Дом с характером

Размешать яйцо пером не так-то просто, но Чармейн справилась с поставленной задачей, хотя сначала ей пришлось долго-долго тыкать в яйцо заточенным концом, пока скорлупа не раскололась на мелкие кусочки, потом размешивать его с такой силой, что волосы растрепались и рыжими прядями свесились на лицо, и, наконец, когда стало ясно, что однородной смеси не получится, взболтать ее обратным концом пера. Когда Чармейн наконец выпрямилась, отдуваясь, и липкими пальцами отбросила волосы, «Книга» украдкой перевернула еще одну страницу. Теперь она подсказывала, «Как разжечь огонь», но Чармейн была поглощена тем, что старалась не замазать яйцом очки. Она надела их и изучила Пункт третий. Пункт третий этого заклинания гласил: «Трижды пропеть „Гегемония гауда“».

– Гегемония гауда, – прилежно пропела Чармейн над сахарницей.

Ей показалось – хотя она не была уверена, – будто при последнем повторении кусочки скорлупы вокруг пуговиц немного заколыхались. Вроде бы действует, в восторге подумала она. Потом поправила очки на носу и прочитала Пункт четвертый. К этому времени она читала Пункт четвертый чар под названием «Как подчинять предметы своей воле».

«Взять перо, – говорилось в книге, – подготовленной смесью написать на бумаге слово „ЫЛФ“ и начертить вокруг него пятиугольник. Ни в коем случае не касаться бумаги руками».

Чармейн взяла намокшее липкое перо, украшенное кусочками скорлупы и обрывком розового лепестка, и сделала все, что могла. Писать смесью было нелегко, к тому же никак не удавалось удержать бумагу на месте. Бумага скользила, бумага елозила, а Чармейн макала перо в смесь и процарапывала буквы, и слово «ЫЛФ» получилось клейкое и еле различимое и корявое и было похоже на «МУХ», потому что рыжий волосок из сахарницы зацепился за кончик пера и окружил буквы затейливыми росчерками. Что до пятиугольника, когда Чармейн пыталась его начертить, бумага съехала в сторону, поэтому самое большее, что можно было о нем сказать, – да, в нем было пять углов. Заканчивалась линия страшноватой желтковой кляксой с торчащим из нее собачьим волоском.

Чармейн перевела дух, приклеила выбившиеся пряди к голове рукой, которая стала уже совсем липкой, и прочитала последний Пункт – пятый. Это был Пункт пятый чар «Как добиться исполнения желаний», но Чармейн ужасно устала и ничего не заметила. Там значилось: «Положить перо обратно в емкость, трижды хлопнуть в ладоши и произнести: „Так-с“».

– Так-с! – произнесла Чармейн, трижды громко хлопнув в липкие ладоши.

Что-то у нее определенно получилось. Бумага, сахарница и перо растворились в воздухе, тихо и бесследно. То же самое произошло и почти со всеми липкими потеками на столе дедушки Вильяма. «Книга Палимпсеста» закрылась с резким хлопком. Чармейн попятилась, отряхивая с ладоней ошметки, – она выбилась из сил и была порядком обескуражена.

– Значит, я теперь умею летать, – проговорила она. – Ну-ка, где можно попробовать?

Ответ был очевиден. Чармейн вышла из кабинета и направилась к концу коридора, где поджидало ее открытое окно, выходившее на покатый зеленый склон. Подоконник был низкий и широкий – как будто специально созданный, чтобы через него перелезать. В считанные секунды Чармейн оказалась за окном на вечернем солнце и вдохнула холодный чистый горный воздух.

Она очутилась высоко в горах, и большая часть Верхней Норландии простиралась далеко внизу, уже подернутая вечерней синевой. Напротив, залитые оранжевым закатным светом и обманчиво близкие, высились снежные вершины, отделявшие родную страну Чармейн от Дальнии, Монтальбино и прочей заграницы. Позади тоже были горы – над ними грозно собирались темные серые и багровые тучи. Там скоро прольется дождь – в Верхней Норландии частенько шел дождь, – но пока было тепло и тихо. На соседнем лугу, под какой-то скалой, паслись овцы, а где-то неподалеку раздавалось мычание стада коров и звяканье колокольчиков. Поглядев туда, Чармейн даже немного испугалась: коровы расположились чуть выше по склону, а дом дедушки Вильяма вместе с окном, из которого она только что вылезла, бесследно исчез.

Чармейн решила не переживать по этому поводу. Ей еще никогда не доводилось бывать так высоко в горах, и от этой красоты у нее закружилась голова. Трава под ногами была зеленее любого городского газона. Она источала аромат свежести. Чармейн присмотрелась и обнаружила, что аромат исходит от сотен, тысяч крошечных изящных цветов, которые прятались в траве у самой земли.

– Ух, везет же вам, дедушка Вильям! – воскликнула Чармейн. – Прямо рядом с кабинетом!

Некоторое время она блаженно гуляла по лугу, обходя деловито жужжавших пчел, и собирала себе букет – по одному цветку каждого вида. Она сорвала крошечный алый тюльпан, потом белый, потом цветок, похожий на золотую звездочку, миниатюрный махровый мак, лимонный лютик, фиолетовый флокс, оранжевую орхидею и по одному цветку из густых зарослей – розовых, белых и желтых. Но больше всего ее восхитили голубые колокольчики – такие пронзительно-голубые, что она и представить себе не могла подобной голубизны. Чармейн подумала, что это горечавки, и собрала не один цветок, а несколько. Очень уж они были маленькие, изысканные, голубые. При этом Чармейн понемногу уходила по склону вниз, туда, где виднелся какой-то обрыв. Она решила спрыгнуть с него и проверить, научили ли ее чары летать.

Она добрела до обрыва как раз тогда, когда цветы перестали помещаться в руках. На каменистом краю росли еще шесть разновидностей, однако их пришлось оставить. Но тут Чармейн забыла о цветах – и стала смотреть.

Обрыв был высотой в полгоры. Далеко-далеко внизу, у дороги, которая отсюда казалась ниточкой, виднелся дом дедушки Вильяма – крошечная серая коробочка, окруженная пятнышком сада. Были там и другие домики, так же далеко, разбросанные вдоль дороги, и в них зажигались малюсенькие оранжевые искорки окон. Все это было в такой дальней дали, что у Чармейн пересохло во рту и слегка задрожали коленки.

– Отложу-ка я пока упражнения по летанию, – проговорила она. А подавленный внутренний голос уточнил: как же мне теперь отсюда слезть?!

Сейчас мы об этом думать не будем, отрезал другой внутренний голос. А будем любоваться пейзажем.

Ведь сверху ей было видно почти всю Верхнюю Норландию! За домом дедушки Вильяма долина сужалась в зеленую седловину, сверкающую белыми водопадами там, где через перевал можно было попасть в Монтальбино. В противоположной стороне, за выступом горы, на которой сейчас стояла Чармейн, ниточка дороги сливалась с более извилистой ниточкой реки, и они петляли среди крыш, башен и бастионов Норланда. Там тоже загорались огоньки, но Чармейн еще различала матовый блеск прославленной золотой кровли Королевской резиденции, трепещущий над ней флаг – и даже, кажется, родительский дом позади. Все это было не так уж далеко. Чармейн даже удивилась, когда увидела, что дом дедушки Вильяма на самом деле стоит у самой окраины города.

За городом долина простиралась до самого горизонта. Там было светлее – туда не дотягивались тени гор, – и долина растворялась в сумерках, пронизанных оранжевыми точечками огней. Чармейн видела продолговатые, горделивые очертания Кастель-Жуа, где жил кронпринц, и какого-то другого замка, о котором она и не слышала. Он был высокий и темный, и из угловой башни у него валил дым. Дальше начинались еще более голубые дали, полные ферм, деревень и фабрик, составлявших сердце страны. За всем этим Чармейн различила даже море – туманное, бледное.

Получается, страна у нас совсем небольшая, подумала она.

Однако додумать эту мысль ей помешало громкое жужжание, донесшееся из охапки цветов, которую она держала. Чармейн поднесла охапку к лицу, чтобы посмотреть, что это жужжит. Здесь, на склоне, солнце сияло по-прежнему ярко – и при этом ярком свете Чармейн разглядела, что одна из ее голубеньких горечавок шевелится, дрожит и жужжит. Наверное, Чармейн случайно сорвала цветок с пчелой внутри. Чармейн опустила букет и встряхнула его. На траву к ее ногам вывалилось что-то лиловое и шевелящееся. Оно было не похоже на пчелу и не улетело, как улетела бы пчела, а сидело на траве и жужжало. Жужжало и росло. Чармейн испуганно отступила на шаг по краю обрыва. Существо стало уже больше Потеряшки и продолжало расти.

Мне это не нравится, подумала Чармейн. Что это такое?!

Не успела она двинуться с места и даже подумать еще что-нибудь, как существо рывком выросло в два человеческих роста. Оно было темно-лиловое и похоже на человека, но не человек. На спине у него крепились прозрачные лиловые крылышки, которые трепетали так быстро, что их было не разглядеть, а лицо у него… Чармейн была вынуждена отвести взгляд. Это было лицо насекомого, со всякими жвалами, хваталками, усиками, антеннами и вытаращенными глазами, в каждом из которых было не меньше шестнадцати маленьких глазок.

– Ой, мамочки! – прошептала Чармейн. – Да это же лаббок!

– Да, я и есть лаббок, – объявило существо. – Я лаббок, я хозяин здешних мест.

О лаббоках Чармейн слышала. В школе рассказывали про них всякие истории – и все как одна неприятные. Если встретишь лаббока, говорили все, остается только одно – вести себя очень вежливо и уповать на то, что удастся унести ноги, пока тебя не ужалили и не съели.

– Извините, пожалуйста, – произнесла Чармейн. – Я не знала, что это ваш луг, иначе, конечно, не пошла бы сюда.

– Здесь все мое, куда ни шагни, – прорычал лаббок. – Все земли, которые ты видишь, мои.

– Что? Вся Верхняя Норландия? – удивилась Чармейн. – Глупости!

– Я никогда не говорю глупостей, – сказало существо. – Все мое. Ты моя. – Крылья зашевелились еще быстрее, и существо двинулось на нее – вместо ступней у него были какие-то жилистые наросты, ужасно неестественные. – Уже очень скоро я приду и заявлю права на свое имущество. Прежде всего я заявляю права на тебя. – Лаббок с жужжанием шагнул к Чармейн. Протянул к ней руки. И длинное жало, которое выдвинулось из нижней части его лица. Чармейн завизжала, отскочила – и упала с края обрыва, рассыпав цветы.

Глава четвертая,

где говорится о Ролло, Питере и загадочных переменах с Потеряшкой

Чармейн услышала, как лаббок испустил скрипучий вопль досады, но еле различила его, так громко свистел в ушах ветер. Она видела, как мелькает мимо отвесная скальная стена. Чармейн кричала и кричала.

– Ылф! ЫЛФ! – голосила она. – Ой, мамочки! Ылф! Я же только что сотворила летательные чары! Почему они не действуют?!

Чары, однако же, действовали. Чармейн это поняла, когда камни перед ней перестали мчаться вверх и начали сначала скользить, потом плестись, потом красться. На миг она зависла в воздухе – как раз над гигантскими острыми камнями в ущелье под обрывом.

Может, я уже умерла, подумала она.

Потом она сказала: «Какая чушь!» – и, бешено брыкаясь и размахивая руками, сумела в конце концов перевернуться. И увидела дом дедушки Вильяма – по-прежнему далеко внизу в сумерках и примерно в четверти мили по земле.

– Парить очень приятно, – заметила Чармейн, – но как же мне двигаться?

Тут она вспомнила, что у лаббока есть крылья, а значит, он, вероятно, сейчас летит с обрыва за ней. После этого она уже не стала задаваться вопросом, как ей двигаться. Она сама не заметила, как сильно оттолкнулась ногами и спланировала к дому дедушки Вильяма. Ей удалось проскочить над крышей и садом, но там чары ослабли. Чармейн едва успела дернуться в сторону, чтобы оказаться над аккуратной булыжной дорожкой, и со стуком села на нее, дрожа с головы до ног.

Спаслась, подумала Чармейн. Почему-то у нее не было никаких сомнений, что во владениях дедушки Вильяма ей ничего не грозит. Она это чувствовала.

Передохнув немного, Чармейн сказала:

– Уф! Ну и денек! А я ведь ничего не прошу, кроме хорошей книжки, и пусть дадут почитать спокойно!.. А все эта тетушка Семпрония – просто зла не хватает!

Кусты у нее за спиной зашуршали. Чармейн отпрянула в сторону и едва не завизжала в очередной раз, потому что гортензии раздвинулись и на дорожку выпрыгнул маленький синий человечек.

– Ты, что ли, тут заправляешь? – спросил этот синий коротышка резким писклявым голосом.

Даже в сумерках человечек был несомненно синим, а не темно-лиловым, и без крыльев. Лицо у него покрывали морщины – следствие склочного характера, – к тому же его почти целиком заслонял мощный нос, но это было именно человеческое лицо, а не голова насекомого. Чармейн перестала бояться.

– Вы кто? – спросила она.

– Кобольд, естественно, – отвечал человечек. – Верхняя Норландия – страна кобольдов. Я тут садовничаю.

– По ночам? – удивилась Чармейн.

– Мы, кобольды, днем не ходим, – сказал маленький синий человечек. – Я спрашиваю – ты тут заправляешь?