же так «запрягли» на кафедре (это тут делать умели), что ни на что другое времени уже не оставалось. Кого статьи с монографиями писать посадят (их только подписывают корифеи, но пишут ординаторы, аспиранты или ассистенты), кого, по просьбе больничной администрации, в реанимацию дежурить отправят, дырки в графике затыкать. Дежурить, конечно, хорошо для опыта, но опыт получается односторонним, сугубо реанимационным, без анестезиологического.

– Куда-то не туда пошел у нас разговор, – Кулешов в раздражении хлопнул ладонями по подлокотникам своего кресла и покачал головой. – Создается такое впечатление, что вам, Владимир Александрович, доставляет удовольствие делать все наперекор.

– Нет, – Данилов покачал головой. – Отнюдь. Просто я стараюсь проводить занятия не по принципу «и так сойдет», а так, чтобы от них студентам была польза. Это же практические занятия, не так ли, Андрей Евгеньевич?

– Да, – подтвердил Кулешов.

– Ну, хоть по какому-то вопросу у нас с вами есть единое мнение, – пошутил Данилов, желая разрядить обстановку.

Зря пошутил, только подлил масла в огонь, пылавший в душе Кулешова. Андрей Евгеньевич поджал губы, поиграл желваками и уже откровенно недружелюбно выдал:

– Не пытайтесь выставлять себя лучше других! А то, по-вашему, выходит, что вся кафедра ведет учебный процесс спустя рукава, и только старший лаборант Данилов приносит студентам реальную пользу!..

«Ну, насчет всей кафедры я бы не подписался, – подумал Данилов, – но процентов на пятьдесят так и есть. Студенты воспринимаются, как обуза, не более того. Доцент Ряжская называет учебную нагрузку «учебной повинностью», а Сааков – «каторгой». Он, впрочем, шутит, утрируя, а Ряжская говорит, как есть. И занятия она ведет так, словно отбывает повинность».

Перед тем как начать самостоятельно вести занятия, Данилов прошел двухнедельный курс молодого бойца: отсидел две недели на занятиях у Ряжской, перенимая ее ценные умения. Опыт давался с великим трудом, потому что приходилось прилагать огромные усилия, чтобы не заснуть.

Доцент Ряжская монотонно бубнит, студенты записывают, потом два-три человека отвечают на вопросы Ряжской, зачитывая ответы из тетрадок… Лепота благолепная, а не занятие. Можно купить книжку вроде «Анестезиология и реанимация в вопросах и ответах» или «Шпаргалки по анестезиологии и реанимации» и почитывать ее дома, и толку будет ровно столько же.

А если Ряжская ведет студентов в реанимацию или оперблок, то возле больных надолго не задерживается. Заведет в какой-нибудь коридорный закуток и тоже примется бубнить. Ну, не любит человек ни свою специальность, ни медицину вообще, ни преподавание. Любит только себя и свой статус, карьеру. Скоро профессором станет: на декабрь защита докторской назначена, глядишь, и кафедрой заведовать будет. Зубастая дамочка, акула Каракула, у такой на пути лучше не стоять, загрызет. Одни глаза чего стоят: словно колючие ледышки. К Данилову Ряжская относилась нормально, разве же он ей конкурент? А доцента Паршина или Кулешова старалась выставить дураками или просто полить дерьмом при каждом удобном случае.

– …Вы, можно сказать, человек на кафедре случайный, – нагнетал Кулешов, – опыт у вас есть, я не спорю, но он несколько иного характера. Преподавательской работой вы ранее не занимались, так ведь?

– Нет, – кивнул Данилов. – Но как практик, бывший студент и интерн, прекрасно представляю, каким должен быть учебный процесс, чтобы приносить студентам максимальную пользу. Самому, знаете ли, пришлось многому доучиваться в процессе работы, когда надо совершенствовать знания, а не приобретать их.

Кулешов откинулся на спинку кресла и впервые за весь разговор посмотрел Данилову в глаза.

– Если вы так хорошо все понимаете, то, может, возьметесь заведовать учебной частью? – издевательски усмехаясь, спросил он. – Я с удовольствием уступлю вам эту обязанность. Что скажете, Владимир Александрович?

– Могу, – с такой же усмешкой ответил Данилов. – Без проблем. Не боги горшки обжигают, Андрей Евгеньевич. Не подведу, короче.

В разговоре возникла пауза, в ходе которой собеседники обменялись серией взаимоуничижительных взглядов. «Так вот ты какой!» – говорили взгляды, добавляя к этой фразе ряд не самых лицеприятных эпитетов. Хоть и без слов, все было ясно, обмен информацией шел на ментальном уровне.

– Я буду ставить перед Олегом Тарасовичем вопрос о целесообразности вашего преподавания, – первым нарушил молчание Кулешов. – И вообще…

Олегом Тарасовичем звали профессора Погребенько, заведующего кафедрой.

– Вы удивительно непоследовательны, Андрей Евгеньевич, – ответил Данилов, – то вы собираетесь уступить мне заведование учебной частью, то хотите отстранить меня от преподавания. Где логика? А после вашего многозначительного и потому очень зловещего «и вообще» я вряд ли сегодня засну.

Издеваться над Кулешовым было приятно. И совесть не мучила. Он начал первым, сначала попытался докопаться, потом стал ерничать. Напросился, в общем. Ну, раз напросился, то получай!

– Вы, Владимир Александрович, еще не знаете меня с плохой стороны, – прищурился Кулешов. – А когда узнаете – будет поздно.