Культура и пространство. Моделирование географических образов

Геокультурные образы Восточной Европы (именно они играют главную роль в ее самоидентификации) как бы смещены на периферию образно-географической карты Европы. Восточная Европа сомнительна в том плане, что все образы, кои должны или могут ее представлять, изначально и по преимуществу – «варяги». Восточная Европа как генеральный геокультурный образ – это «объедки с барского стола» Средиземноморья, Скандинавии, Западной Европы, Римской империи, Золотой Орды и Византии. Последнее особенно важно.

Рис. 7. Вертикальный инвариант базовой модели идеального ГО

Проблема византийского наследия существует в той мере, в какой сам геокультурный образ Византии существует в образно-географической структуре Восточной Европы. Восточно-Средиземноморский по преимуществу, геокультурный образ Византии движется с юга и, тем самым, сдвигает весь образ Восточной Европы к югу и юго-западу – она становится более южной, более причерноморской и даже более западной. Действительно, Восточная ли Европа Заволжье или Башкирия? Физико-географический (или традиционно-географический) ракурс в данном случае лишь «материнская порода», субстрат. Если образ Византии (пульсирующий, по сути, во времени и этим живущий) становится все более жизненным и актуальным (с точки зрения геокультурной практики и геокультурной политики), то он оттесняет тем самым соседние, порой не менее важные в прошлом образы Восточной Европы – тот же весьма яркий локальный геоисторический образ Скандовизантии (термин, предложенный Д. С. Лихачевым)[284 - Лихачев Д. С. Два типа границ между культурами // Русская литература. 1995. № 3. С. 4–6.].

Этно– или национально-географические образы Восточной Европы (прежде всего Руси, России, Польши) одновременно и членят, разрывают единое образно-географическое поле Восточной Европы, и формируют его «ткань», его наиболее яркие «узоры» (рис. 8). Геокультурная история Восточной Европы естественным образом испытывает недостаток, дефицит связных цепочек, систем, комплексов устоявшихся геокультурных образов, постоянно разрушавшихся и разрушающихся в результате частых военных, политических или дипломатических вторжений[285 - Вульф Л. Указ. соч.]. В этой ситуации физико-географические образы Черного и Балтийского морей, Карпат являются, пожалуй, самыми совершенными синонимами, а, может быть, и суррогатами наиболее устойчивых геокультурных образов Восточной Европы.

Рис. 8. Генерализованная образно-географическая карта Восточной Европы (вариант с преобладанием историко-географических образов)

Память о Византии, актуализированная и географически артикулированная, – это очень органичный инструмент образно-географического «строительства» Восточной Европы. Геополитическая и геокультурная практика Византии была связана с очень тонким структурированием географического пространства, попавшего в ее сферу влияния[286 - Оболенский Д. Византийское Содружество Наций. Шесть византийских портретов. М.: Янус-К, 1998; Замятин Д. Н. Геокультура: образ и его интерпретации // Социологический журнал. 2002. № 2. С. 5—13.]. Парадокс заключается в том, что относительно небольшая по территории в поздний период своего существования Византия «размазывала» свой образ на большие пространства юго-западного «угла» традиционной в географическом смысле Восточной Европы. Реальная Восточная Европа как бы сжималась до масштабов византийского образно-геокультурного поля (рис. 9).

Рис. 9. Процесс формирования образа Восточной Европы (с преобладанием историко-географических образов)

Серьезным противовесом этому византийскому полю могли быть лишь более локальные и менее фундированные геокультурные образы Скандинавии и Средней (Центральной) Европы. Принятый в современной политической географии термин «Центрально-Восточная Европа» является столь явным и политизированным компромиссом, что вполне четко обнажает зазор, «ущелье» между этими образно-географическими полями[287 - Регионализация посткоммунистической Европы (Политическая наука. 2001. № 4). М.: ИНИОН РАН, 2001.]. Трансляция древней идеи Рима, средиземноморской по своей сути, привела к ее сильнейшей архаизации, с одной стороны, и значительной трансформации, – с другой. Глубоко вторичная идея «третьего Рима», которая муссировалась не только Москвой, но и Прагой[288 - См.: Мельников Г. П. «Этнославизм» в культурно-политической концепции Карла IV // Славяне и их соседи. Вып. 8. Имперская идея в странах Центральной, Восточной и Юго-Восточной Европы. М.: «Наука», 1998. С. 74–80.], есть не что иное, как явный индикатор образно-географической экспансии Византии. С образно-географической точки зрения, Византия – это Восточная Европа, облеченная в «одежды» Древнего Рима.

Действительная работа по образно-географическому моделированию Восточной Европы (коль скоро это может быть важным и даже центральным элементом самоидентификации региона) связана с точным оконтуриванием ее образно-географического поля, структурированием этого поля вокруг, очевидно, пока базового образа Византии, а затем и с активной артикуляцией «веера» наиболее ярких образов Восточной Европы – не столь автохтонных или оппонирующих географическим образам Западной Европы, сколь генетически устойчивых в историко-культурном контексте и порождающих все новые производные образно-географические «цепочки».

2.3. Методология изучения процессов формирования и развития географических образов

2.3.1. Механизмы формирования и развития географических образов

Говоря о взаимосвязях географических образов и человеческой деятельности, необходимо обратиться к генезису, происхождению этих образов. Он, как, впрочем, и любые типы человеческой деятельности, обнаруживается, конечно, в культуре того или иного сообщества. Пространство, по сути дела, как и его образы, создаются культурой и/или цивилизацией, которая их осознает, живет ими и в них (см. 1.5.). Поэтому рассмотрим более внимательно механизмы происхождения географических образов.

На традиционное физико-географическое пространство накладываются многочисленные «слои», различные по происхождению, структурам, способам функционирования и специализации образов географического пространства. Эти образы совмещаются, сосуществуют в традиционном пространстве (рис. 10). Основная исследовательская проблема при этом – нащупывание механизмов и каналов взаимодействия различных образов географического пространства с последующими попытками идентификации основных типов их трансформаций, их характера и масштабов. Так, на уровнях страны[289 - См.: Замятин Д. Н. Образ страны: структура и динамика // Общественные науки и современность. 2000. № 1. С. 107–115.], региона[290 - Колобов О. А., Макарычев А. С. Регионализм в России: попытка определения понятия // Регионология. 1999. № 2. С. 140–172; Стрелецкий В. Н. Географическое пространство и культура: мировоззренческие установки и исследовательские парадигмы в культурной географии // Известия РАН. Сер. геогр. 2002. № 4. С. 18–29.], небольшой местности[291 - Митин И. И. Комплексные географические характеристики. Множественные реальности мест и семиозис пространственных мифов. Смоленск: Ойкумена, 2004.] могут происходить совершенно различные образные взаимодействия и трансформации, ведущие к доминированию и созданию принципиально разных образов географического пространства.

Рис. 10. Общий механизм формирования образов географического пространства

Трансформация образов географического пространства. Проблема трансформации образов географического пространства заключается, прежде всего, в нахождении адекватных ей способов репрезентации и интерпретации этих образов. Необходимо, в первую очередь, образное отдаление от определенного пространства, позволяющее увидеть «рельеф» самого образа. Совокупность таких способов трансформации назовем образной геоморфологией.

Концептуальной базой образной геоморфологии является традиционная геоморфология, как классическая, так и современная[292 - См. также: Родоман Б. Б. Территориальные ареалы и сети. Смоленск: Ойкумена, 1999.]. Среди основных научных направлений современной геоморфологии наиболее эффективными в образном смысле могут стать модели динамической геоморфологии[293 - Ласточкин А. Н. Морфодинамический анализ. Л.: Недра, 1987.]. Использование таких моделей позволит как бы географизировать сами образы пространства; это, по сути, совокупность очень интенсивных способов трансформации образов.

Основной смысл подобных трансформаций – добиться естественной экономии, рационализации мысли о географическом пространстве. Географическое пространство, осмысляемое в культуре и культурой, как бы должно представить себя географически. Мысль сама становится геопространственной, максимально географизируется; происходят процессы параллельных совмещений образов географического пространства в пределах самой мысли о них. Результат таких трансформаций – создание эффективных географических образов.

Механизм создания и трансформации географических образов. Механизм создания и трансформации географических образов в общих чертах можно описать следующим образом. Человеческое мышление оперирует определенным множеством географических понятий разной степени сложности и различных уровней генерализации. Для достижения конкретной цели создается специфическая модель условной географической реальности. Она представляет собой анаморфированное географическое пространство, замещающее собой исходное и как бы громоздкое представление о маркированном географическом объекте.

Создание хотя бы одного устойчивого географического образа ведет за собой, как правило, создание других географических образов, близких или смежных по использованию конкретных географических понятий. Это своеобразная «цепная реакция», которая может привести к формированию целых карт географических образов, представляющих собой самостоятельные и автономно функционирующие географические картины мира. Совместная человеческая деятельность может приводить к одновременному существованию и взаимодействию различных географических картин мира – как в рамках одной культуры, так и в пространстве межкультурного общения. Возможно также существование различных географических картин мира в сознании или подсознании одного человека, в соответствии с различными сферами его профессиональной и бытовой деятельности.

Какие процессы преобладают при создании географических образов? В большинстве случаев географические образы – результат двух основных процессов: процесса целенаправленного конструирования и процесса реконструкции, выявления, идентификации. Процесс реконструкции похож на процедуры прориси на христианских иконах с целью обнаружения главных контуров рисунка. Соотношение выделенных процессов зависит от позиции исследователя географических образов.

2.3.2. Принципиальная схема формирования и развития географического образа

Данная схема коррелирует с базовой моделью идеального ГО. Их сходство состоит в целях создания: в обоих случаях это – обобщение особенностей и закономерностей развития ГО на основе системного подхода. В то же время, в отличие от базовой модели идеального ГО, принципиальная схема формирования и развития ГО характеризует прежде всего качественные особенности и закономерности самой образно-географической динамики, специфику рассматриваемых процессов.

Настоящая схема включает следующие процессы:

1) процессы препарирования исходных образов и символов, характеризующих определенный географический объект. Эти процессы ведут к тому, что любой конкретный ГО может рассматриваться обязательно в соответствующем ему контексте. Иначе говоря, любой ГО создает свою среду формирования и развития. Тем самым, географический объект и соответствующий ему ГО имеют различные контексты и среды развития. Так, изучение ГО границ показывает, что обостренное внимание общества к проблемам формирования политико-географических границ в определенную эпоху может вести к формированию соответствующих этим объектам историко– и культурно-географических образов, имеющих свои контексты и среды развития[294 - Замятин Д. Н. Стратегии репрезентации и интерпретации историко-географических образов границ // Вестник исторической географии. № 2. М.; Смоленск: Ойкумена, 2001. С. 4—15.].

2) Процессы социокультурного соотнесения ГО к порождающему его объекту. Определенные архетипы, знаки и символы, составляющие какой-либо ГО, рассматриваются как достаточно самостоятельно функционирующие и, тем самым, непосредственно воздействующие на процессы, происходящие в обществе. Так, понятие и образ геокультуры включает в себя факторы непосредственного воздействия образа жизни, сложившегося в рамках определенной культуры или цивилизации в конкретных географических условиях, на соседние, смежные и даже более далекие культуры и цивилизации – подобные процессы были характерны, например, для китайской цивилизации в течение нескольких тысячелетий; в эпоху глобализации такое происходит при экспансии евро-американской цивилизации. Процессы дистанцирования, вообще характерные для образного развития любой культуры, в образно-географическом плане приобретают еще большее значение, поскольку сконцентрированные, сфокусированные по пространственному основанию конкретные архетипы, знаки и символы получают дополнительное когнитивное целеполагание[295 - См. в связи с этим: Дубин Б. Запад, граница, особый путь: символика «другого» в политической мифологии России // Неприкосновенный запас. 2001. № 3(17). С. 77–89; Он же. Запад для внутреннего употребления // Космополис. Весна 2003. № 1(3). С. 137–154; Он же. «Противовес»: Символика Запада в России последних лет // Pro et Contra. 2004. Т. 8. № 3. С. 23–36.]. В прагматическом выражении вышеизложенному могут соответствовать такие обобщенные высказывания, как «Здесь можно жить также, как там», или «Там всегда лучше, чем здесь», или «Надо всегда следовать за этой страной (городом, регионом)», и т. д.

3) Процессы морфологической трансформации ГО, которые рассматриваются в двух аспектах: а) морфологическая трансформация ГО по отношению к соответствующему ему географическому объекту, которую можно также назвать «искажением» или «искривлением» исходных свойств объекта; б) морфологическая трансформация ГО самого по себе. В первом случае происходит отбор элементов (свойств) географического объекта, которые представляют собой уже готовые знаки и символы, или же легко могут быть переведены, трансформированы в соответствующие знаки и символы. Так, огромные физические размеры территории России достаточно легко трансформируются в архетипы и символы бескрайности, безграничности, бездонности, пустоты, страшности, пустынности, и т. д. – что хорошо отрефлексировано в художественных и философских текстах XIX–XX вв.[296 - Пространства России: Хрестоматия по географии России. Образ страны / Авт. – сост. Д. Н. Замятин, А. Н. Замятин. М.: МИРОС, 1994.]. Во втором случае происходит «автоматическое» саморазвитие возникшего ГО, связанное с системным эффектом. Трансформированные по сравнению с исходным объектом, архетипы, знаки и символы, составляющие ГО, в процессе взаимодействия меняют морфологию образа, делают ее более совершенной, более «обтекаемой», исходя из траектории, особенностей развития самого образа. Например, экономико-географические образы Центра и регионов в современной России 1990-х гг., отражая особенности развития самих объектов (традиции сильной централизации планирования и управления), в то же время активно меняли свои формы – образы регионов в сторону идеализации местных традиций и обычаев прошлого, а образ Центра, тесно «завязанный» на эти образы, дрейфовал в сторону знаково-символического оформления над-экономических, мониторинговых функций[297 - Замятин Д. Н. Экономико-географические образы Центра и регионов // Российские регионы и центр: взаимодействие в экономическом пространстве. М.: ИГ РАН, 2000. С. 92–98.].

4) Процессы временного запаздывания в изменениях ГО по сравнению с соответствующим ему географическим объектом (временной лаг ГО, или образно-географический лаг). Формирование подобных образно-географических лагов связано с тем, что развитие географического объекта (территории, страны, региона и т. д.) меняет, как правило, условия выбора знаков и символов для соответствующего ГО. В то же время меняются, в связи с этим, и способы репрезентации и интерпретации ГО. Трансформация ГО, как и разработка новых способов его репрезентации и интерпретации, требует определенного времени. Так, изучение особенностей формирования ИГО регионов России в контексте региональной политики и государственного управления (Юг России, Сибирь, Дальний Восток) показывает, что такой лаг может составлять не менее нескольких десятилетий – реакция и рефлексия Центра на новые условия развития регионов, проявляющаяся в формировании новых региональных ГО в самом Центре, как правило, запаздывает[298 - Замятин Д. Н. Историко-географические аспекты региональной политики и государственного управления в России // Регионология. 1999. № 1. С. 163–173.].

Выявленные процессы формирования и развития ГО могут сосуществовать во времени, или пересекаться во времени, порождая и стимулируя последовательное развитие друг друга. В целом, однако, принципиальная схема формирования и развития ГО является, по существу, линейной и однонаправленной (рис. 11).

Рис. 11. Принципиальная схема формирования и развития ГО

2.3.3. Формирование географических образов и проблема наблюдения

ГО – сложная система устойчивых пространственных представлений, обладающая специфическими закономерностями развития. На развитие ГО влияют как внутренние (природный субстрат территории, история освоения, социальная структура населения, отраслевая структура хозяйства, система расселения), так и внешние (географическое положение, роль в истории региона или страны, история восприятия территории и т. д.) факторы (рис. 12). Деление факторов развития ГО относительно, так как один и тот же фактор – в зависимости от точки зрения – может рассматриваться и/или как внутренний, так и внешний (например, история освоения) (см. также 2.2.).

Одна из наиболее важных методологических проблем, возникающих при изучении процессов формирования ГО – это их наблюдение и фиксация. Как можно наблюдать – в статике или динамике – географическое пространство или территорию, фиксируя при этом постепенно формирующиеся ГО наблюдаемой территории? На наш взгляд, необходимо рассмотреть наиболее благоприятный социальный и культурный контекст, в котором могут возникать и развиваться достаточно просто и часто фиксируемые ГО. Такой социальный и культурный контекст – это миграции, к которым относится – как один из видов – также путешествие.

Миграции – один из наиболее важных факторов формирования ГО территории. В ходе миграций происходит перенос определенных пространственных представлений на новую территорию, на которой происходит столкновение и взаимодействие автохтонных и «пришлых» пространственных представлений[299 - См., например: Вахтин Н., Головко Е., Швайтцер П. Русские старожилы Сибири. М.: Новое издательство, 2004.]. В результате, в течение достаточно длительного времени формируется новый ГО, включающий в себя и эндогенные, и экзогенные элементы. Отметим, что можно говорить о множестве ГО одной и той же территории, в зависимости от того, кто (социальная или корпоративная группа, художник, писатель, СМИ) является активным создателем или проводником конкретного ГО.

Рис. 12. Факторы, влияющие на развитие ГО

Характер или тип миграции определяет конфигурацию, свойства и структуру ГО. Так, сезонная летняя миграция писателя или художника на дачу, в деревню может привести к формированию пасторального художественного ГО этой территории. При этом сам образ, в зависимости от силы художественного воздействия, может быть трансформирован в образ более высокого таксономического уровня. Например, картины Левитана, написанные им в Плесе, могут восприниматься как художественные образы Средней России в целом. То же можно отнести и к «мещерскому» циклу Паустовского. В свою очередь, массовая иммиграция на территорию по социально-экономическим мотивам с целью постоянного проживания ведет, как правило, к «размыванию» традиционного, зачастую архаизированного автохтонного образа (с культом местного писателя или художника, ученого; сетью традиционных краеведческих музеев, призывами к сохранению местных традиций и исторического прошлого в СМИ) и постепенной «космополитизации» образов. Это может быть связано и со значительным культурным «снижением» образа (Петербург как «криминальная столица России»), и с увеличением количества весьма разнородных, составляющих его элементов. ГО территории становится значительно больше, они становятся более специфическими, отражая пространственные представления различных (этнически, социально, культурно или политически «окрашенных») сегментов общества. Свести воедино все эти образы и создать некий общий и объективный ГО территории в данном случае практически невозможно.

Особенно интересен с точки зрения формирования ГО территории такой тип миграции, как путешествие. Путевые записки, как правило, являются богатейшим источником для выявления или создания ГО территории. Это связано со специфической установкой самого путешественника. Установка на движение, на восприятие географического пространства в динамике; необходимость постоянного дистанцирования от сменяющих друг друга объектов восприятия ведут к формированию динамического ГО территории со значительным визуальным компонентом. В путевом ГО территории также велика роль «реактивных» элементов, когда тот или иной ландшафт вызывает у путешественника реакцию, связанную с его фундаментальными социокультурными представлениями. Классический пример – записки маркиза де Кюстина о России[300 - Кюстин А. де. Россия в 1839 году: В 2 т. М.: Изд-во Сабашниковых, 1996. См. также: Рыклин М. Вечная Россия. Две интерпретации на тему маркиза де Кюстина // Авто(био)графия. М.: Логос, 2001. С. 241–260.]. Следовательно, путевой ГО территории может быть максимально насыщен социокультурными реалиями эпохи; в то же время он может реминисцентно включать в себя образы других территорий (там, где родился, жил, бывал путешественник), зачастую сильно удаленных от района путешествия[301 - См., например: Путевые записки итальянских путешественников XIV века // Восток – Запад: Исследования. Переводы. Публикации. М.: Гл. ред. вост. лит. изд-ва «Наука», 1982. С. 9—113; Путешествие на Восток. Письма Андрея Белого / Вступит. ст., публ. и коммент. Н. В. Котрелева // Восток – Запад: Исследования. Переводы. Публикации. М.: Гл. ред. вост. лит. изд-ва «Наука», 1988. С. 143–178.] (см. рис. 13). По сути дела, это образ – «матрешка», аккумулирующий наиболее яркие компоненты сразу нескольких образов.

ГО территории обладают миграционной «подвижностью». Во-первых, сам образ может расширяться, включая элементы географических реалий соседних территорий – в результате формируется новый, более яркий и мощный образ. Во-вторых, ГО территории могут перемещаться со своими носителями, трансформируясь по ходу миграции и влияя на траекторию миграции. Так, украинцы, переселяясь в конце XIX – начале XX вв. на Дальний Восток, стремились осваивать территории, близкие по ландшафтным характеристикам территориям их выселения. Переносились также стереотипы пространственного поведения, отношение к ландшафту, которые по мере освоения новой территории все же изменялись.

Процедуры наблюдения и путешествия: образные культурно-географические проблемы. Путешествие как акт репрезентации и интерпретации должно рассматриваться, прежде всего, в образном культурно-географическом контексте, при этом оно прямо зависит от структуры соответствующих процедур наблюдения. Здесь стоит обратить внимание на глубокое исследование М. Б. Ямпольского «Наблюдатель. Очерки человеческого видения»[302 - Ямпольский М. Б. Наблюдатель. Очерки человеческого видения. М.: Ad marginem, 2000.]. Задавшись целью детально проанализировать эволюцию структур человеческого видения, автор затронул ключевые проблемные точки концептуального развития социальной и культурной географии, культурной антропологии, социологии и искусствознания. Исходная энергетика исследования – в попытке увидеть геокультурные пространства как автономные потоки образов, связанных с позицией наблюдателя.

Рис. 13. Факторы формирования географического образа в ходе путешествия

Классическое зрение, чьи принципы были сформированы еще в древности, может до бесконечности фиксировать последовательные позиции наблюдения, добиваясь тщательной проработки деталей. Однако методологическая надежность этих позиций стала снижаться одновременно с возникновением образов, репрезентации и интерпретации которых опирались на возможности быстрого расширения пространства видения. Первоначальные попытки живописцев XVIII–XIX вв. сохранить в своих произведениях классические и новые принципы видения столкнулись с невозможностью четкой фиксации позиции наблюдателя. Наблюдатель стал постепенно расставаться со своей субъектностью[303 - Там же. С. 267.], а его тело становилось лишь частью репрезентируемых и интерпретируемых им образов[304 - Там же. С. 284.]. В сущности, главная трансформация заключалась в том, что наблюдатель перестал себя центрировать; Центр мира (= позиция наблюдения) стал резко пустеть, «на глазах» превращаться в пустоту[305 - Там же. С. 230.].

Что требовалось для практически бесконечного расширения человеческого глаза? Формируемые в процессе видения на основе природных явлений культурные ландшафты (вулканы[306 - См.: Там же. С. 101 (пример Везувия как светового зрелища).], облака[307 - Там же. С. 67 (облака в Италии и светофания).], водопады[308 - Там же. С. 188 (трансцендирование пейзажа и водопад).]) стали восприниматься как мощные, плотные и интенсивные (при этом вполне самодостаточные) геокультурные образы, которые могли мигрировать, перемещаться, путешествовать в собственных, аутентичных пространствах. Так, наблюдение водопадов в XIX в. вело к постоянному воспроизводству сакральной географии Египта, а описание вулканов сопровождалось сокрушающей экспансией световых зрелищ, разрушавших всякие перегородки между внутренними и внешними пространствами. Трансцендирование пейзажей, а, по сути, также их самостоятельное воспроизводство вне зависимости от попыток наблюдателя нащупать «реальную почву» под ногами, установить свое положение в традиционном географическом пространстве, стало непременным условием существования сферы тотального геокультурного визионерства.

Уже к началу XX в. накопилось достаточно много концептуальных опытов художников, писателей, философов, критиков, режиссеров, архитекторов, боровшихся «за пустоту», замышлявших побег в растворяющее их пространство – максимальная прозрачность пространства, отождествление пространства с тотальным наблюдением и исчезновение позиции наблюдателя как таковой становились каноном нового зрения[309 - Ср. также: с. 113.]. Среди «героев» тотального наблюдения – Жан-Жак Руссо и Луиджи Пиранделло, Тернер и Кольридж, Раймон Руссель и Вальтер Шеербарт, Велимир Хлебников и Жан Эпштейн, Альбер Жарри и Анри Бергсон. Происходит распад идеи внутреннего пространства (особенно в проектах стеклянного города Шеербарта и Хлебникова[310 - Там же. С. 152.]), образы мира становятся исключительно внешними, создавая постоянно расширяющуюся сферу[311 - Там же. С. 242.].

Стоит задуматься над тем, насколько этот принципиально важный геокультурный переход изменил и идеологию путешествий, бывших весьма традиционным средством накопления культурных впечатлений и эффективным способом интерпретации географических образов. Передвижения с высокой скоростью, все более и более становившиеся нормой в XIX–XX вв.[312 - Там же. С. 244 (путешествие по железной дороге). Ср.: Левинг Ю. Вокзал – Гараж – Ангар: Владимир Набоков и поэтика русского урбанизма. СПб.: Изд-во Ивана Лимбаха, 2004.], привели к тому, что сам путешественник стал восприниматься в терминах баллистики, преобразившись в простое физическое тело, как бы окутанное облаком расширяющихся и растворяющих его географических образов. Онтологичность статуса путешественника стала окончательной и бесповоротной, состояния путешествующего воспринимаются теперь как конкретные и бесспорные образно-географические стратегии. Всякий раз, выезжая из определенного места, путешественник начинает двигаться к нему же (вспомним художественный опыт Венедикта Ерофеева), пытаясь посредством все новых и новых интерпретируемых географических образов пробиться к уже несуществующему центру, который отказался от своей периферии.

Что же происходит со временем наблюдения? Если первоначально художники-пейзажисты пытались буквально вписать временные трансформации в структуры холста – в его пространстве небесные состояния и грандиозные игры света перетекали одно в другое[313 - Там же. С. 102. Ср.: Флоренский П. А. Анализ пространственности и времени в художественно-изобразительных произведениях // Он же. Статьи и исследования по истории и философии искусства и археологии. М.: Мысль, 2000. С. 81—259.] – то далее, в художественных, философских, архитектурных опытах – время фактически «сцепляется» с пространством, что означает: культура создает свое время посредством пространства, и всякая устойчивая культура есть не что иное как геокультура. Географические образы как бы нависают над временем, определенной культурной или исторической эпохой, и в то же время обволакивают само время, что означает: в известном смысле, время – это геокультурный образ, ставший замечательным итогом наблюдения земного пространства.

2.4. Картографирование географических образов

2.4.1. Методологические основания картографирования географических образов в контексте развития процессов Постмодерна

Постмодерн предлагает совершенно иное отношение к земному пространству, нежели то, что зародилось в недрах Возрождения. Он отвергает ньютонианское и картезианское представления о пространстве, использовавшие научные и культурные достижения Возрождения. Открытия Пуанкаре и Эйнштейна начала XX в.[314 - См.: Пуанкаре А. О науке. М.: Наука. Гл. ред. физ. – мат. лит., 1983.], по сути, не изменили принципиальное отношение к пространству: ньютоновская механика была вписана в более широкую космологическую картину мира. Эпоха Модерна эффективно эксплуатировала географические образы, «заряженные» на бесконечное расширение и освоение мира, и понятие Запада стало естественным следствием такого развития[315 - См.: Нанси Ж. – Л. Corpus. М.: Ad marginem, 1999. С. 68.]. Проект Постмодерна предлагает и экстенсивное, и интенсивное понимание географических образов мирового развития: «Был космос, мир распределенных местоположений, мест, данных богами и богам. Была res extensa, естественная картография бесконечных пространств и их распорядителя, инженера-конкистадора, наместника исчезнувших богов. Ныне же наступает mundus corpus, мир как вселюдность – ширящееся заселение мест тел(а)»[316 - Там же. С. 65.]. Пространство управляет само собой, видя себя со стороны местами и странами, локализуя и топологизируя себя политическими, социальными и экономическими событиями, воспринимаемыми в исторических перспективе и ретроспективе. Пространство самоуправляется; время «располагается» в пространстве как возможность его самоуправления.

Мир Постмодерна – это «мир без Субъекта своего предназначения», мир тел, обретающих и обретших свои места. Происходит интенсивное опространствление мира, мир есть плотность места[317 - Там же. С. 66–68. См. также: Костинский Г. Д. Установки сознания и представления о различных традициях в географии // Известия АН СССР. Серия географическая. 1990. № 5. С. 123–129; Он же. Идея пространственности в географии // Там же. 1992. № 6. С. 31–40; Он же. Географическая матрица пространственности // Известия РАН. Серия географическая. 1997. № 5. С. 16–31; Lowenthal D. Geography, experience and imagination: towards a geographical epistemology // Annals of Association of American Geographers. 1961. № 37. P. 1–5; Corbin H. Mundus imaginalis or the imaginary and the imaginal // Spring 1972. Dallas: Spring Publications, 1972. P. 1—19; Tuan Y. Topophilia. New Jersey: Princeton University Press, 1974; Idem. Space and place. L.: Edward Arnold, 1977; Forer P. A place for plastic space // Progress in human geography. 1978. № 2. P. 230–267; Soja E. W. Postmodern Geographies: The Reassertion of space in critical social theory. N. Y: Verso, 1989. Harvey D. The condition of post-modernity. L.: Basil Blackwell, 1989; Idem. Between space and time: reflections on the geographical imagination // Annals of Association of American Geographers. 1990. № 80. P. 418–434; Tuan Y. Realism and fantasy in art, history and geography // Ibid. P. 435–446; Lefebvre H. The Production of Space. L.: Basil Blackwell, 1991. Couclelis H. Location, place, region, and space // Geography's Inner Worlds. New Brunswick: Rutger Univ. Press, 1992. P. 215–233; Daniels S. Place and Geographical Imagination // Geography. 1992. № 4 (337). P. 310–322 и др.]. Идеология Постмодерна – это геоидеология мира, мир «…есть собственное место реальных протяжений, опространствления наших тел, их раздельных существований, их разделенных сопротивлений»[318 - Нанси Ж. – Л. Указ. соч. С. 67–68.]. Мировое развитие есть само по себе глобальный географический образ. Что это означает?

В истоках понимания мирового развития как глобального географического образа – изменения в области картографии, в восприятии путешествий и политики, заложенные эпохой Модерна.

Изменения в области картографии: Великие географические открытия, появление современных картографических проекций, создание первых глобусов, метафизика шарообразной формы Николая Кузанского[319 - Кузанский Н. Об ученом незнании // Он же. Соч.: В 2 т. Т. 1. М.: Мысль, 1979. С. 47—185; Он же. О предположениях // Там же. С. 185–281.]означали возможность метагеографии, в рамках которой мир становится предельно географическим образом.