Фронтовые разведчики. «Я ходил за линию фронта»

– Было четкое понимание того, что если ты промахнешься, то он тебя убьет. Никакой ненависти не было. Раз ты на войне, значит, должен стрелять и убивать.

– Страшно было?

– Необстрелянный человек – у него все нервы напряжены. Он любого разрыва и выстрела боится. Таких людей, которые заранее готовы к войне, нет, но этот страх преодолевается. Через некоторое время, когда пообвыкнешься, уже понимаешь, что вот этот снаряд мимо пролетит, а вот этот опасен. Но даже после кратковременного отсутствия на передовой, например после госпиталя, чувство страха на некоторое время возвращается.

Потом, если бояться, так и в разведку не пойдешь! А ты знаешь, что люди чувствуют командира так же, как и лошадь ездока?! Если лошадь чувствует, что ездок трусит, то она не пойдет брать препятствие! Так и здесь – если командир смелый, то солдат чувствует: «О! С этим командиром не пропадешь! Он не подведет!» Смелость и спокойствие командира играют решающую роль! Я, например, когда действовал, всегда рассуждал так: «Не сегодня, так завтра убьют! Что мне бояться, боже мой!» Поэтому, наверное, люди ко мне всегда старались попасть. Отбирал я их так: главное – это желание! Если он желает – все приложится! Потому что трус, больной или слабый не пойдет! Внешние данные, конечно, тоже играют роль. Был у меня такой Волков… Мне его так было жалко, когда он погиб. Выше среднего роста, крупный парень, хороший. Он мне говорит: «Я ранен». Я ему: «Не шевелись, прижмись. Полминутки, минутку, и все!» Но это хорошо, когда не ранен, можешь прижаться, а раненый – он кидается. Смотрю – все, убит.

Почему он погиб? В середине августа мы отступали на промежуточный оборонительный рубеж в районе Алакуртти. Наш 1-й батальон после отхода из района горы Юнгойванселька к исходу дня подошел к горе Иеникуваара. В это время потерялась связь с командиром полка. Батальоном командовал вновь назначенный старший лейтенант Данилов Павел Гаврилович, опытный, уравновешенный и требовательный командир. Потом немного позже он станет командиром 596-го СП.

Находясь на горе Иеникуваара, я получил от командира батальона задачу – в течение ночи найти место расположения командного пункта полка и получить задачу на дальнейшие действия батальона. Комбат показал на карте направление, где нужно искать. Задача была не из легких, так как на указанном направлении уже действовал противник и встретиться с ним можно было в любую минуту. Времени на размышление не было, и я должен был как можно быстрее выступить на задание. Собрав разведчиков, которых во взводе насчитывалось 12 человек, я ознакомил их с предстоящей задачей. Ребята были измотаны в предыдущих боях, кроме того, продовольствия почти не было – немцы захватили участок дороги Алакуртти – Кайрала и подвоза не было.

Уходя на задание, мы предупредили своих, что обратно возвращаться будем по этой же тропе. Ночь была темная и тихая, шли медленно и осторожно. Приходилось часто останавливаться и прислушиваться к каждому звуку и шороху. Когда на пути слышались отрывочные слова на немецком языке, мы уклонялись в сторону и продолжали двигаться в нужном направлении. Разведчики были рядом, и все распоряжения отдавались вполголоса. И так мы продвигались до наступления рассвета. Под утро на пути следования встретились с бойцами нашего полка, это были связисты, их было трое. На мой вопрос, где находится штаб полка, они показали направление и сказали, что, пройдя метров 300–400, нужно повернуть направо.

На наше счастье, мы быстро подошли к месту расположения штаба, и я встретился с командиром полка. Встреча была неописуемая, так как все очень волновались из-за отсутствия в течение продолжительного периода времени связи с 1-м батальоном. Пока оформляли документы для командира батальона, мы немного отдохнули от ночных похождений. Получив пакет, двинулись в обратный путь. Шли быстро, чтобы не опоздать, ибо время было крайне ограниченно. Утром идти было легче, но и опасность увеличивалась. Уже поднялось солнце, и было приятно ощущать его теплые лучи после холодной ночи. Под ногами было изобилие ягод, и мы рвали их горстями, на ходу утоляя голод.

До нашего переднего края оставалось метров 300–400. Осталось пройти по редколесью. На душе было какое-то чувство удовлетворенности и радости, что задание мы выполнили своевременно. И вдруг впереди прогремели автоматные очереди, и тут же подбегает один из разведчиков, действовавший в головном дозоре, и сообщает, что впереди, метрах в 30–40, немцы. Наш дозор был внезапно обстрелян противником, и один из разведчиков был убит. Все это настолько меня ошеломило, что трудно даже представить. Где угодно я ожидал внезапную встречу с немцами, но только не в этом месте, так как рядом был наш батальон.

Сколько было здесь противника и как он расположен, мы этого не знали. Ясно только было то, что он здесь появился ночью после того, как мы ушли на задание. В такой обстановке нужно действовать быстро и решительно, размышлять было некогда. И тут же сработало подсознание – немедленно атаковать, прорваться через его боевую цепь и как можно быстрее выйти к своим. Другого выхода не было. Все это происходило в считаные секунды, и когда я взглянул на своих разведчиков, то сразу же почувствовал, что они уловили мои мысли, и это ускорило начало атаки.

Тут же все рванулись вперед и с каким-то остервенением и криками «ура!», забрасывая противника гранатами и ведя на ходу автоматный огонь, проскочили через его боевую линию. Все это произошло так быстро, что противник не мог разобраться, что же делается и почему его атакуют с тыла. Мы действительно оказались у него в тылу, так как фронтом он был расположен в сторону нашего батальона. И вот тут-то произошло что-то невероятное и непредсказуемое: с высоты, на которой находился батальон, на нас обрушился сильный пулеметный огонь, даже невозможно было поднять голову. Таким образом, мы оказались между двух огней.

Наши вели огонь сверху, а противник снизу. На какое-то время немцы затихли. По-видимому, они тоже были в недоумении, почему русские стреляют по своим. В такой жуткий момент нужно было что-то предпринимать. Рядом со мной лежал этот Волков. Вдруг он простонал и прошептал, что ранен в бедро. Я приказал ему не шевелиться, но он же раненый…

Неожиданно стрельба прекратилась. Немедленно дал команду разведчикам: «Вперед!» Ползком, а где можно, полусогнувшись начали двигаться к своим. Помог кустарник – мы оторвались от противника. Я находился в сильнейшем нервном потрясении, но постепенно отошел и доложил командиру батальона о случившемся. А произошло то, о чем я беспокоился, когда уходил на задание. Оказывается, в наше отсутствие в батальоне провели в этом месте замену подразделения и забыли предупредить о предстоящем нашем возвращении после выполнения задания.

В итоге мы потеряли трех разведчиков убитыми и двое были ранены. Лично у меня в этом бою пулей пробило пилотку на голове и разорвало хлястик на шинели. Надо сказать, что я прижимался к земле так, что, будь одним сантиметром выше, мне бы не остаться живым.

Убитых своих товарищей мы похоронили на этой же высоте, оставив у могилы три больших камня.

Так вот, я имел право отбирать людей из полка. Штатный взвод разведки 20–25 человек, конечно, был, но, когда я уходил в тыл противника, мне предоставлялось право при необходимости набирать дополнительно. Много было ребят, желавших пойти в разведку из уголовников, потому что в разведке отличиться можно было быстрее, а уж если он отличился, то сразу подавали представление о снятии судимости. Вот таких у меня было человек 5, и двое из них имели приговоры даже по 10 лет тюрьмы. Очень хорошие ребята.

– Вас берегли, не использовали как пехотинцев?

– Каждый командир берег разведчиков знаешь как? Оооооо! Для него разведка все! Если командир хороший, он свой взвод бережет как зеницу ока!

– У вас были послабления, привилегии?

– Нет, я знал только то, что поставленную задачу надо выполнить. Если вернешься, значит, струсил. А то бывает так: пошел, его обстреляли, он вернулся и доложил: «Нас обнаружили». А у меня тогда и пулемет обстреляли, и немцев встретили, а задачу все-таки выполнил. Вот только этого пленного не уберегли. Правда, никого тогда не представили к наградам.

– Расскажите этот эпизод.

– Это было в начале сентября 1941-го, немцы были остановлены на Верманском рубеже. Наш полк занял оборону на участке озера и реки Нижний Берман и далее своим левым флангом примыкал к озеру Толванд.

Начальник штаба полка капитан Бутов вызвал меня к себе в штаб и поставил задачу – с наступлением ночи проникнуть в расположение противника в районе севернее озера Нижний Берман и захватить «языка». Место захвата было указано на карте. Конкретный объект для нападения не указывался, нужно было идти и искать. Времени на подготовку к выполнению задачи практически не было, а за оставшийся небольшой промежуток до начала действий можно было только ознакомить бойцов с полученной задачей, назначить в группу конкретных людей и собраться. Для выполнения предстоящей задачи я взял девять человек. С таким количеством людей легче было проникнуть через передний край обороны противника, да и проще маскироваться у него в тылу.

Передний край проходил по неглубокой реке Средний Берман шириной до 8—10 метров. С наступлением ночи подошли к устью реки. По бревнам потихоньку перешли на противоположный берег. Один из разведчиков, рядовой Рыбин, поскользнулся и свалился в воду. Вначале я решил вернуть его обратно, но он очень просился идти с нами. Пришлось уступить. После небольшой задержки мы ползком преодолели передний край обороны и пошли в тыл. Чтобы никто не потерялся в ночи, двигались очень медленно и не цепочкой, как днем, а все вместе, компактно, чтобы всем были слышны мои команды, подаваемые вполголоса. Пройдя от переднего края метров 500–600, внезапно наткнулись на проволочный забор, послышался грохот железных консервных банок, навешанных на проволоку, и тут же в нашем направлении прогремела пулеметная очередь. Пламя от работающего пулемета на мгновение осветило нас. Вся группа мгновенно отскочила в сторону, и, к счастью, никто не потерялся и не был ранен. Опасаясь преследования, мы быстро отошли в более безопасное место. Я начал размышлять, как же поступить дальше, так как мы уже обнаружены и обстреляны. Противник, естественно, повысил свою бдительность. О возвращении обратно не могло быть и речи. Единственный был выход – оставаться в расположении противника до утра и путем наблюдения и скрытного проникновения в его глубину отыскать и определить объект для нападения, а с наступлением следующей ночи внезапно напасть и захватить «языка». Мое решение все разведчики поддержали.

Утро выдалось тихое и солнечное, на переднем крае слышны были короткие пулеметные очереди и одиночные выстрелы. Все мы замаскировались в небольшом кустарнике на холмике. В глубине на расстоянии 200–300 метров слышен был стук топора и даже отрывочные голоса работающих там немцев. Расположившись поудобнее, я начал ориентироваться и показал на местности, где мы шли после преодоления переднего края, определил направление, где должны искать объект для нападения, и пытался повернуть направо, чтобы определить направление отхода после выполнения задачи. В этот момент среди редколесья в 30–40 метрах мы увидели группу немцев в 12–15 человек. Немцы резко остановились и повернулись лицом к нам, даже начали снимать с плеч автоматы. Я на мгновение оцепенел, но тут же сообразил – не реагировать, не проявлять никаких признаков тревоги. Смотрю на них спокойно и вроде бы продолжаю рукой показывать направление отхода. Разведчики, находившиеся рядом, разгадали мою мысль и тоже проявили выдержку. Это спасло нас. Конечно, можно было вступить с немцами в бой, но как потом выйти на свою территорию, особенно как преодолеть обороняемый передний край и минные поля, которые прикрываются огнем противника?! Противник, видя наше внешнее спокойствие, вероятно, принял нас за своих. Немцы молча повернулись налево и проследовали в сторону переднего края. Они просто не могли представить, чтобы в такое время у них в тылу были русские разведчики. Помогло то, что мы были в маскировочных костюмах, по цвету таких же, как у немцев, и все были без головного убора.

После ухода немцев мы переместились поближе к району, где производились строительные работы. Стали более осторожными, двигались медленно, просматривая каждый кусочек местности.

Наконец наступила вторая ночь. В течение полутора-двух часов мы приближались к расположению противника и, наконец, нашли землянку. Нападение должно было осуществиться бесшумно, чтобы потом спокойно отойти и преодолеть передний край в известном нам месте. Для нападения и захвата «языка» я назначил трех разведчиков, которые были физически наиболее крепкими и сильными, – это были рядовые Рыбин, Ройтман и еще один, фамилию которого уже не помню. Остальные разместились вблизи, чтобы при необходимости поддержать группу захвата огнем. Эти трое ползком двинулись к землянке. Напряжение было предельным, с секунды на секунду чего-то ожидали, и все были в тревожном состоянии. И вдруг в ночной тишине прозвучало два одиночных выстрела. Наше напряжение еще больше усилилось. Вслед за этим послышались шум, крик и сильная стрельба. Я хотел было броситься вслед за ушедшими разведчиками, но тут же они появились вместе с захваченным пленным. Оказывается, войдя в землянку, они наткнулись на двоих спящих немцев, которые, испугавшись, подняли крик. Разведчики попытались их тащить, но они оказали яростное сопротивление. Одного фашиста разведчики пристрелили, а второго захватили в плен. Рядом располагавшиеся немцы, услышав крики и выстрелы, в панике подняли шум, и началась беспорядочная автоматная стрельба. Все это произошло в считаные секунды. Тут же вся группа без потерь была в сборе. Используя замешательство противника, мы начали спешно отходить. Идти было трудно, так как шли, не разбирая дороги, в основном по камням. При подходе к переднему краю начался рассвет. Немцы не преследовали, но когда стали переправляться, по нам открыли артиллерийский огонь. Несколько разведчиков было ранено, а пленный был убит. Я доложил начальнику штаба о результатах разведки. По захваченным документам противника была установлена нумерация и принадлежность его подразделения, а также место командного пункта обороняющегося батальона, так как случайно объектом нападения оказался командный пункт батальона противника.

Несмотря на наши действия, к наградам никто не был представлен. Начальник штаба полка сказал мне, что если бы пленного притащили живым, то получили бы такой же орден, как у него на груди. А у него был орден Красного Знамени.

Честно сказать, я никогда ни за званиями, ни за наградами не гонялся. Один раз вызвали в штаб дивизии. Я тогда был старшим лейтенантом. Приезжаю, а мне офицер штаба говорит:

– Ты чего не по форме одет?

– А что?

– Да ты же капитан! – Снимает две шпалы со своей формы и мне надевает.

Мне было 21 год, когда я стал капитаном. С наградами тоже не везло – в самые жаркие моменты начала войны, как правило, не представляли. Вообще у нас в Заполярье представляли только за конкретно выполненную задачу, а не так, как на Западе, – по разнарядке. Поэтому у меня есть только орден Красной Звезды за удачную засаду.

Дело было так. В конце 1941-го я был легко ранен и в полк вернулся в январе 1942 года. Там я был назначен командиром полковой разведки (взводы пешей и конной разведки). Вскоре была получена задача – выйти в район северо-западнее озера Толванд и захватить «языка». Указанный район находился на правом фланге противника за озером, где его подразделения оборонялись в отдельных опорных пунктах. Все подходы были заминированы. Через месяц я там подорвался на мине и был тяжело ранен…

После небольшой подготовки, проведенной накануне выхода, во второй половине ночи я проверил каждого из тридцати отобранных разведчиков и спросил, нет ли больных или не желающих идти на задание. Оказалось, что все чувствовали себя хорошо и настроены были по-боевому. Группа выходила на задание пешком без лыж, хотя снег был глубоким и рыхлым.

В момент нашего выхода стояла тихая и морозная ночь, небо было чистым и звездным. Ярко светила луна. Только на переднем крае слышны были короткие пулеметные очереди, вспыхивали и гасли ракеты. Пройдя через боевое охранение батальона, мы скрылись за небольшой высотой.

Идти было тяжело, так как снег был рыхлый и разведчики быстро уставали, особенно идущие впереди.

Через какое-то время мы вышли на озеро Толванд, где оно было шириной около 2,5 км. Примерно через час мы достигли его противоположного берега. Немного отдохнули, а затем двинулись вдоль залива. Вскоре увидели небольшой домик. Это место было где-то в полутора километрах от опорных пунктов противника. Чтобы не нарваться на минное поле, нужно было дождаться рассвета. Мороз был крепкий, и я решил воспользоваться домиком, чтобы не поморозить людей, оставив двух наблюдателей, которые поочередно менялись. В домике было тихо и спокойно, многие уже успели задремать. Вдруг послышались звуки настоящей стрельбы, и все быстро вскочили. Оказалось, что один из разведчиков собрал щепки, обрывки бумаг и запихал в печку, а потом поджег, но вместе с мусором туда попали и винтовочные патроны.

Уже стало светать, и мы вынуждены были срочно уходить, опасаясь, что противник мог услышать разрывы патронов. Цепочкой двинулись вперед, в сторону опорных пунктов противника. Выйдя на просеку – а она просматривалась на глубину до полутора километров, – мы продолжали свой путь, меняя поочередно впереди идущих разведчиков.

Пройдя около 600–700 метров, заметили вдалеке шедшую навстречу группу противника человек 20–25. Группа двигалась на лыжах, была сильно растянута и четко выделялась на снегу. Наши разведчики в новых маскировочных костюмах были практически незаметны. Тут же принял решение организовать засаду. Разделил бойцов на две группы: одну, под командованием политрука лейтенанта Литвака, расположил слева от просеки, а вторую возглавил сам и расположил уступом справа от просеки. Местность хорошо просматривалась в сторону противника. Все разведчики были предупреждены, что огонь открывать только по моему сигналу – пистолетному выстрелу. Через 6–7 минут немцы подошли к месту засады. Помню, что идущий впереди был небритый, рыжий, потный, с автоматом на плече. Прицелившись в него, я выстрелил из пистолета с расстояния около 15–20 метров. Вслед за этим вся засада обрушила на противника сильнейший автоматный огонь. Кто попадал в снег, запутавшись в лыжах, а кто пытался убежать.

Опасаясь, что разведчики в азарте перебьют всех немцев, я дал команду прекратить огонь, и все бросились в рукопашную схватку. Сержант Семенов набросился на одного фашиста, пытавшегося выстрелить, и, вырвав у него автомат, ударами уложил его. Второго, пытавшегося убежать, он скосил автоматной очередью. Лейтенант Литвак с двумя разведчиками уже схватил одного «языка». Рядовой Сухоруков набросился на финна, на помощь ему подошел рядовой Муртазалиев. Они быстро его схватили и поволокли в сторону. Рядовые Звенигора и Клепиков также схватили пытавшегося отлежаться в снегу немца. Все это произошло мгновенно. Видя, что задача выполнена успешно, я дал команду отходить.

В результате короткой схватки противник оставил на поле боя восемь человек убитыми. Троих взяли в плен – немца, финна и австрийца. Были изъяты документы убитых, а также подобраны оружие и лыжи. У нас потерь не было. К нашему счастью, когда переходили через озеро, пошел густой и пушистый снег, скрывший нас.

В хорошем и бодром настроении мы подошли к боевому охранению 1-го батальона, где нас уже ожидал помощник начальника штаба полка капитан Васильев. Он тут же спросил: «Ну как?» А я пошутил: «Неудача». Но он сказал, что слышал наш бой и по выражению лиц разведчиков догадался, что задача выполнена успешно. В боевом охранении мы позавтракали и накормили пленных, а затем направились в штаб полка.

– Как вы к партии относились?

– Я прибыл на фронт комсомольцем. А потом, после случая с документами, когда я сумку нашел, в полку на меня обратили внимание и решили принять в партию. Я помню, шел с разведчиками, и секретарь партийной организации полка встретил меня и сказал о решении.

– А что надо сделать? – спросил я.

– Ничего, вот заявление напиши, и все.

Приняли меня в кандидаты и через 6 месяцев приняли в партию. Ну а я выполнял все, что от меня требовалось.

– Что за эпизод с сумкой?

– Там вот что произошло. Это было летом 1941 года. Потери в батальоне были большие. Мы отступали и к концу дня уже подходили к району, который предполагалось занять, чтобы обеспечить отход командного пункта 122-й дивизии и ее артиллерии.