Перегруженный ковчег

Эта змея – Calabaria reinhardti – оказалась мелким родственником семейства крупных змей-удавов. Голова и хвост ее оканчиваются одинаково, и, поскольку все туловище покрыто небольшими круглыми ровными чешуйками, трудно определить, где у змеи начало и где конец. Маленькие глаза змеи почти не различимы, так как они такого же размера, цвета и формы, как и окружающие их чешуйки. Цветные полосы и пятна на черном туловище разбросаны без всякой системы, и с первого взгляда трудно понять, каким концом змея обращена к зрителю. Змея эта совершенно безобидное существо, которое значительную часть времени проводит, зарывшись в сырую землю; питается она мелкой добычей, пригодной для ее слабых челюстей. Если взять ее в руки – она свертывается в клубок и прыгает. Она никогда не пыталась кусать, сжимать или давить протянутую ей руку, что обязательно делают даже детеныши более крупных представителей удавов.

Calabaria reinhardti была первым нашим трофеем в этот день, и мы продолжали путь в приподнятом настроении. Но хотя мы и ворочали каждый камень, который в силах были повернуть, мы не нашли другой такой экземпляр. В конце концов, собрав мешки и банки, мы пошли дальше, оставив берега ручья в таком состоянии, в каком они были бы после нашествия большого стада дрилов или лесных кабанов. Нашей конечной целью была небольшая поляна милях в пяти от деревни; Элиас нашел ее несколько дней назад и сказал мне, что, по его мнению, там должны быть животные… какие животные, он не стал уточнять. Оказалось, что Элиас обозначил путь не так хорошо, как он обычно это делал; вскоре мы остановились, и Элиас нехотя признался, что не знает точно, где мы сейчас находимся, в каком направлении от нас деревня и в каком – поляна. Я сел на большую колоду и отказался идти дальше до тех пор, пока Элиас меня не уверит, что нашел правильный путь.

– Я подожду здесь, а ты ищи пока тропу. Когда найдешь ее, вернешься за мной.

– Хорошо, сэр, – радостно отозвался Элиас и скрылся между деревьями.

В течение нескольких минут слышал я стук тесака, которым он делал зарубки, отмечая путь; постепенно стук этот становился слабее и наконец совсем затих. Я закурил сигарету и осмотрелся по сторонам. Неожиданно из-под колоды, на которой я сидел, послышался звон цикады. Стараясь не шелохнуться, я пристально всматривался в направлении звука. Цикады стали для меня в последнее время каким-то наваждением; обитают они во всех уголках леса, день и ночь слышны их звонкие трели, но до сих пор мне не удалось увидеть хотя бы одну из них. Теперь, очевидно, цикада пела на расстоянии фута от меня, и я очень хотел ее найти. Я тщательно исследовал ствол колоды, зеленый губчатый мох на нем, мелкие кучки темно-красных и желтых поганок, выросших в трещинах и щелях, мертвые лианы, врезавшиеся в кору дерева и продолжающие обвивать труп поверженного великана. Отчетливо виднелась проложенная муравьями извилистая дорожка, у небольшого отверстия неподвижно притаился черный паук, но цикады я так и не видел. Слегка повернув голову, я заметил в глубине моха что-то блестящее. Всмотревшись, я увидел насекомое: туловище его, длиной около двух дюймов, покрыто было сложным серебристо-зеленым красивым узором и совершенно сливалось с зеленым мохом и серой корой дерева. Обнаружил я цикаду только потому, что случайный солнечный луч заискрился на ее больших крыльях; этот отблеск, подобный солнечному зайчику, и привлек мое внимание. Я осторожно поднес руку к насекомому и схватил его. Цикада захлопала крыльями, которые, как бумага, шуршали по моим пальцам, затем в отчаянии издала долгий пронзительный крик. Я внимательно рассматривал цикаду, осторожно держа ее в руке. У нее были большие выпуклые глаза, серебристо-зеленое тело было твердо, как орех. Крылья ее напоминали лист слюды, если рассматривать их на свет, видна была частая сетка жилок, сложных и красивых, как самые искусные витражи. Между лапками в специальном желобке находился длинный и тонкий хоботок цикады. Этим хрупким инструментом цикада прокалывает кору деревьев и добывает древесный сок. Закончив осмотр, я развернул ладонь руки. С минуту цикада беспомощно размахивала своими красивыми крылышками, затем она вспорхнула и улетела. Я не пытался сохранить цикаду, так как знал, что это хрупкое насекомое не доживет в маленькой сетчатой клетке на диете из воды и меда до нашего возвращения в Англию. Скоро вернулся Элиас, заявивший, что теперь он установил наше местонахождение и знает хорошо дорогу.

Мы снова вышли на тропинку и продолжали путь к намеченной поляне. Такие поляны образуются на отдельных участках леса, где слой почвы слишком тонок и не удерживает могучие корни больших деревьев. Эти поляны заросли низкими вьющимися растениями, для тонких корней которых достаточно нескольких дюймов почвы, покрывающей выходящую здесь к поверхности скальную основу африканских лесов. Подобные поляны густо поросли травой; в трещинах скал, на нанесенном дождями тонком слое земли растут крошечные, чахлые деревца. Со всех сторон поляны окружены густыми лесами; если почвенный слой немного утолщается – семена крупных деревьев развиваются в нем и деревья отбирают эти участки у своих низкорослых соперников.

Деревья постепенно начали редеть, стало значительно светлее, и мы оказались в густых, низких зарослях на опушке леса. Мы проложили себе путь сквозь покрытую цветами плотную завесу и, шагая по колено в траве, вышли на поляну. Она расстилалась перед нами, подобно большому лугу, золотисто-зеленая под лучами солнца, тихая и пустынная, резко очерченная в своих границах величественной стеной леса.

Мы прилегли на теплую траву и закурили, купаясь в ласковых солнечных лучах. Постепенно до нас стали доходить признаки жизни обитателей поляны: звонкое стрекотание больших яркокрылых кузнечиков; пронзительные призывы древесных лягушек с берегов крохотного ручейка, извивающегося в траве; то мягкое, то сиплое воркованье маленького голубя, сидевшего над нами в кустах. С дальнего конца поляны донеслись и эхо отразило чьи-то громкие и беспечные крики: «Карроу… карро-о-у… ко-оу-у…»

Снова и снова повторялись эти громкие крики. Я навел бинокль на деревья дальней опушки леса и стал тщательно их осматривать. Вскоре я увидел трех больших блестящих зеленых птиц с длинными, тяжелыми хвостами и изогнутыми хохолками. Поднявшись, они стремительно пересекли поляну и опустились на деревья на противоположной стороне, повторив при посадке свои громкие, вызывающие крики. Не переставая кричать, они, как белки, прыгали с ветки на ветку и бегали по деревьям с поразительной легкостью и быстротой. Это были гигантские бананоеды, пожалуй, самые красивые птицы в тропическом лесу. Я часто слышал их пронзительные крики в лесу, но увидел их сегодня впервые. Ловкость и подвижность этих птиц изумили меня: они прыгали и бегали по ветвям, останавливаясь на мгновение, чтобы клюнуть и проглотить какой-нибудь плод или огласить лес своими криками. Перелетая с дерева на дерево, они широким веером распускали хвосты; переливы зеленого и золотисто-желтого цветов в сиянии солнечных лучей поражали глаз красотой и богатством красок.

– Элиас, ты видишь этих птиц?

– Да, сэр.

– Я дам десять шиллингов тому, кто доставит мне такую птицу живой.

– Правда, сэр?

– Правда. Ты попробуешь ее поймать?

– Да, сэр… десять шиллингов… – Он долго еще что-то бормотал, лежа на спине и докуривая сигарету.

Я следил, как сверкающие красками птицы, весело перекликаясь, постепенно исчезли в чаще леса; на поляне снова воцарилась тишина.

Мы приступили к работе. Распустив частые, длинные сети, мы подвесили их широким полукругом, плотно прижав к земле нижнюю часть. Сети были натянуты очень слабо, так что попавший в них небольшой зверек быстро запутался бы в их широких складках. Затем мы очистили от травы и растительности полосу шириной в два фута, соединявшую полукругом свободные концы установленных сетей. Получилась полная окружность, одну ее половину составляли натянутые сети, другую – расчищенная нами полоса. Срезанные кустарники и траву мы сложили по внутреннему краю полосы и забросали их сверху сырыми листьями. Всю эту кучу мы слегка полили керосином и подожгли. Сырые листья не давали сухой траве разгореться, куча медленно тлела и выделяла клубы едкого дыма, стлавшегося по направлению к сетям. Но наше терпеливое ожидание не увенчалось успехом. Из дыма с возбужденным стрекотом выскочили лишь несколько крупных кузнечиков. Погасив огонь, мы установили сети в другом месте и повторили всю процедуру с самого начала. И снова сети остались пустыми. Наши глаза болели от дыма, мы были обожжены огнем и солнцем. Шесть раз мы расставляли сети, зажигали и тушили огонь, не получив никакой награды за свои труды.

Я уже начал было сомневаться в справедливости рекомендации Элиаса, но на седьмой попытке счастье нам улыбнулось. Едва мы подожгли траву, как один участок сетей начал дрожать и колебаться. Я помчался туда и увидел крупного серого зверька с длинным чешуйчатым хвостом, запутавшегося в складках сетей. Это была мешетчатая крыса величиной с котенка, серый ее мех кишел похожими на тараканов насекомыми – постоянными спутниками этих крыс.

– Элиас, я поймал интересного зверька, – закричал я. Но Элиас был увлечен чем-то у противоположного края нашего сооружения и не расслышал меня. С трудом удалось мне спрятать крысу в плотный мешок, избежав при этом ее укуса. Затем я помчался к другому краю сетей. Элиас барахтался на земле, сердито и громко ворча.

– Что случилось, Элиас?

– Крысы, сэр, – ответил он возбужденно. – Они быстро бегают и больно кусаются. Осторожнее, сэр, они вас укусят.

По траве металось множество жирных лоснящихся крыс. Убегая от дыма, они в то же время ловко ускользали от расставленных сетей. Крысы имели равномерную оливково-зеленую окраску, только носы у них были ржаво-красного цвета. Маленькие зверьки носились у нас под ногами, убегали в траву и выбегали оттуда обратно, их лапки находились в безостановочном движении, длинные белые усы возбужденно топорщились. Крысы никого и ничего не боялись и кусались как черти. Когда Элиас, опустившись на колени, попытался вытащить одну крысу из травы, другая пробежала по его ноге, забралась под набедренную повязку и куснула Элиаса в бедро. Спрыгнув на землю, она мгновенно исчезла в траве.

– А-а-а… – дико закричал Элиас, – она меня укусила, это очень скверные животные.

В этот момент другая крыса впилась зубами в большой палец моей правой руки, и мне было уже не до Элиаса. В конце концов мы поймали десяток крыс. Когда мы вышли из дыма, у нас был вид людей, только что переживших горячую схватку с леопардом. Моя рука сильно болела от полученных пяти укусов, все лицо было расцарапано кустами. По ногам Элиаса текла кровь, у него было два укуса на ногах и один на колене. В тропиках кровотечение происходит очень обильно: из самой маленькой царапины кровь льет, как из поврежденной артерии. Выступивший от жары и напряженной работы пот залил открытые укусы и царапины, которые теперь начали страшно болеть. Я убедился, что за поимку крыс мы заплатили слишком дорогую цену.

Перед возвращением в лагерь было решено произвести еще одну попытку. Скучную работу по расстановке сетей и разведению огня мы выполнили с удовольствием, поскольку трофеи, как это всегда бывает, значительно улучшили наше настроение. Давно известно, что нет ничего более удручающего, чем повторение одной и той же работы без получения желаемых результатов. Разведя огонь, мы перебежали к сетям и стали с нетерпением вглядываться в траву.

Первыми выбежали две красивые, ярко окрашенные ящерицы, решившие, очевидно, что поляна горит. Одну из них я поймал сачком для бабочек, вторую Элиас хотел ударить палкой, но промахнулся, и она исчезла в кустах.

– Элиас, ты упустил ее?

– Она убежала в кусты, сэр, – уныло ответил Элиас.

– Почему ты ее не поймал? – сердито спросил я, размахивая перед носом Элиаса пойманной ящерицей. – Что, у тебя рук нет, что ли?

Элиас испуганно отскочил в сторону:

– Маса, это плохая ящерица. Если она вас укусит, вы умрете.

– Чепуха, – ответил я и вложил мизинец между зубами ящерицы. Укус чувствовался не сильнее легкого щипка. – Видишь? Это самая безобидная ящерица.

Я поместил ящерицу в мешок, и мы вернулись к сетям, в которых запутались три крысы и черная злая землеройка. Крысы имели бледно-коричневую окраску, покрытую продольными полосами круглых ярко-кремовых пятен. Когда мы подняли крыс за хвосты, они повисли в воздухе расслабленно и спокойно, и мы упаковали их в мешок без всяких затруднений. Позднее я обнаружил, что эти робкие, застенчивые зверьки поддаются дрессировке лучше всех других лесных крыс: через два дня после поимки они уже безбоязненно забираются на ладонь руки, чтобы схватить предлагаемую им пищу.

Землеройка, напротив, обладала таким же черным характером, как и цвет ее меха. Хотя длина ее и не превышала трех дюймов, она свирепо рвалась в сетях, а когда мы захотели ее освободить, бросилась на нас, ощерив рот и гневно раздувая ноздри. Когда нам удалось распутать сети, землеройка села на задние лапы, собралась в комок и, вызывающе вскрикивая, приготовилась к бою. С большим трудом мы загнали ее в ящик, наполненный сухой травой, но и там она продолжала сердито ворчать. Я не собирался долго держать ее, так как это крошечное существо вряд ли выдержало бы долгий и утомительный путь в Англию. Но я хотел оставить землеройку на несколько дней в лагере, чтобы изучить ее привычки и рассмотреть ее на близком расстоянии. Тот факт, что я иногда с большими трудностями ловил животное, держал несколько дней в лагере, а затем выпускал на волю, был в глазах африканцев убедительным доказательством моего слабоумия.

Солнце склонялось к краю поляны, когда мы упаковали снаряжение и всех наших пленников и отправились в обратный путь. Снова над нашими головами появилась сплошная крыша золотисто-зеленых листьев. Ночь застигла нас в лесу, и скоро стало темно, как в подземелье. Я с трудом ковылял, спотыкался о корни, стукался головой о ветки под аккомпанемент многочисленных соболезнований Элиаса. Когда мы вышли к полям около деревни, оказалось, что сумерки только переходят в настоящую тропическую ночь. Пара попугаев с криком и свистом пролетела высоко над нами по направлению к лесу. Разбросанные по небу облака были еще окрашены золотистыми, розовыми и зелеными отблесками. Огни лагеря приветливо мигали нам, я уже чувствовал какой-то вкусный запах. Но я быстро вспомнил, что, прежде чем помыться и поесть, мне придется разместить и накормить всех наших сегодняшних пленников. Перенес я это разочарование сравнительно спокойно.

Глава III

Более крупные животные

Количество более крупных животных в лесах Камеруна также очень велико. К ним относятся все животные величиной от домашней кошки до слона. Поимка их, как правило, значительно легче и связана с меньшими трудностями, чем поимка мелких животных. Объясняется это прежде всего тем, что более крупного зверя легче обнаружить. Для мыши или белки не требуются слишком густые заросли, чтобы спрятаться от охотника; для такого животного, как, например, антилопа дукер, нужно уже солидное укрытие. Кроме того, маленькие зверьки имеют неприятную манеру пролезать сквозь ячейки сетей, если же в сетях окажется крупное животное, можно не сомневаться, что оно уже никуда не уйдет.

Однажды утром Элиас и Андрая появились в лагере необычно рано. Лежа в полумраке палатки, я слышал, как они шепотом обсуждали с Пайосом, стоит ли меня так рано будить. Пайос в этом отношении был большой педант; потребовалось много времени, чтобы втолковать ему, что вновь прибывающие животные не могут ждать, пока я закончу свои дела. Если кто-либо приходил с добычей, когда я брился, ел или чистил ружье, Пайос величественно приказывал ему обождать. Бедная жертва, вытерпевшая не слишком нежное обращение при пленении, находившаяся зачастую целый день без еды и питья, перенесшая длительное путешествие под палящими лучами солнца в малокомфортабельном мешке или корзине, могла умереть во время этого дополнительного ожидания. В особенности это касалось птиц. Я долго не мог убедить птицеловов в том, что, если они поймали птицу ночью и не принесли мне ее на следующее же утро, шансы на то, что птица выживет, очень незначительны. На такое мое объяснение всегда следовал одинаковый ответ:

– Это сильная птица, маса, она не умрет.

Учитывая такие настроения охотников, я неоднократно объяснял Пайосу, что животные не могут ждать и, в какое бы время ни принесли пленника – во время обеда или в середине ночи, – охотника следует немедленно привести ко мне. После многочисленных внушений я решил, что эта истина Пайосом усвоена твердо: поэтому я вышел из себя, услышав, что он не пускает ко мне Элиаса и Андраю. Я предположил, судя по доносившимся ко мне обрывкам разговора, что он снова забыл мои инструкции. По-видимому, Элиас и Андрая ночью ушли в лес, поймали там какое-нибудь интересное животное и спешили теперь продать его мне, пока оно не сдохло в их руках, а Пайос твердо решил не допускать их ко мне раньше установленного часа – половины седьмого. Рассердившись, я громко окликнул Пайоса. Он появился с чашкой чаю, что несколько умиротворило меня.

– Доброе утро, сэр.

– Доброе утро. – Я взял чашку. – Что там за шум? Что-нибудь принесли?

– Нет, сэр. Элиас и Андрая хотят позвать вас в лес.

– В такой час? Почему так рано?

– Они говорят, – с сомнением в голосе ответил Пайос, – что нашли далеко отсюда отверстие в земле.

– Отверстие в земле… ты имеешь в виду пещеру?

– Да, сэр.

Новость была хорошей. Я давно хотел осмотреть какие-нибудь пещеры в районе Эшоби, просил охотников провести меня к ним, но до сих пор они ничего не находили. Я выскочил из постели и в своем полосатом красно-голубом халате вышел из палатки.

– Доброе утро, Элиас… Андрая.