Книжный червь

Книжный червь
Анна Александрова

Средневековая Русь, закат правления Ивана Грозного. У царя новая (восьмая уже) жена. Но он задумал и её поменять на невесту аглицкую, а жену "в расход". Некому заступиться за девушку – царю не перечат. Но так ли уж и некому? Большую историю делают маленькие люди…

Анна Александрова

Книжный червь

Предисловие от автора.

Рассказ сей псевдоисторический, то есть действующие лица и основные исторические события действительно имели место быть, некоторые описываемые обстоятельства соответствуют истине, однако большая часть рассказа и главная интрига – авторский вымысел, ибо узнать, как оно было на самом деле, сейчас уже невозможно. Прошу не судить строго за некоторые исторические неточности и вольности, ибо это не научный трактат, а все же художественное произведение.

Москва. Закат правления царя Иоанна Васильевича Грозного.

Алеша по батюшке звался Федорович, хотя имя его родного отца никому не известное. Трех или около того лет отроду его нашли Нагие в своих угодьях под Смоленском. Что уж малой делал в лесу один – неведомо. А только Федор Федорыч его чуть не затоптал во время охоты, едва успел коня осадить. Будучи человеком в душе добрым, мальчишку велел ко двору своему доставить. Имя дал по святцам в день находки, обогрел, накормил, на довольствие поставил. Так и жил Алешенька при воеводе Федоре Нагом и семье его. И в Москву с ними поехал. И служил им верою и правдою все двадцать пять лет своей безбедной жизни у Нагих.

С малолетства у Алешки талант и сильная тяга к грамоте открылись, за дворовым писчим по пятам ходил, читать-писать выучился, так и нашел себе призвание и дело для него самого лю?бое, а для благодетеля полезное.

А еще позже, когда дочка их, красавица Мария Федоровна, замуж за царя пошла, Федор Федорыч и Алешку в Москву сосватал – писарем при царском дворе. Вот уж не чаял Алешенька такой радости. Получил место в царской Либерии[1 - Либерия – мифическое собрание книг и документов, последним владельцем которого считается царь Иван IV. Согласно легенде, библиотека изначально принадлежала византийским императорам и собиралась веками. После падения Константинополя была вывезена в Рим, а затем передана в качестве приданого византийской царевне Софии, вышедшей замуж за русского царя Ивана III. Объем библиотеки оценивают как очень большой – 800 томов (или 30 подвод лошадиных). По разным сведениям в библиотеке могли находиться очень редкие и ценные экземпляры, такие как «Энеида» Вергилия, «Комедия» Аристофана, «История» Тацита и другие не дошедшие до наших времен.] – переписывать книги. Царь Иоанн до них охочий был, столько рукописей да талмудов Алешка и не видывал никогда. Бывало, засядет Леша с книгою, зачитается – про день и ночь забудет. Как очнется, так и не поймет – где он, да что с ним, да почто свеча до огарка сгорела. Шибко его за то дьяк Епифаний ругал. Он в Либерии главным смотрщиком был.

Одно удручало: большая часть книг на чужих языках составлена – там и греческий, и латынь, даже аглицкие книги из новых. Да только не разумел он языков. И, будучи любопытным и до знаний охочим, стал искать дружбы с толмачами.

Оных при Либерии четыре штуки было. Отец Яков и его подручный Симка с греческого переводили. Говорили, что Яков у самого Максима Греки[2 - Максим Грека – писатель, философ, переводчик, филолог. Этнический грек. В 1515 году был прислан в Москву по запросу царя Василия III (отец Ивана Грозного) для перевода духовных книг. Канонизирован русской православной церковью.] учился. Оба нелюдимые и не шибко разговорчивые были. Много молились и книги свои от других берегли. Алешка как ни пытался, не мог с ними сладить. Был еще дьякон Анисим, тот латынь разумел. Тоже сердитый и к ученикам строгий. Алешка его побаивался, хотя страсть как хотелось ему те латинские книги почитать, что в дальнем отсеке подвала хранились.

Но выбор Лешкин пал на басурманина с именем странным – Томас Эдвардсон. Повеса и нехристь. Прибыл он из самой Англии лет пять тому назад на одном из торговых судов Московской компании[3 - Московская компания – английское торговое предприятие. Основано в 1551 году и до 1698 года обладало монополией на торговлю с Россией.] да тут и остался. Как уж его до Либерии допустили, один Бог ведает, ведь не был он ни церковного сану, ни ученого роду, ни под чьим крылом не значился. А просто нужен был толмач аглицкий, вот его и призвали.

Алешка сам предложил Томасу себя в подмогу. Томас говорил-то по-русски сносно, только вот писал с ошибками – то буквы напутает, то слово переврет. А как с Алешкой сработались, так дело у них спорко пошло: Томас книгу читает, на русский язык мысль перекладывает, а Лешка ее записывает по всем правилам да канонам. Любо-дорого почитать. Заодно и Алеша языку учился.

Окромя книг да учения была у Алешеньки еще одна страсть. Тайная, никому не ведомая, но горько-жгучая – царица Мария Федоровна, в девичестве Мария Нагая. С Марусею, как в семье отца ее звали, дружил он сызмальства. Она ему кренделя медовые с хозяйского стола таскала, он ей сказки рассказывал да буквы показывал. Как повзрослел, так томиться по ней стал, имя ее на каждом косяке выцарапывал, за что бывал бит не раз дворовыми людьми. Федор Федорыч только посмеивался, однако же в Москву его вслед за дочерью отправил, знал, что верен будет Алешенька ей всем сердцем.

«Служи царю верою и правдою, но и царицу не забывай, – говаривал Федор Нагой. – Царь наш батюшка нравом крут, уж в седьмой раз женится, если и Маруся в немилость впадет, то несдобровать ни ей, ни мне… перекусит он нас да выплюнет».

И Алешенька служил, за Марией приглядывал. Бывало, царь новую книгу запросит, а дядька Епифаний трусит ее в палаты нести, боится не угодить или под горячую руку попасть. Так Алешка всегда сам вызывался. Книгу приносил, царю челом бил и, коли других указов не было, шел восвояси. Где задержится, где заблудится, а нет-нет да повстречает Марию Федоровну, удостоверится, что жива и здорова. Она к нему ласковая всегда, а ему и не надо большего. Только знать, что все у ней хорошо.

В тот самый день Алеша с Томасом переписывали новую аглицкую книгу, привезенную посланником Федором Писемским из последнего его визита в страну далекую, Томасу родную, а Алешке неведомую.

Томас, одетый в засаленный и временем побитый английский сюртук в паре с простыми мужицкими штанами (он не особо следил за внешним обликом своим), разложил книгу у окна, сам примостился рядом каким-то невероятным образом – присев на корточки и поджав колени под самые уши. И так, раскачиваясь из стороны в сторону, то бормотал про себя, то громко диктовал Алеше:

– Fro the Maryage of Kinge Uther unto Kyng Arthure that Ragned Aftir Hym and Ded Many Batayles … от шенитьбы король Ютер до король Артур, что править после … и … как это … много битв сделавший …

«От свадьбы короля Ютера и до короля Артура, правившего после него и свершившего много битв…», – записывал Алеша.

Дверь с грохотом отворилась, и в светлицу к ним ввалился огромный детина в стрелецком платье. Томас подпрыгнул от неожиданности, ударился о свод окна и, с досадой потирая макушку, бормотал матерные слова на отборном русском.

– Толмач аглицкий кто? – спросил увалень. – К царю велено, срочно.

Томас с Алешкой переглянулись испуганно, но Леша первый заговорил:

– Он толмач, я помогаю. Вместе книги перекладываем, вместе и к царю пойдем.

Детина пошевелил бровями, повращал очами, видно, думал усердно, но, так ничего и не выдав в мир, развернулся и лишь жестом приказал идти следом.

Царские палаты в белокаменном светлом тереме встречали прохладой, тишиной и кожей ощущаемым напряжением. Люди как тени мелькали в коридорах и залах, стараясь проскочить незамеченными, слиться со стенами и раствориться в небытии. По всему видно – царь не в духе.

Томас впервые шел по царскому терему, его сюда не пускали, да и нужды не было. А уж желания и подавно. Леша же бывал, знал и хорошо чувствовал настроение челяди.

На подходе к царской опочивальне увидали Яшку Высокого, он был первый толмач при посольстве аглицком, при самом Писемском служил. Яшка сидел у стены, зажав рукой кровоточащую рану на голове, глаза его испуганно таращились в никуда, а нога нервно подергивалась.

– Кто же тебя так, друг? Неужто царь? – вполголоса спросил Алешка, проходя мимо.

Яшка лишь кивнул да промычал неразборное. Стрелец же толкнул Алешку меж лопаток, дескать, шагай, не разговаривай.

В опочивальне окромя царя присутствовали двое – Алешке неизвестные, но одетые богато: платья парчовые, пояса серебряные, на плечах соболя отборные. Видать, из бояр важных. Царь взглянул исподлобья на вошедших и, ни слова не сказав, отвернулся к оконцу. Заговорил с ними один из вельмож:

– Кто из вас толмач и почто двое?

– Он толмач, – вновь объяснился Алеша. – Только он по-аглицки хорошо, а по-русски не очень. Я за него записываю.

– А по-русски и не надо, по-аглицки пусть пишет за царем. Но чтоб правильно и красиво, королеве письмо, не девке какой, – боярин указал на письменный столик с разложенными на нем инструментами и начатым уже было письмом.

На каменной, отполированной до блеска столешнице то там, то тут чернели капли багряные. Видать, Яшка чем прогневил, тут ему и досталось. Алеша ко столу подскочил, рукавом кровь вытер, письменные принадлежности проверил, Томасу махнул, чтоб садился, сам за спиной его встал. Чуял нутром, что важное дело, боялся, что выгонит царь, посему все пытался обставить так, словно Томас без него не управится. И получилось. Ни царь, ни бояре гнать его не стали.

– Продолжай, Иоанн Васильевич, на чем ты остановился, царь-батюшка? – прогнулся в пояснице второй из вельмож.

Царь вернулся взглядом в комнату, опершись на подлокотник золоченого трона своего, переместился весом всем на правую сторону и заговорил:

– Мы тебе предлагаем союз … коим соединим наши государства в одно великое, от Урала до Англии простершися….

Томас заскрипел пером по пергаменту, Алешка заглянул через плечо его, попытавшись прочитать, что до сих пор Яшкой было записано. Углядел знакомое ему слово: the Maryage – женитьба.

– А если спросишь мя, как же это царь сватается, когда у него есть жена, – продолжил владыка, выдвинув нижнюю челюсть. – То знай – она не царевна, не государственного рода, неугодна мне, и я ее брошу по надобности ….

Затемнело в глазах у Алешеньки, вспомнились ему обе царицы Анны, насильно в монастырь постриженные, и Василиса Мелентьева, неведомо куда исчезнувшая, и особливо Мария Долгорукая, в проруби утопленная. Неужто и Марусю та же участь ждет?

Тем временем царь диктовать перестал, Томас чернила просушил, склонился и задком-задком в двери попятился.

– И ты ступай, чего стоишь как вкопанный? – гаркнул на Алешку вельможа. – Пшли вон отседова.

И оба они выскользнули из палат, да только в разные стороны побежали. Томас – к выходу и от беды подальше, а Алешка – на свою беду до царицыной светелки.

Как уж вышло проскользнуть у него мимо нянек и охраны … видать, сам Бог хотел того. Но прошел Алешка незамеченным до самой опочивальни, поскребся мышею в дверь и, не дожидаясь ответа, отворил створку.

Маруся сидела у окна, безвольно опустив одну руку на колени и пальчиком другой обводя замысловатые узоры резного подоконника. Лицом бледная, но формами округлая, в глазах тоска-печаль. В тихой задумчивости своей не сразу заметила она незваного гостя. А заметив, ойкнула, обрадовалась по первости и тут же испугалась.

– Алешка, ты как тут? Зачем?

Лешка бросился к ногам своей царицы, стукнулся лбом об пол:

– Не гневайся, Мария Федоровна, что без спросу вошел. Богом клянусь, не видал меня никто. И за то, что далее скажу, тоже не гневись. Только беда пришла, мне о том тебя предупредить надобно. Как тебя из той беды спасть … может, батюшке, Федор Федорычу, написать?