Армастан. Я тебя тоже

Саша играл на бас-гитаре, но с моего места его было видно плохо. Зато солиста я рассмотрела во всех подробностях – тоже лет под сорок, но живой и весь какой-то ртутный, он довёл зал до полного исступления, а когда какая-то девица крикнула срывающимся голосом «Мы тебя любим!», он безразлично чмокнул микрофон. Ну чистый секс! Саша не стал меня знакомить с солистом, вот и правильно. У таких ртутных мужчин широкий выбор соответствующих женщин, читай – офигенных девок. А может, он вообще по другой линии. Но когда мой друг спросил, как мне концерт, я восхищалась вполне искренне (хотя не смогла бы оценить ни музыку, ни тексты, ни звук, ни свет – всё моё внимание занял вечный юноша в растянутой майке, что-то кричавший в микрофон. Мог бы кричать что угодно).

– По-понятно, – улыбнулся Саша. – Запала на Илюху.

– Ничего подобного! – возмутилась я. – Но ты меня в следующий раз тоже зови! Приду.

Уральская диаспора в Москве, конечно же, не ограничивалась Сашей. За месяц я повидалась с Юлей, Натальей Николаевной и Анфисой, а ещё навестила мамину подругу тётю Надю. Каждый московский дом я прикладывала к себе, как одежду в магазине, когда лень идти в примерочную и ты просто смотришься в зеркало и чувствуешь себя бумажной куклой.

Тётя Надя жила в Лефортово, на улице Госпитальный Вал. От метро до её дома нужно топать минут двадцать, но дорога была приятная. Я шла, размахивая коробкой с тортом без кремовых роз, и вспоминала, как двадцать лет назад точно так же шагала к тёте Наде в квартиру на Блюхера. В те годы она жила в Екатеринбурге, своих детей у неё не было, а лет ей, как я сейчас понимаю, было примерно столько же, сколько сейчас мне. Мне тогда было двадцать, я была чудовищно влюблена и собиралась поразить своего избранника экстравагантным нарядом. Собственных экстравагантных нарядов у меня не было, родители перебивались с хлеба на квас, а тётя Надя работала по контракту в разных зарубежных странах, и я знала, что у неё есть парижские платья. Размеры у нас примерно совпадали, тётя Надя была стройная, устремлённая ввысь, как ракета.

– Выбирай, – она раскрыла передо мной дверцы гардероба, как ворота в рай, где отродясь не стояло ангела с мечом.

Тётя Надя сказала, что я могу взять любое платье, и даже сама накрасила меня французской косметикой. И набрызгала духами. И боже, стыдно об этом вспомнить, сделала мне эпиляцию ног французским кремом «бокаж»!

Странно, что я думаю об этом сейчас. Хотя нет, не странно. Вполне закономерно. При этом я не помню лица того мальчика, которого мне хотелось впечатлить, – тем более что парижский шик не возымел никакого эффекта и мальчик (это я помню отлично) весь вечер увивался вокруг крашеной в рыжий цвет девицы в выбеленных джинсах. А я лила слёзы в углу, размазывая диоровскую тушь по щекам…

Я потом ещё несколько раз приходила к тёте Наде «накраситься», она без звука давала мне любую косметику и ни разу – ни разу! – не проговорилась о моих экспансиях своей лучшей подруге – моей маме. Я сама спустя годы рассказала матери со смехом эту историю, и она мне не поверила:

– У нас с Надей не было друг от друга секретов.

В Москве тётя Надя живёт лет десять, у неё хорошая двушка в кирпичном доме. Я набрала код на домофоне, вызвала лифт – но когда он доставил меня к нужному этажу, засомневалась, а тот ли это дом? В прошлый раз, когда я сюда приезжала, – несколько лет назад, во время продолжительной командировки – тут ничего похожего не было. Сейчас же в пространстве у лифтов развернулась шизофреническая выставка, продолжавшаяся в тамбуре с квартирами. Старые мягкие игрушки, фотографии, похоронные цветы и всевозможный, лишь чуточку облагороженный мусор составляли сложные композиции. В глаза мне бросился портрет Гагарина, взятый в рамку, и унылый плюшевый олень, косивший глазом на первого космонавта, как будто ожидая от него приказа – «Поехали!».

– Что это за ужас, Надя? – сказала я вместо здравствуйте. За глаза я зову её тётей, а в лицо – по имени и на «ты».

– Соседка, – махнула рукой тётя Надя. – Психическая. По помойкам ходит собирает… Сейчас у неё обострение, хотя странно, зима вроде бы… Периодически мы вызываем специалистов, они всё это вывозят, но дня через три выставка открывается заново. Москва…

Этим словом – «Москва», произнесённом всегда с одними и теми же интонациями, где поровну соседствуют восхищение и ужас, – заканчивали свои рассказы все мои здешние знакомцы. Мы с тётей Надей попили чаю, съели по куску торта.

– Ты правильно сделала, Ленка, что уехала, – сказала тётя Надя.

– Ещё не уехала по-настоящему.

– Конечно же, уехала! – тётя Надя говорила с некоторым нажимом, как и полагается педагогу (она преподаёт в МАРХИ). – Просто, понимаешь, наступает такой возраст, после которого уже невозможно сдвинуться с места. А ты успела, впрыгнула в последний вагон!

Тётя Надя сказала, что искать квартиру в Москве надо уже сейчас, не дожидаясь продажи в Екатеринбурге. Но как? Если мне нечем платить?

– Деньги появятся, вот увидишь. Ищи, это не такая простая задача. Выбирай район, смотри объявления на Циане или Авито. Риелтор есть уже?

Я пожала плечами.

– Походи по домам, – наставляла меня тётя Надя. – Поговори со знакомыми. А телефон риелтора я тебе дам. Эт мой бывший ученик, Олег. Он тебе понравится.

Не могу поручиться, но, по-моему, тётя Надя при этих словах хихикнула.

Возвращаясь тем вечером в Отрадное, я заглядывала по пути во все окна московских квартир, гадая, где же она, моя единственная? Кто-то живёт там прямо сейчас или она стоит грустная и всеми забытая? В углах копится пыль, с хрустом отходят от стен обои, перегорают лампочки…

А на другой день позвонил Хабибулин – и сказал, что на бабушкину квартиру нашёлся верный покупатель. Нужно срочно отдать ему ключи и отправить восвояси Митю, потому как ремонтик теперь совершенно без надобности. Покупатель собирается снести здесь всё до основания и сделать ремонт высочайшего класса.

– Но пока у него есть только один миллион, Елена Дмитриевна, – сказал риелтор. – Он переведёт его в качестве аванса, а остальную сумму – до двадцатого февраля. Вы не переживайте, он не обманет. Я людей сразу вижу. Не ошибаюсь никогда.

Чёрная кошка с белыми вставочками

Объявление висело на дверях подъездов, на столбах и даже на мусорных контейнерах. «Потерялась чёрная кошка с белыми вставочками, пугливая, на руки не пойдёт. Кто видел кошку, просьба позвонить». И номер телефона.

Эти трогательные «вставочки» погрузили меня в глубокую печаль. Я несколько вечеров подряд выглядывала чёрно-белую кошку по всему нашему району – но, разумеется, не нашла. А потом объявления исчезли. Это было 24 февраля.

Мои знакомые в Екатеринбурге и Москве пребывали в одинаковой панике. Точнее, нет, в Москве паники было всё-таки больше. Анфиса чуть ли не на следующий день уехала в Израиль. Юля затаилась, удалила свои страницы из всех сетей и перестала отвечать на звонки. Наталья Николаевна заняла активную антивоенную позицию. Тётя Надя сказала по телефону, что через неделю всё это кончится. Что она даёт максимум месяц на то, чтобы всё это кончилось. Сашина группа вначале отменила концерт, а потом назначила сразу три подряд.

Мама плакала, папа сказал, что поедет хирургом на фронт.

А я сидела в Отрадном.

Искать московскую квартиру в эти дни мне было стыдно.

Но и не искать её я не могла.

Покупатель, которого нашёл Хабибулин, действительно перевёл миллион на мой счёт – но с «остатком», в десять раз превышающим первоначальный взнос, не торопился.

– Просит ещё две недели, Елена Дмитриевна, – сказал мне риелтор по телефону. – И поскольку других предложений нет, а время сейчас, сами понимаете…

– Ну да, – вяло заспорила я, – очень удобно всё валить на время.

– Позвольте, – оскорбился Хабибулин, – я делаю всё что могу. Май бест, так ска-ать…

– Но если у него есть деньги на ремонт, почему же он не может расплатиться с нами?..

Я, как все, с утра прилипала к новостям и не верила тому, что вещали с экрана, – не самой информации, а тому, что это в принципе происходит. А вот Виктор, приехавший в конце месяца за деньгами, был в приподнятом настроении и говорил «давно пора».

Я осознавала, что мне надо занять какую-то позицию, но она была между двумя стульями. Меня упрекали – кто вслух, кто беззвучно, – что я храню молчание, но мне и тогда, и теперь кажется, что того, кто молчит, лучше слышно.

И ещё я точно знала, что ни при каких обстоятельствах не уеду из России. Не потому, что «должна быть с моим народом», такими категориями я не мыслю. А просто потому, что, при всей моей любви к путешествиям, к чужим городам и странам, к Парижу, я не сумею жить вне родины.

Мой дом – там, где она.

– Сейчас цены, скорее всего, рухнут, – сказал мне Олег, бывший ученик тёти Нади, которому я позвонила в начале марта. – Давайте попробуем найти вам что-то подходящее.