Лорд и леди Шервуда. Том 2

Марианна задохнулась от обиды. Заметив это, Джон добродушно проворчал:

– Глупышка, это же похвала! Знала бы ты, как Дикон в свою первую встречу с ратниками подставил Вилла, который его прикрывал! Вылез из-под его руки, и Вилл едва не получил удар в бок.

– Ты долго будешь приводить меня в пример? – с досадой воскликнул Дикон. – Даже Скарлет мне тогда слова не сказал, а ты второй год забыть не можешь!

Вилл лишь повел глазами в сторону Дикона и усмехнулся.

– Конечно, не сказал! – кивнул Джон. – Просто залепил тебе затрещину, от которой ты в кусты улетел. Вилл вообще считает, что от слов мало толку.

– Так и есть! – хмыкнул Вилл. – Зато он стал смирным, как новорожденный ягненок, и не лез, пока старшие не разрешили.

Июнь сменился июлем, и Марианна вдруг почувствовала, что она изменилась. Упражнения с мечами стали доставлять ей не муку, а удовольствие. Раньше она думала только о том, как успеть ускользнуть от выпада Вилла или Робина, и заботилась о точности, с которой ей надлежало воспроизвести прием, которому ее обучили накануне. Теперь ее тело работало само, не требуя участия разума, и Марианна даже испытывала азарт, кружась в стремительном танце под музыку смертоносной стали.

Ей больше не надо было долго целиться при стрельбе из лука. Достаточно было мельком посмотреть на мишень – и стрела точно следовала ее взгляду. Когда Робин счел возможным скупо похвалить ее за успехи, достигнутые в скорострельности, он завершил с ней занятия. Закончились и уроки верховой езды, когда лорд Шервуда убедился, что Марианна быстро подчиняет себе любого, даже самого строптивого коня. А ее иноходец, которого она назвала Колчаном, слушался команд хозяйки, как бы она их ни передавала – поводом, голосом, нажимом голеней, наклоном корпуса, и был готов бегать за Марианной, как преданная собака.

Так же, как со стрельбой, у нее стало ладиться с метанием ножей, и Марианна теперь с умилением вспоминала то время, когда она брала в руки нож и боялась порезаться об острое лезвие. Но самым главным успехом она посчитала для себя бросок, которым свалила Джона с ног под восторженные вопли зрителей, и подала ему руку, помогая подняться с утоптанной травы.

В середине июля в очередной стычке с ратниками шерифа ее безмолвно допустили, наконец, скрестить меч с противниками, и два ратника поплатились за то, что легкомысленно приняли Марианну за мальчишку, справиться с которым не составит труда. Она не испытала ни трепета, ни ужаса, убив двух человек, пусть и врагов, лишь равнодушно глянула на них и пучком травы стерла кровь с клинка.

– Способная девочка! – усмехнулся Вилл, наблюдая за Марианной. – Способная и жестокая. Знаешь, Робин, если бы я сам не учил ее и не помнил, какой она была в начале занятий, то сейчас уверился бы в том, что сама Морриган почтила нас своим присутствием!

Марианна обнаружила, что за время беспощадного к ее силам сочетания службы и обучения она неплохо изучила Шервудский лес. Конечно, не так хорошо, как его знали другие стрелки, и тем более лорд Шервуда, но все же достаточно, чтобы легко ориентироваться в сплетениях лесных троп и ручьев, россыпях полян и лугов, темной глуби чащоб и прозрачных завесах рощ. Она узнала, где заканчивается безопасная для стрелков территория, а за ней – относительно опасная и где начинается враждебный мир, замыкавший Шервуд в кольцо.

Лес был очень велик, гораздо больше, чем она могла представить, пока не оказалась в нем. Робин и его друзья показали Марианне многое из устройства жизни вольных стрелков, но не все. Марианна знала, что лес охраняется двойной полосой дозорных постов, и на нескольких она сама несла дежурства. Но расположения всех постов она не знала. Джон объяснил ей, что в лесу обустроено достаточно лагерей, в которых живут вольные стрелки, но не счел нужным называть точное число, как и число всего вольного воинства. Лагерь самого лорда Шервуда служил домом трем десяткам стрелков, которые считали себя отборным, едва ли не королевским, отрядом. Столько же стрелков было в лагере Статли, который был обустроен в большой пещере в пяти милях от лагеря лорда Шервуда. В других лагерях Марианне пока не доводилось бывать.

Тогда же, в середине июля, Робин и Статли взяли Марианну с собой в Хольдернес, куда они поехали по хозяйственным заботам Шервуда – договориться о покупке зерна и сена. Марианна так отвыкла от шумного многолюдья большого селения, что Робин сделал ей внушение:

– Саксонка, не верти головой, не разглядывай людей так пристально. Либо ты выдашь нас таким чрезмерным любопытством, либо мы нарвемся на неприятности, если кто-то оскорбится твоим бесцеремонным взглядом! Привыкай заново к городам и селеньям.

Но и Марианна удостоилась многих очень внимательных взглядов – лукавых и завлекательных – к изрядному веселью лорда Шервуда и Статли. Она впервые, с тех пор как попала в Шервуд, сняла зеленую куртку вольного стрелка, но оставалась в мужской одежде. Ее волосы немного отросли, но были так же коротки, как и у ее спутников. Стрелки вообще предпочитали стричься коротко, и только Джон по требованию Кэтрин был вынужден щеголять шевелюрой до плеч. Кэтрин очень нравились светлые густые волосы мужа, она сама за ними ухаживала, и Джону ничего не оставалось, как смириться.

Поэтому девушки Хольдернеса принимали Марианну за юношу, и весьма привлекательного. Пока она ждала в трапезной на постоялом дворе Робина и Статли, которые разговаривали с хозяином, успела получить два предложения сходить вечером на танцы, сопровожденные звонкими поцелуями, и шарф, вышитый собственной рукой пунцовой от смущения дарительницы.

– Это просто ужасно! – поделилась Марианна возмущением, когда они возвращались в Шервуд. – Такая навязчивость со стороны девушек непозволительна!

Статли в ответ расхохотался во все горло.

– Саксонка, а ты опасный соперник! Впредь надо будет это учесть. Заметь, что ко мне и к Робину ни одна из девиц не подошла с любезным приглашением провести с ней вечерок. Я слышал, как девчонки о тебе щебетали. Такой, мол, хорошенький, такой молоденький! Щеки нежнее шелка, словно ни разу не брился!

Марианна лишь отмахнулась, смеясь в ответ. Она давно уже поняла, что Статли по уши влюблен в Клэренс и, как показалось Марианне, не без ответа. Она думала, что Статли и есть тот самый человек, о котором ей поведала Клэренс в ответ на вопрос, влюблена ли она в кого-нибудь. Но мысль о том, что Робин мог приглянуться какой-нибудь девушке, ей вдруг не понравилась, как не понравилось и то, что ее, оказывается, эта мысль задела. Марианна удивилась, потом испугалась и рассердилась: слабая тень неожиданной ревности нарушала покой, наступивший в ее душе. Она ничего не сказала, постаралась, чтобы лицо ее осталось безмятежным, но краем глаза заметила, как по губам Робина скользнула улыбка. Он по-прежнему слишком хорошо чувствовал то, что происходило в уме и в душе бывшей возлюбленной.

За недолгие месяцы, проведенные в Шервуде, Марианна открыла в Робине много черт, которых не знала прежде. Истинный облик лорда Шервуда был сложнее и многограннее того, что хранился в ее памяти. Она узнала, каким верным и преданным другом он был для своих друзей, увидела в нем талантливого и опытного воина, приученного к ратному делу с детских лет, и заботливого господина для своего отверженного законами воинства. Заботясь о безопасности вольных стрелков, он следил за тем, чтобы в Шервуде не было недостатка в оружии, одежде, лошадях, чтобы у стрелков всегда были запасы еды для людей и корма для лошадей. Она узнала, что до ее появления в Шервуде именно он врачевал раны стрелков. Он был одновременно во главе своих стрелков и равным среди них. У стрелков не было секретов от своего лорда. Любой из них, оказавшись в затруднительном положении, обращался к Робину за помощью и советом, и не было случая, чтобы Робин не нашел выхода или отказал в помощи.

Она поверила и в то, что лорд Шервуда мог быть жестоким. Недаром ратники шерифа и Гая Гисборна остерегались особенно его: тяжелый Элбион в руках Робина не знал пощады. Никто не мог увернуться от его стремительных и сокрушительных ударов. Прозвище Шервудского Волка, данное ему Гаем, перестало удивлять Марианну, когда в ее присутствии стрелки пришли на выручку йоменам из Маласэта, которые подверглись нападению шайки грабителей. После недолгого, но обстоятельного допроса Робин, не поколебавшись ни на мгновение, приказал повесить грабителей тут же на ближайшем дереве, и никакие мольбы о пощаде не заставили его смягчить приговор. Марианна знала, что разбой в Шервуде очень ограничен и касается исключительно сборщиков податей. Но ей казалось, что лорд Шервуда, будучи главой тех, кого объявили вне закона, все же проявит снисходительность к тем, кто промышлял обычным грабежом, – может быть, по неразумению. Она не осмелилась подступиться с вопросами к самому Робину и спросила у Вилла о причинах сурового приговора.

– Они объяснили, что им по нраву веселая жизнь в лесу, но они не желают носить зеленые куртки вольных стрелков и подчиняться нашим порядкам, – ответил он. – К тому же причины, побудившие их заняться разбоем, не показались Робину весомыми.

Заметив, что Марианна ждет продолжения объяснений, Вилл усмехнулся.

– В Шервуде, как и в любом королевстве, может быть только один верховный правитель, Саксонка. Робин поступил совершенно правильно, если и впредь желает держать власть в руках. А он желает, смею тебя уверить! Прояви он милосердие, и через недолгое время любой осмелится нарушить заведенные им порядки, зная, что наказания не последует. К тому же два дня назад эта же шайка убила монаха, который не пожелал расстаться ни с лошадью, ни с кошельком. Робин слишком дорожит репутацией вольного Шервуда, чтобы прощать такие деяния. Мы ведь не случайно оказались здесь вовремя и выручили этих бедолаг из Маласэта. Мы искали тех, кто пытался их ограбить.

– Искали затем, чтобы сделать то, что сделали? – уточнила Марианна, покосившись в сторону повешенных, которых к тому времени зарывали в небольшом овраге.

– Совершенно верно, – бесстрастным тоном подтвердил Вилл и, прервав разговор, оставил Марианну саму разбираться в происходящем.

Конечно, Вилл всегда и во всем поддерживал лорда Шервуда – в его одобрении действий Робина Марианна и не сомневалась. Но она увидела такое же одобрение и на лицах остальных стрелков. Марианна окончательно уверилась в том, что именно Робин, а не Гай был на самом деле правителем Средних земель. Гай не мог поддерживать свои порядки, поскольку был не в силах справиться с их главным нарушителем – лордом Шервуда. А Робин держал власть железной рукой и бдительно охранял лес от непрошеного вторжения кого-либо, сам же вмешивался во все, во что считал нужным вмешаться. Прочувствовав в полной мере стальную волю Робина, Марианна поняла всю тщетность усилий Гая отнять эту власть у лорда Шервуда: Робин был действительно слишком сильным противником. Если бы он родился не в графской семье, а наследником правящей династии, страна получила бы великого короля, куда лучшего, чем король Ричард или его брат принц Джон.

Ее не удивило нежелание грабителей присоединиться к вольным стрелкам. Робин был справедливым, но суровым лордом. Как только новичок облачался в зеленую куртку, он принимал на себя обязанность соблюдать законы Шервуда. Как Робин и предупреждал Марианну, он не терпел нерадивости в ратной службе.

При Марианне, сопровождавшей Вилла на проверке дозоров, один из стрелков отряда Статли был обнаружен спящим. Когда разъяренный Вилл потребовал для дозорного наказания в десять ударов плетью, Робин согласился, и Статли не осмелился вступиться за своего стрелка, хотя Марианна видела по его лицу, что он считает наказание суровым. Юноша пробыл в Шервуде неполный месяц и еще не привык к жесткой дисциплине, которой подчинялась жизнь вольных стрелков. Залечивая рубцы, оставленные плетью на спине несчастного любителя вздремнуть, Марианна наконец поверила в давнее предупреждение Робина. С тех пор она, любившая украдкой поспать в дозоре, стала всерьез опасаться и за свою спину, всей душой надеясь, что ее былые прегрешения остались незамеченными для лорда Шервуда и всевидящих глаз его брата. Но, как выяснилось, она заблуждалась. Вернувшись однажды на рассвете в лагерь и задержавшись за дверями трапезной, она услышала обычный утренний доклад Вилла Робину о делах Шервуда и новостях, которые Вилл узнал от дозорных и патрулей. Неожиданно Робин перебил Вилла и как бы между прочим спросил:

– Саксонка опять спала в дозоре?

– С тех пор как своими глазами увидела, чем это грозит, сразу спать перестала, – фыркнул Вилл.

Они расхохотались, а Марианна стояла за дверьми, не смея показаться им на глаза. Она поняла, что Робин, как и говорил ей раньше, далеко не каждого подпускает к своей душе. Только от старшего брата, которому он был беззаветно предан и который ответно платил ему такой же преданностью, у лорда Шервуда, может быть, не было секретов. Даже сестра, даже Джон не были настолько близки Робину, как Вилл. Но Клэренс хватало того, что Робин считал нужным ей доверить, а Джон был достаточно проницателен, чтобы заглядывать вглубь души своего лорда всевидящим оком без разрешения Робина.

Стрелки – и те, что были из лагеря лорда Шервуда, и другие, с которыми ей доводилось вместе нести ратную службу или просто встречаться на лесных тропах, – стали относиться к Марианне дружелюбнее, без прежней настороженности и холодного любопытства. Она была рада тому, что в ней видят своего парня, но никак не девушку. Поэтому ей было хорошо и свободно в их обществе.

Лорда Шервуда Марианна почитала, как подданная почитает короля, а простой ратник – главного военачальника: восхищаясь им и очень стараясь не вызвать его неодобрения. Всегда скупые слова похвалы, улыбка или просто одобрительный взгляд приводили ее в радостное настроение на целый день. Слегка поднятая бровь – и Марианна незаметно исчезала с глаз Робина. Так, как раньше, он никогда на нее не смотрел и не разговаривал, даже по имени называл редко. Если наступала его очередь объезжать дозорные посты – эту обязанность Робин, Вилл и Джон делили между собой, он никогда не звал Марианну сопровождать его. Любого из стрелков, но не ее. В сущности, они ни разу с тех пор, как он привез ее в лагерь, не оставались наедине. И она только радовалась этому обстоятельству: Марианна не знала, о чем с ним говорить, не знала, сможет ли быть непринужденной. Возможно, надо просто молчать и ехать следом за ним либо рядом с его конем – так, как он пожелает. В то же время она была уверена в том, что Робин сам повел бы себя так, чтобы ей было легко в его обществе. Но он не искал ее общества и не желал оказаться с ней вдвоем, и у него были на это все права.

Джона Марианна любила всем сердцем. Рядом с ним ей всегда было весело и спокойно, словно сама его громадная фигура служила надежной защитой. И он часто выбирал ее в поездки по постам, по дороге балагурил, учил ее чему-нибудь, а если они останавливались в лесу на краткий ночлег, то большую часть времени для сна он всегда дарил Марианне. Приглашения Джона неизменно были для Марианны праздником и преддверием долгих часов, наполненных самым приятным общением.

Со Статли она сталкивалась, когда он приезжал к Робину в гости, либо оказавшись с ним в паре на дежурстве в дозоре. Он был с ней не слишком разговорчив, но Марианна рядом со Статли всегда чувствовала себя спокойно и надежно. Может быть, если бы Марианна и Клэренс по-прежнему оставались подругами, Статли был бы разговорчивее. Но для всех было очевидно, что Клэренс не смогла принять новую для нее Марианну и старалась держаться поодаль, не выходя за рамки обычной вежливости. Марианна тоже не искала общества прежней подруги. Стоило им встретиться взглядами, как каждая из них вспоминала последний разговор в доме Эллен, когда они не смогли понять друг друга.

Вот Кэтрин – иное дело! Общаться с ней было одно удовольствие. Маленькую Кэтрин любил весь Шервуд, и Марианна не стала исключением. Один лишь звонкий голос Кэтрин заставлял улыбнуться всех, кто его слышал. Казалось, что она знала все о каждом из стрелков в лагере лорда Шервуда и в отношении каждого имела свое представление, каким ему надлежит быть. Дикона она считала неряхой, поэтому постоянно гоняла его в купальню и бесцеремонно обследовала его одежду, едва он появлялся в лагере, не стесняясь присутствия других стрелков, от чьих шуток Дикон краснел как маков цвет. Хьюберт плохо ел, поэтому ему удавалось сбежать из-за стола только после того, как Кэтрин заставляла его съесть добавку. Вульфгар робел с девушками, и она вела с ним долгие разговоры, объясняя, как надо держаться и что говорить. Бранд очень хотел отпустить бороду, которая, по мнению Кэтрин, совершенно не шла ему, и стоило на щеках Бранда появиться щетине, как Кэтрин подступалась к нему с бритвой.

Марианне она отращивала волосы: прятала от нее ножницы, втирала ей в голову масло репейника, едва лишь Марианна засыпала и не могла сопротивляться, сама мыла ей голову, каждый раз заставляя прополаскивать волосы в ромашковом отваре. Только три человека вызывали у Кэтрин безоговорочное благоговение – Джон, Робин и Вилл. Мужа она обожала, с Робином крепко дружила, а Вилла любила как сестра и жалела, что было для Марианны за пределами разумного объяснения.

Вилла Марианна не любила. Признавая его достоинства, среди которых были и быстрый ум, и ратное искусство, и справедливость, и поразительное бесстрашие, она не могла найти в себе хотя бы искорку приязни к нему. Уважение, но и только. Вилл был колючим, как сотня ежей, язвительным, никому не дающим спуску, мог напустить на себя такое высокомерие, что к нему невозможно было подойти ближе, чем на несколько шагов. Когда Марианна спросила Кэтрин, чем Вилл вызвал у нее такую горячую сестринскую любовь, Кэтрин воскликнула:

– Ах, Мэриан, ты просто его не знаешь! У Вилла добрейшее сердце и нежная душа.

Марианна, которая в тот момент завтракала, даже поперхнулась. Отыскать доброту и нежность в Вилле могла, наверное, только Кэтрин, которая сама источала вокруг себя ласку и нежное участие. Родная сестра Вилла Клэренс хранила постоянство в отношении к старшему брату: стоило ей увидеть Вилла, как в глазах Клэренс появлялась неприязнь, а лицо выражало презрительное высокомерие. Эта отчужденность была тем более очевидной в сравнении с сердечной привязанностью, которой Клэренс щедро одаривала Робина.

Но Вилл не обращал никакого внимания на явную нелюбовь сестры. А вот нелюбовь Марианны он замечал, и она его забавляла. Он никогда не упускал случая поддеть Марианну острым словцом или недоброй насмешкой. Как только он понял, что ей неприятно его общество, так сразу взял в привычку брать с собой на объезды постов всегда и только Марианну. Злясь на него в душе, она была вынуждена подчиняться, а Вилл, каждый раз наблюдая за выражением всех оттенков недовольства на лице Марианны, казалось, получал большое удовольствие.

Вилл тоже не любил Марианну. Он не доверял ей, поскольку не мог понять причин, по которым она оказалась в Шервуде. Робин на вопрос Вилла о Марианне отговорился самым пространным ответом. Девушка, у которой погиб отец, лишившаяся владений, оставшаяся беззащитной, к тому же родители когда-то связали их помолвкой. Пусть они и расторгли давнюю помолвку, но нельзя же оставить бывшую нареченную одну и без всякой защиты! Беспрекословно подчиняясь Робину, взявшему Марианну под свое покровительство, Вилл обучал ее воинскому делу, прикрывал в столкновениях с ратниками, отдавал должное упорству, с которым она выдержала тяжелый для нее период обучения, но, как и Марианна в нем, не находил в ней ничего приятного. И он никогда не забывал, что Марианну очень отличал Гай Гисборн. Вилл и брал ее с собой в поездки по Шервуду затем, чтобы лучше изучить, но не слишком продвинулся в своих наблюдениях. Марианна была молчалива и сдержанна, о себе ничего не рассказывала, на вопросы отвечала кратко и неохотно.

Но Виллу было не занимать упорства. В один из дней в конце июля он как всегда велел Марианне сопровождать его. Она только что вернулась из дозора очень уставшая, но не посмела прекословить. Когда Вилл наконец сжалился над ней и решил сделать привал на несколько часов, Марианна просто сползла с коня. Она только и смогла ослабить подпругу седла своего иноходца и бросить в лицо пригоршню воды из ручья. Забравшись в шатер ветвей большой ивы, где Вилл, разводивший костер, уже постелил плащ, Марианна упала и уснула крепким сном, прежде чем он успел протянуть ей лепешку с куском окорока и флягу с сидром. Оценив безопасность места, выбранного для ночлега, Вилл решил, что тоже может позволить себе поспать. Поэтому он быстро покончил со скудным ужином, затушил костер и растянулся на расстоянии вытянутой руки от Марианны.

Они проснулись почти одновременно. Сначала Марианна, почувствовав, как Вилл обнял ее, подгреб к себе и прижал к груди. Потом Вилл, когда хлесткая пощечина наотмашь обожгла его скулу, прогнав сон.

– Ты что, Саксонка?! С ума сошла?! – вскочил он на колени и впился возмущенным взглядом в блестящие в темноте глаза Марианны.

– Как ты посмел меня обнять?! – с ответным возмущением прорычала Марианна.

Вилл понял, в чем дело, и расхохотался.