Культура и пространство. Моделирование географических образов

Формирование и развитие образных геополитических картин мира в процессе международных переговоров (на примере Потсдамской мирной конференции 1945 г.). Образные геополитические картины мира – это целостные системы взаимосвязанных разнородных и разнообразных политико-географических образов различных уровней охвата географической реальности – от местных и областных до страновых, региональных и континентальных. Цель создания образных геополитических картин мира – достижение сбалансированного комплекса политических соглашений по какому-либо крупному или глобальному региону мира между участниками международных переговоров, придерживающихся зачастую различных политических взглядов и принципов. Географические знания и их представление выступают, таким образом, естественным полем возможных компромиссов. Адекватной формой выражения этих политических компромиссов может быть геополитическая картина мира.

Процесс формирования геополитической картины мира вновь был исследован на материале советских записей Потсдамской мирной конференции[352 - Там же. С. 359–361.]. На предпоследнем, двенадцатом заседании конференции подробно обсуждался проект соглашения союзников – стран-победительниц во второй мировой войне – о германских репарациях. Этот вопрос в ходе его обсуждения стал непосредственным катализатором создания геополитической картины мира руководителями США, Великобритании и СССР – президентом США Трумэном, государственным секретарем США Бирнсом, английским премьер-министром Бевином и Сталиным.

В связи с вопросом о территориальном разделении источников немецких репараций Сталин предложил четкое зонирование по акциям германских предприятий: Западная Германия/Восточная Германия, имея в виду западную и восточную зоны оккупации. Вопрос о германских инвестициях за рубежом вызвал новую дефиницию Сталина в результате наводящих вопросов Трумэна: Восточная Европа была определена им как зона советской оккупации; то, что находится в западной зоне оккупации – Западная Европа. Но эта новая Восточная Европа включила теперь, по Сталину, Румынию, Болгарию, Венгрию и Финляндию, образовав причудливую конфигурацию сравнительно с традиционным пониманием этого понятия[353 - Понятие Восточной Европы в традиционном смысле – это, на наш взгляд, ядро наиболее устойчивых физико– и культурно-географических представлений о данном регионе в том виде, в котором оно сложилось в течение XIX–XX вв. См. также: Регионализация посткоммунистической Европы (Политическая наука. 2001. № 4). М.: ИНИОН РАН, 2001; Вульф Л. Изобретая Восточную Европу: карта цивилизации в сознании эпохи Просвещения. М.: Новое литературное обозрение, 2003.]. Попытка Бевина в вопросе Сталину вывести предмет обсуждения за пределы Европы привела к тому, что понятие германских инвестиций зримо сконденсировало четкие определения западной и восточной зон, при этом восточная зона была ограничена Восточной Европой, тогда как западная зона – это было все, что к западу от нее. Возникла дихотомия советская зона / весь остальной мир.

Это геополитическое районирование было достаточно нежестким, нечетким по сравнению с традиционным географическим районированием. Второй его признак – это обособленность от реальной географии. Так, Бевин, оперируя применительно к вопросу о германских активах в других странах признаком «к западу от зон оккупации Германии», был вынужден включить сюда и Грецию, реально находящуюся юго-восточнее и южнее основного геополитического разлома. Геополитическое пространство было сформировано по отношению к традиционному географическому пространству как анаморфированное – это, по-видимому, одно из условий его существования и функционирования.

Акцентирование Бирнсом проблемы акций германских предприятий в его вопросах Сталину привело к дальнейшему упрочению уже сложившейся дихотомической геополитической картины мира, которая, по Сталину, должна была быть достаточно простой и понятной, и при этом быть соотносимой с реальной географией. Поэтому вопрос о географическом разделении места правления предприятия и размещения самого предприятия был решен им однозначно: важнее конкретное место размещения или нахождения предприятия, место правления предприятия как менее важный признак было отсечено. Перекрестные вопросы Бевина и Бирнса Сталину позволили выяснить, что размещение германских активов в советской зоне оккупации или за ее пределами являлось фактически универсальным, синтетическим признаком дифференциации вновь формировавшейся геополитической картины мира.

В этой картине мира был образован своего рода анклав – нейтральная зона, состоявшая из Чехословакии и Югославии, занятых советскими войсками. Однако Сталин отказался от немецких активов, находившихся в этих странах, а также в Западной Австрии. Восточная Австрия по признаку германских активов была отнесена Сталиным к восточной зоне.

В итоге можно выделить признаки глобального геополитического районирования или зонирования, проведенного союзниками на Потсдамской конференции. Это: 1) германские инвестиции, 2) акции германских предприятий,

3) германские заграничные активы – фактически дополняет первые два, частично включая их в себя; по содержанию это более широкий признак;

4) право на германское золото (от которого СССР отказался); 5) зоны оккупации. Последний, 5-й признак, по сути, стал исходным основным критерием 1-го этапа геополитического районирования. В целом можно наблюдать, как решение довольно частного вопроса о немецких репарациях привело к тотальному геополитическому размежеванию.

Геополитическая картина мира Сталина была четко дихотомичной, основанной на бинарных оппозициях: восточная зона/западная зона, Восточная Европа/остальной мир. Восточная Европа в геополитическом смысле вобрала в себя Румынию, Болгарию, Венгрию, Финляндию, Польшу – в скрытом виде, ибо в дальнейшем был обсужден по инициативе Сталина вопрос о приглашении Польши на Совет министров иностранных дел союзников – и восточную половину Австрии. Нейтральная, или буферная зона была образована Чехословакией, Югославией и западной половиной Австрии. Впоследствии эта картина в значительной степени изменилась и дифференцировалась: Чехословакия вошла в советскую Восточную Европу, Австрия отошла в западную зону. Эскизный характер этой картины мира привел к ее последующему усложнению. Но в любом случае она выступала как одна из основ дальнейших политических действий.

К особенностям этой образной геополитической картины мира можно отнести: 1) несомненную и прямую связь с географией оккупационных зон союзников, 2) явную локальность геополитического, преимущественно военно-стратегического, влияния СССР – только в Восточной Европе; 3) известную приземленность и привязанность к реальной географии производства – важно было, где находилось само предприятие, а не его правление. В целом эта картина – результат во многом жесткости, сосредоточенности и узости геополитического мышления Сталина.

Геополитическое мышление западных союзников в исследованном диалоге можно назвать мягким, soft: они как бы экспертным путем выявляли геополитическую картину мира Сталина и, косвенным образом, одновременно формировали свою – как определенный ответ на этот достаточно жесткий взгляд на мир. Однако эти формировавшиеся одновременно картины были заранее асимметричны, ибо условные критерии, по которым проводилось геополитическое районирование, имели различные вес и значение с точки зрения партнеров по переговорам.

В ходе диалога западные союзники пытались выявить однозначные соответствия в проведенном районировании, сделать перевод с одного «языка» геополитического районирования, более жесткого (Сталин) на более мягкий, собственный: например, усилия Бирнса в выявлении соответствия двух различных критериев, фактически тождества – зон оккупации и активов предприятий. Для западных союзников постепенно выяснился основной исходный критерий этого геополитического районирования со стороны Сталина – реальные зоны оккупации, тогда как для Сталина стали более ясными основные критерии геополитического разграничения союзников, которые вынуждены были формулировать их в диалоге – германские инвестиции и активы – будучи важны сами по себе, они не выступали для них первоначально критериями определенного геополитического разделения и представления послевоенного мира.

Достаточно жесткая дихотомичная биполярная картина мира, которую пытался представить Сталин в диалоге с Бирнсом и Бевином, постепенно, в ходе диалога смягчалась, и была выработана более мягкая и более надежная для обеих сторон картина, в которой уже была нейтральная зона помимо западной и восточной, а в качестве основных критериев разделения был использован не только критерий оккупации, но и инвестиций, активов, акций предприятий и золота.

Западные союзники – Бевин – пытались привязываться к реальной географии – «к западу от зон оккупации Германии» для определения принадлежности Греции при идентификации понимания Сталиным понятия Восточной Европы. Однако стало ясно, что формировавшаяся в диалоге геополитическая картина мира сильно отличалась от собственно географических представлений его участников: Греция, находящаяся в реальных географических координатах юго-восточнее Германии, попала в западную зону.

По сути, вся образная геополитическая картина, или картины мира, сформированные в этом диалоге, были основаны на отношении к Германии, политико-географическом представлении о Германии 1945 г. Поэтому их в достаточной степени можно считать уникальными, германоцентричными.

Традиционные географические представления о границах Восточной Европы и понятие Восточной Европы в контексте диалога были деформированы. Из понятия Восточной Европы выпала или было отсечена большая часть относимых к этому региону стран, зато во вновь сформированное политико-географическое понятие Восточной Европы попала Финляндия, в традиционном смысле не входящая в этот регион. Трансформированное в геополитическом контексте диалога, главным образом Сталиным, понятие Восточной Европы включало теперь Румынию, Болгарию, Венгрию и Финляндию. Анаморфированный характер геополитической картины мира Сталина по сравнению с традиционными географическими представлениями проявился в жестком и даже неравновесном противопоставлении, бинарной оппозиции Восточная Европа/весь остальной мир («все другие страны», «Южная Америка, Канада и т. д…»), тогда как традиционная географическая картина мира в качестве одной из исходных равновесных бинарных оппозиций предполагала деление Западная Европа/Восточная Европа. Гипертрофия понятия Восточной Европы – в геополитическом, а не в традиционном географическом смысле – это один из признаков, по которым можно проводить идентификацию рассмотренной образной картины мира в системе традиционных географических координат.

В результате формирования рассмотренной образной геополитической картины мира произошла трансформация традиционных географических образов Германии, Восточной Европы, Финляндии и СССР. Возникли новые геополитические понятия восточной и западной зон. Расширилось само пространство взаимодействия этих географических и политико-географических образов и изменилось их взаиморасположение относительно друг друга. Так, понятие Восточной Европы как бы продвинулось на запад, приобретя одновременно при этом в геополитическом контексте восточные или советские характеристики. Понятие СССР стало ядром понятия восточной зоны, а в геополитическом смысле СССР стал хозяином Восточной Европы. Географический образ Финляндии как бы сдвинулся одновременно на юг и на восток, а сама Финляндия попала в число сателлитов СССР, но в мягкой форме – не будучи оккупированной советскими войсками (см. рис. 20).

Рис. 20. Динамика некоторых страновых и региональных географических образов по результатам переговоров на Потсдамской мирной конференции (1945 г.)

Значительные смещения, деформации традиционных географических образов и возникновение наряду с ними жестких прикладных геополитических образов, взаимопроникновение и увеличение потенциальных возможностей взаимодействия различных географических и политико-географических образов – это характерные признаки вновь формирующихся образных картин мира. Целостные и сложные образные геополитические картины мира могут возникнуть чаще всего именно в переломные исторические эпохи. Выявление, реконструкция и анализ образных геополитических картин – один из наиболее эффективных способов представления географических и политико-географических знаний в рамках межкультурных и межцивилизационных взаимодействий.

В результате картографирования географических образов достигается максимальная символизация географического пространства, а его представление становится в рамках культуры всеобщим. Благодаря этому процессу репрезентация географических образов становится эквивалентной, или тождественной их интерпретации как таковой. Иначе говоря, создание конкретной образно-географической карты можно рассматривать как процесс интерпретации изучаемого ГО. Как следствие, происходит трансформация самого содержания и понимания понятия картографирования; оно становится во многом более близким понятию mapping, господствовавшему, например, в английском языке до введения слова cartography в 1839 г.[354 - О Cadhla S. Mapping a Discourse: Irish Gnosis and the Ordnance Survey 1824–1841 // Culture, Space and Representation. A special issue of the Irish Journal of Anthropology. 1999. Vol. 4. P. 94.]

Понятие картографирования переводится в метагеографическую плоскость. В этом случае картографирование фактически как бы опережает реальное пространство, «диктует» ему свои условия, а картографируемые географические образы постоянно конструируют, дополняют, переформировывают реальное пространство. В результате подобного картографирования географических образов создаются специфические фреймы[355 - См.: Минский М. Фреймы для представления знаний. М.: Энергия, 1979.] восприятия окружающей среды, которые как бы впитывают реальность в сами географические образы. Такие фреймы обрамляют традиционное географическое пространство, создают ему рамки. Хотя фрейм в одном из своих значений в переводе с английского и означает рамку, однако в данном случае мы сознательно расширяем значение этого слова. Следовательно, образ становится, в известном смысле, шире реальности, и при этом он ее усваивает в процессе и процессом картографирования. Как результат, на метауровне создаются карты географических образов. Концептуальные карты географических образов являются своего рода методологическим руководством для построения более подробных карт в специализированных областях деятельности – например, в области изучения культурного и природного наследия, в туризме, в управлении имиджами территорий и регионов[356 - См. в связи с этим: Кирюнин А. Е. Имидж региона как интериоризация культуры. М.: Книжный дом «Университет», 2000; Панкрухин А. П. Маркетинг территорий: Учебное пособие. М.: Изд-во РАГС, 2002; Шлаффке М. Экономические основания конструирования рекламой вымышленных объемных изображений при создании имиджа туристского региона // Теория и практика международного туризма / Сб. статей; Под ред. А. Ю. Александровой. М.: КНОРУС, 2003. С. 162–168.]. Под имиджами территорий и регионов здесь понимаются ГО соответствующих географических объектов, разрабатываемые в прикладных целях и имеющие простые и понятные для СМИ репрезентации.

Развитие ОГК ведет к созданию специфического языка образно-географической карты. Семантика образно-географических карт опирается на возможности морфологической трансформации ГО по отношению к соответствующему географическому объекту и к самому себе. С одной стороны, один и тот же географический объект может выступать как источник, порождающий несколько различных ГО и, соответственно, несколько возможных образно-географических карт с разным составом элементов, а также с различными значениями совпадающих во всех картах элементов. С другой стороны, возможно создание нескольких образно-географических карт одного и того же ГО, с различной интерпретацией составляющих его архетипов, знаков и символов – в зависимости от целей и задач создающего ту или иную карту. Следовательно,

ОГК само по себе есть самостоятельная, важная в содержательном плане часть моделирования ГО.

2.4.3. Картосемиотика географических образов

Необходимо констатировать здесь сильные отличия от традиционной семиотики географической карты, хотя при этом, картосемиотика географических образов, несомненно, опирается на нее. Проблема состоит в следующем: каковы расстояния (их символичность, знаковость) между образами в геосемиотическом пространстве[357 - См., например: Лютый А. А. Язык карты: сущность, система, функции. М.: ИГ РАН, 2002; также: Крутько В. Н. Семантические модели и проблема представления географической информации // Вопросы географии. Сб. 127. М.: Мысль, 1986. С. 17–22 и др.], как их трактовать и интерпретировать?

Политико-географические образные карты современного мира. Динамику ПГО современного мира можно отразить на специальных политико-географических образных картах (ПГО-карты). На ПГО-картах репрезентируется условное (анаморфированное) политико-географическое пространство, которое может быть частично геометризировано[358 - См., например, по аналогии: Неклесса А. И. Конец эпохи Большого Модерна. М.: Институт экономических стратегий, 1999. (Геоэкономический атлас мира).]. Аналогом ПГО-карт в современной теоретической географии являются уже рассматривавшиеся ранее картоиды[359 - См.: Родоман Б. Б. Территориальные ареалы и сети. Очерки теоретической географии. Смоленск: Ойкумена, 1999.]. ПГО-карта в общем виде должна быть «объемной»: определенные ПГО представляются как «голографические структуры». Необходимая «голографичность», объемность достигаются путем создания серии ПГО-карт, фиксирующих функциональный ПГО-рельеф современного мира в его динамике. На базе подобных карт возможно также построение ПГО-профилей, аналогичных классическим геоморфологическим профилям. Синтетический вариант – конструирование трехмерных ПГО-карт-моделей, соединяющих преимущества традиционных двухмерных картографических изображений и объемных трехмерных профилей (с максимальным использованием возможностей компьютерной графики)[360 - Берлянт А. М. Виртуальные геоизображения. М.: Научный мир, 2001].

Важнейший источник для разработки ПГО-карт – концепты и модели современной динамической геоморфологии[361 - См.: Морфология рельефа. М.: Научный мир, 2004; также: Пенк В. Морфологический анализ. М.: Географгиз, 1961; Дэвис В. М. Географический цикл // Географические очерки. М.: Изд-во иностр. лит., 1962. С. 7—25.]. Трансформирование этих концептов и моделей в целях создания эффективных ПГО-карт современного мира позволит оконтурить, зафиксировать метапространство мировой политико-географической динамики. В подобном метапространстве взаимодействуют ПГО двух типов: структурные, означающие концептуальные политико-географические репрезентации (например, «ось истории» и «мировой хартленд» Х. Маккиндера, «конец истории» Ф. Фукуямы, «столкновение цивилизаций» С. Хантингтона, «cleavage» С. Роккана, «геополитическая платформа» М. В. Ильина[362 - Ильин М. В. Геохронополитические членения (cleavages) культурно-политического пространства Европы и Евразии: сходства и различия // Региональное самосознание как фактор формирования политической культуры в России (материалы семинара). М.: МОНФ, 1999. С. 46–79.]и т. д.), и содержательные (обычно страновые и/или региональные), означающие традиционное, долговременное историко-культурное и политическое членение мира (например, концепты Ближнего Востока, или Центрально-Восточной Европы). ПГО-карта является полем взаимодействия и взаимопроникновения ПГО двух основных типов, показывая их взаимный концептуальный дрейф в политико-географическом метапространстве (см. рис. 21).

Рис. 21. Формирование политико-географического метапространства

Имперские картографические дискурсы. Принципиальная особенность картографического языка географических образов состоит в конструировании пластичных и динамичных анимационныъ поверхностей, предполагающих, как правило, несколько пространственных измерений. Например, исследования имперских картографических дискурсов, формировавшихся в период активных колониальных захватов, демонстрируют изменчивость и вариативность географических образов, продуцируемых метрополией[363 - Постников А. В. Русская Америка в географических описаниях и на картах. 1741–1867. СПб.: Дмитрий Буланин, 2000; Он же. Схватка на «Крыше мира»: политики, разведчики и географы в борьбе за Памир в XIX веке (монография в документах). М.: Памятники исторической мысли, 2001; Said E. W. Narrative, Geography and Interpretation // New Left Review. 180. March-April 1990. P. 81–97; Turnbull D. Cartography and Science in Early Modern Europe: Mapping the Construction of Knowledge Spaces // Imago Mundi.1964. P. 5—24.]. Так, господствующие географические образы колоний Британской империи – таких, как Ирландия или Индия – создавались как некие содержательно «пустые места», «пустые пространства», культурно заполняемые метрополией, ее ведущими образами[364 - Hammer M. Putting Ireland on the Map // Textual Practice. 1989. 3. P. 184–201; О Cadhla S. Mapping a Discourse: Irish Gnosis and the Ordnance Survey 1824–1841 // Culture, Space and Representation. A special issue of the Irish Journal of Anthropology. 1999. Vol. 4. P. 84—110.]. В подобном имперском картографическом дискурсе мир представлялся как абсолютный центр, периферия фактически исчезала. Однако сам центр становится в этом случае в пространственном отношении как бы приватизированным в рамках всеобщего имперского видения мира, имперской точки зрения.

Поскольку в определенную историческую эпоху существовало, как правило, несколько имперских дискурсов, то картографирование и исследование картосемиотики географических образов позволяют наглядно представить, реконструировать борьбу и взаимодействие этих дискурсов. На подобной образной географической карте отдельные страны и территории выступают как знаки, ярлыки или клейма определенной имперской экспансии, и в то же время они рассматриваются как воображаемые места самой метрополии (метрополий). Сами метрополии в данном случае становятся универсальными, семиотически безупречными географическими образами, фактически знаками, фиксирующими тотальные географии идеальных империй.

Выводы к главе 2

Моделирование ГО в культуре имеет четкие методологические основания. Эти методологические основания делятся на долговременные (постоянные) и кратковременные (ситуативные). Постоянные методологические основания более важны, так как являются онтологическими, характеризуют целостность и объективность моделей ГО, тогда как ситуативные – только свойства отдельных элементов ГО.

В методологическом плане формирование и развитие систем ГО определяется развитием культуры. По мере ее развития, в процессе человеческой деятельности географическое пространство все в большей степени осознается как система (системы) образов. Первоначально, как правило, формируются простые, примитивные ГО, «привязанные» к прикладным аспектам деятельности человека, к наиболее насущным потребностям общества. В дальнейшем, по мере возникновения и развития духовной культуры, искусства создаются и развиваются ГО, в значительной степени, дистанцированные по отношению к непосредственным, явно видимым нуждам общества. Наряду с этим, ранее возникшие виды и типы человеческой деятельности, усложняясь, способствуют зарождению и развитию более сложных и более автономных ГО (например, образы стран и регионов в политической и экономической деятельности).

На хорошо освоенных в процессе человеческой деятельности территориях могут создаваться свои геокультуры, т. е. устойчивые системы географических образов, постоянно воспроизводящиеся, совершенствующиеся и транслируемые вовне. Развитие, взаимодействие и соперничество различных геокультур во многом определяет процессы развития и взаимодействия отдельных культур и цивилизаций. Межкультурная и межцивилизационная адаптация включает в себя создание гибридных, переходных ГО в зонах этнокультурных и цивилизационных контактов.

В моделировании ГО используются важные методологические понятия, такие, как образно-географическая деятельность, образно-географические репрезентация и образно-географическая интерпретация. С их помощью устанавливаются значимость, характер, происхождение, структура, способность к развитию или расширению наблюдаемого ГО. Кроме того, в ходе образно-географических интерпретаций выявляются возможности воздействия ГО на конкретные процессы человеческой деятельности.

Эффективное изучение ГО должно опираться на базовую модель идеального ГО. Эта модель, подобно модели идеального газа в физике, или теории центральных мест в теоретической географии, показывает в обобщенном виде фундаментальные структуры функционирования ГО. Разработанная нами модель является открытой системой, поскольку сами ГО, несомненно, являются открытыми и динамичными системами. Адаптация базовой модели идеального ГО к параметрам внешней среды осуществляется в рамках блоков инноваций и синтеза.

Исследования динамики развития различных ГО проводятся с помощью принципиальной схемы формирования и развития ГО. В данной схеме предусматриваются: 1) процессы препарирования исходных образов и символов, характеризующих определенный географический объект; 2) процессы социокультурного соотнесения ГО к порождающему его объекту; 3) процессы морфологической трансформации ГО, которые рассматриваются в двух аспектах: а) морфологическая трансформация ГО по отношению к соответствующему ему географическому объекту, которую можно также назвать «искажением» или «искривлением» исходных свойств объекта; б) морфологическая трансформация ГО самого по себе; 4) процессы временного запаздывания в изменениях ГО по сравнению с соответствующим ему географическим объектом (временной лаг ГО, или образно-географический лаг). Выявленные в принципиальной схеме процессы формирования и развития ГО могут сосуществовать во времени, или пересекаться во времени, порождая и стимулируя последовательное развитие друг друга.

Важной составляющей методологии моделирования ГО является образно-географическое картографирование (ОГК). Для изучения структур и систем ГО ОГК предполагает создание условных графических моделей, в которых частично сохраняется географическая ориентация традиционных карт и используются в качестве способов изображения и/или репрезентации способы изображения из математической (топологической) теории графов и т. н. диаграммы Венна (используемые, прежде всего, в логике). Образно-географическая карта есть графический инвариант обобщенной модели определенного ГО, при этом соответствующие этому ГО качества и параметры географического объекта с максимально возможной степенью плотности «свертываются» в конкретные элементы такой карты (графически изображенные соотнесенные, связанные между собой архетипы, знаки и символы).

Первый вывод главы: чем больше факторов влияет на формирование и развитие определенного ГО, тем сложнее его структура; чем меньше факторов, тем проще структура ГО. Второй вывод: чем проще система ГО, тем больше вероятность ее быстрого распада в результате внешних воздействий и внутреннего развития, что свидетельствует о не достаточно интенсивном освоении соответствующей территории (пространства). Количество и качество образно-географических репрезентаций и интерпретаций в простых системах ГО не обеспечивает устойчивого развития системы.

Метод образно-географического картографирования (ОГК) позволяет сравнивать уровень сложности структуры систем не только разных по свой специализации ГО (политико-географических, культурно-географических, экономико-географических и т. д.), но и не подлежавших ранее сравнению объектов – страны с городом, региона со страной, региона с городом. Этот метод можно использовать для анализа структур образно-географических систем всех территориальных уровней, территорий любых размеров, систем всех специализированных классов ГО.

Выявленные нами базовая модель идеального ГО и принципиальная схема формирования и развития ГО указывают на то, что для всех основных систем ГО (политико-географических, культурно-географических, экономико-географических) характерно топоморфологическое сходство. Обнаружено, что эти системы имеют одни и те же структурные элементы (блоки, ядра, оболочки). Они различаются лишь количеством и размерами этих элементов. Различия между структурами ГО стран, регионов и городов незначительны. Понятно, что системы ГО внутристрановых регионов имеют более простые структуры, чем эти же системы на уровне страны, а системы ГО города проще систем ГО стран и регионов. Однако самые сложные системы ГО городов имеют полное топологическое сходство с системами ГО самых развитых стран и регионов. Итак, в методологическом плане всем системам ГО присущ топологический изоморфизм. Это – третий главный вывод.

Знание о топологической структуре образно-географических систем и закономерностях динамики формирования и развития ГО, полученное в главе 2, является основой для изучения основных классификаций ГО, а также основных стратегий разработки и создания специализированных ГО.

Глава 3

Основные классификации географических образов

Эта глава посвящена изучению важнейших особенностей и закономерностей моделирования ГО в культуре, выявляющихся в процессах их классифицирования. Поэтому сначала, как правило, рассматривается содержание конкретной классификации, а затем анализируются соответствующие этой классификации особенности, закономерности и механизмы моделирования ГО в различных социокультурных контекстах.

Методологическое обеспечение и развитие моделирования ГО в культуре предполагает построение классификаций, которые должны в основном охватывать возможное и необходимое разнообразие изучаемых ГО. Базовая модель идеального географического образа дает возможность выделить спектр перспективных для рассмотрения классификаций ГО.