Гинекологическая проза

– Что это с ней? Как мешком пыльным стукнута…

– Будешь тут, – сухо сказала Соня. – Ладно. Я расскажу, но ты этого не слышала. Если Алька узнает… – и Соня махнула рукой, недоговорив.

Оказалось, Алина делала аборт. Почему, Соня и сама не знала, Славка любил Алину безумно, по Сониным словам, он спал и видел на Алине жениться, загвоздка была в ней, но и сама Алина была противницей абортов, тут им, казалось, сам бог велел в ЗАГС, но вот поди же. Аборт сделала поздно, тяжело, после болела и переживает ужасно.

– С чего ты взяла, что она такая уж противница? – спросила Ирочка. – Кто ж ее заставлял-то?

– Не знаю я ничего, – повторила Соня. – С ней сейчас вообще разговаривать трудно. А что противница, точно, она и Маринку в свое время отговаривала, они даже ссорились тогда.

– Было дело, – подтвердила Марина. – Алька в этом смысле очень правильная, это только с виду кажется, что ей все трын-трава. Для нее дети – святое.

– Она и от мужа-то своего раньше не ушла, потому что забеременела, она мне рассказывала эту свою историю, – сказала Соня. – Не знаю, Ирка, чего ты к ней цепляешься, она столько в жизни выхлебать успела, тебе и не снилось.

– Да не цепляюсь я, с чего вы взяли, – запротестовала Ирочка. – Подождите, я не поняла, а от чего она Маринку-то отговаривала?

– Ну, ты даешь, святая слепота, от аборта, от чего же еще.

– Как, Марин, и ты тоже? – поразилась Ирочка. – Ну, вы все даете! А чего еще я про вас не знаю?

– Да почти ничего, – засмеялись Соня с Мариной. – Это только ты, Ириш, так можешь, живешь, как под колпаком, а жизнь, знаешь, какая сволочная штука. Куда Маринке было рожать, не замужем, жила там на птичьих правах, и вообще…

– Но у Алины-то квартира своя. И Слава… Чуть на руках ее не носит, сами говорите.

– У Алины и ребенок свой уже есть. А насчет Славика ты не думай, что-то там да не так наверняка, мужики только с виду такие хорошие. Алька ведь хотела оставить сначала, уже на очень большом сроке сделала, месяца три. Ладно, хватит трепаться. И ты, Ир, никому ничего, ладно? Ей и так хреново…

Это было в начале января. Всю сессию Алина появлялась только на экзамены, сдавала быстро, и исчезала, ни с кем не общаясь. Потом потихоньку отошла. После каникул регулярных занятий уже не было, все писали диплом, встречались в институте от случая к случаю, да собирались иногда посидеть у Марины. Алина тоже там появлялась, иногда со Славой, чаще одна, и тогда Слава звонил ближе к вечеру, чтобы встретить Алину по темноте.

Уже перед самой защитой Ирочка, заехав к Марине на вечерок, встретила там Славу. Тот сидел на краешке дивана, глядел перед собой в одну точку и в общий разговор не вступал. Ирочка пыталась разговорить его, но Слава отвечал односложно, а после внезапно встал, и, не прощаясь ни с кем, быстро ушел.

Марина объяснила, что Слава неделю назад разругался с Алиной вдрызг. Алина нашла себе работу в какой-то инофирме, переводчиком (она свободно говорила и по-английски, и по-итальянски, когда что успевала), ей предложили кучу денег, она обеими руками ухватилась, и люди интересные, и вообще, а Славка ни в какую, там, говорит, только шлюхой можно работать, или он – или эта инофирма, а сам что – студент, стипендия крошечная. Алина, естественно, выбрала работу, ей еще ребенка кормить надо, вот и пришлось Славику дверью хлопать. Ходит теперь, страдает. Придет – и вот знай сидит-молчит, смотреть тошно. Надеется, Алька узнает, разжалобится, назад позовет.

– А что, думаешь, не позовет? – спросила Ирочка.

– С чего бы? У нее там, знаешь, какие мужики ходят. И вообще у них с зимы уже все как-то неважно шло, так что вряд ли она его позовет. Сам виноват, нечего было выпендриваться, Алина баба суровая.

– Господи, чего ей еще надо-то, – всплеснулась Ирочка. – Так мучается человек, а она?

– Она свое тоже отмучилась, не волнуйся, – заметила Марина, на чем разговор и закончился.

В начале лета Ирочка, защитив диплом, вздохнула свободно. Позади остались беготня, суета, нервотрепки и рисование бесчисленных плакатов к защите. Миновала грандиозная пьянка по поводу окончания, и Лариса Викторовна, как и каждое лето, засобиралась с Ирочкой на юг.

Но тут, одним вечером, папа, отложив за ужином газету, глянул на Ирочку из-под очков и задал странный вопрос:

– А что ты, Ира, собственно, собираешься делать?

– Как то есть что? – не поняла Ирочка. – В каком смысле что?

– Ну, в том, что ведь распределения у вас сейчас нет, верно? Надо же какое-то занятие находить. Я к чему, в нашей конторе, в отдел технического дизайна, человек нужен. Ты ведь, мне кажется, немного умеешь рисовать? Можно было бы попробовать.

Ирочка не успела ничего сообразить – идея была неожиданной – а Лариса Викторовна уже вскинулась со своего места:

– Ну что ты выдумываешь вечно, какой еще дизайн, к чему сейчас?! Девочка устала, мы едем на море, вернемся, ближе к осени что-нибудь подберем. Для чего ей ломать глаза и горбатиться в твоем заведении, у нее все пути открыты.

Во время этой тирады Ирочка получила время для размышлений и, когда мать выдохлась, сказала тихо:

– А знаешь, пап, я бы попробовала. Рисовать я могу, зря, что ли, художку кончала, а это все же лучше, чем схемы где-нибудь в ящике паять, – и быстро, пока Лариса Викторовна не успела снова включиться, – мамочка, ну пусть я попробую, не понравится – уйду, а на юг ты можешь поехать с Тамарой (материна подруга и сослуживица), вам даже интереснее будет, ты тоже устала тут с нами.

Лариса Викторовна, посотрясав немного воздух, уступила, всё же поездка с Тамарой – это был сильный ход, собрала чемоданы и отбыла во благовремении к теплым морям.

После маминого отъезда Ирочка впервые в жизни обрела свободу. Можно даже сказать, свободу и независимость, потому что бабушку свезли на дачу, на Ирочке осталось хозяйство, она работала, получала зарплату (и не такую маленькую по тем временам), готовила отцу ужин, со всем справлялась и чувствовала себя прекрасно в своем новом качестве взрослой и самостоятельной женщины. Про мамино же возвращение Ирочка старалась не думать, подспудно понимая, как тяжело будет сдавать пусть даже недавно занятые рубежи.

Говорят, беда не приходит одна, но положительные явления тоже имеют свойство ходить косяками. Как-то светлым июльским вечером, возвращаясь с работы, неся в сумке нехитрые продуктовые закупки, около метро «Парк культуры» Ирочка столкнулась со Славой. Привет-привет, как-дела-давно-не-виделись, Слава предложил, как положено, донести сумку, Ирочка согласилась. Шли не спеша по Комсомольскому проспекту, летний вечер был спокоен и мягок, во дворе Слава стал прощаться, но Ирочка, ужасаясь про себя собственной наглости, взяла его за руку выше локтя и уверенным (Алининым, вот ведь пакость) тоном сказала:

– Куда это ты? Что ж получается, сумку тащил-тащил, а взамен что? Нет, как хочешь, пошли, с меня причитается если не магарыч, то по крайней мере ужин.

Слава глянул удивленно, но возражать не стал. Ирочка, тайно замирая от чего-то неясного, готовила ужин, накрывала на стол, стараясь сделать все на высшем уровне, и, дабы не выдать душевного трепета, болтала, сама себя не слыша. Сели, поели. Пили чай. Слава рассказывал про свой грядущий поход (оказалось, он был страстным спелеологом, Ирочка и не знала, слышала от Алины когда-то мельком что-то такое, но не запомнилось), вспоминал походные байки, все было прекрасно, пока, прервавшись на полуслове, он вдруг не спросил:

– Ир, а ты о Ней что-нибудь знаешь?

Он так произнес это «о Ней», что Ирочка сразу, молниеносно поняв, о ком речь, чего-то вдруг испугалась, внутренне сжалась, помотала отрицательно головой (она и правда Алины сто лет не видела, да как-то и не рвалась), попыталась перевести разговор на другую тему, но все, беседа больше не клеилась, а тут и отец вернулся, загремел ключами в двери. Слава поднялся и начал прощаться.

Весь остальной вечер Ирочка просидела в своей (в отсутствие мамы) комнате, сравнивая и взвешивая на душевных весах два чувства – тихого счастья от Славкиного визита вообще и горечи в понимании того, что и зашел-то он к ней скорей всего ради этого вопроса об Алине, потому лишь, что Ирочка Алину знала, была не чужим человеком, а сопричастным. Давняя зависть-обида опять воспряла, залегла на душе плотным липким комком. Ирочка умом понимала, что Алина по большому счету ни при чем, что про Славу она скорее всего и думать забыла, а саму Ирочку вообще никогда всерьез не воспринимала, но от этого было ничуть не легче, а только досаднее.

Но время шло, Слава больше на появлялся – ушел, наверное, в свои пещеры. Где-то на краю сознания брезжила мысль, что эти походы вообще-то штука небезопасная, но разрастаться ей Ирочка не давала, ведь в крайнем случае, если что случись, все равно Алина будет виновата.

Ирочка работала. Работа с самого начала не казалась ей сложной; по первости, правда, от нее много и не требовали, но навык – дело наживное, рисовать Ирочка умела, с компьютером потихоньку справлялась, чего еще желать. Народа в отделе было немного, в основном женщины в возрасте за тридцать (Ирочке в ее двадцать два они казались глубоко пожилыми), начальник – представительный мужчина около пятидесяти, и практикант, студент-недоучка, тоже из юных гениев, который был, что называется, «с компьютером на ты» и реально работал за весь отдел. Ирочке, как близкой по возрасту, удалось подружиться с ним; она периодически обращалась за помощью, и старалась перенять какие-то компьютерные штучки, которые Олег (так звали практиканта) знал во множестве, а он уважал ее художественные таланты.

Как-то Ирочка даже привела его с собой в компанию (дескать, знай наших, и за мной есть кому поухаживать), но глубокого впечатления Олег не произвел, весь вечер рассказывал о последних программных свершениях в ЮНИКСовских сетях, девицы, многозначительно приподымая бровь, переглядывались и хихикали, а Ирочка чувствовала себя идиоткой. Больше подобных попыток она не делала, оставив общение с Олегом исключительно для рабочей обстановки. Компания, впрочем, тоже слегка потеряла в Ирочкиных глазах, не настолько, конечно, чтобы уйти совсем, заменить-то было и вовсе нечем.

Как-то осенью у Ирочки случился на работе некоторый затык. Компьютер вышел из повиновения, напрочь не желал делать, что от него хотят, издевательски выдавая что-то свое. Олег, как назло, был в отпуске (возможно, зловредный агрегат оттого и выпендривался, что чувствовал безнаказанность), больше рассчитывать было не на кого – тетки к машине вообще предпочитали не приближаться, Ирочке оставалось сражаться в одиночку. Промучившись пару дней без толку, Ирочка спинным мозгом стала чувствовать над собой сгущающиеся тучи в виде срока сдачи проекта, конца месяца, лишения премии и прочего в том же духе. Как раз вечером у Марины собирался народ, Ирочка тоже пришла, и среди прочего трепа посетовала на свои производственные несчастья.

– Да что ты мучаешься, – ничтоже сумняшеся ответила Марина, – позвони Славке, он в компьютерах сечет, как Бог, справится как-нибудь и с твоим.

– Ты уверена, что это удобно? – заколебалась Ирочка, и получила в ответ Маринино:

– Абсолютно. Мы все, если что, к нему пристаем, вполне нормально. У тебя телефон-то есть? Запиши и звони, не сомневайся. Что ты, Алька что ли, это только она никогда ему звонить не станет, у нее, впрочем, и без Славика помощников хватает.

– Вот так? – подняла Ирочка брови и услышала восторженный рассказ, что за Алиной безумно ухаживает замдиректора их фирмы, там роман по полной программе, цветы-конфеты-в театр билеты, даже замуж предлагает, с отъездом за границу, со всеми делами, но Алина пока не торопится, держит его на коротком поводке и только, не более того.

Странным образом у Ирочки этот рассказ зависти не вызвал, то ли потому, что все это относилось к иным мирам, то ли просто голова была занята предстоящим звонком Славе, но Лариса Викторовна, с которой Ирочка по возвращении поделилась информацией, просто пошла по потолку:

– Вот, нет, ну ты видишь? Ты видишь, как люди устраиваются! И ты бы так могла, чем ты хуже этой твоей Алины? Даже лучше, ты интереснее, а сидишь в этой отцовой дыре, света белого не видя. Слушай, ты должна позвонить Алине, она твоя подруга, пусть найдет тебе там какое-нибудь место, на фирмах с этим просто, тем более если этот начальник…

И так далее, все выше и вперед. Но Ирочка – новое дело – ответила коротко, но твердо:

– Нет, мама, этого не будет, забудь. – И вышла из кухни, оставив обескураженную Ларису Викторовну с открытым ртом.

Лариса Викторовна вообще последнее время была озабочена на предмет Ирочкиного замужества, тут просто разговор в руку пришелся. Действительно, институт закончила, самое время, мужа надо найти приличного, не студента какого-нибудь бесштанного, времена сейчас суровые, нужно же и о благосостоянии семьи подумать. О том, где искать этого достойного кандидата, Лариса Викторовна мало задумывалась, она предпочитала порождать идеи, реализацию же их охотно предоставляла другим. В конце-то концов и эта ее идея была претворена Ирочкою в жизнь, другое дело, что результат получился далек от ожидаемого Ларисой Викторовной.