Незакадычные друзья

– Я не смогу вести машину, – виновато пробормотал он.

– Это ничего Я умею. Меня дед учил. Ты только дорогу показывай.

Деревня была недалеко, и в нее вела прямая дорога.

Перед самой деревней была узенькая речка, через которую был переброшен хлипкий деревянный мостик.

– Вписалась, – слабо улыбнулся Костя. – Молодец.

Ирка молча продолжала вести машину.

– Налево, – сказал Костя, и она свернула на деревенскую улочку, отсчитала шестой дом от ее начала, и остановилась в двадцати сантиметрах от гаража. Ее начинало трясти.

– Костя! – позвала она. – Я ее сейчас разобью. И что это у меня руки так дрожат! – удивилась она. – Я уже ни капельки не волнуюсь! Ой!

Теперь у нее задрожали и ноги. Костя покосился на нее и торопливо перехватил руль.

Пока Костя заводил машину в гараж, Ирка стояла рядом, и доказывала ему, что она – преступница, и ее надо посадить в тюрьму, или лучше наградить медалью за то, что она избавила милицию от грязной работы, а пистолеты пусть ей в руки больше не дают, и не просите! Потом она заявила, что из-за Кости у нее размазалась вся тушь, и разревелась.

Костя всерьез перепугался.

– Водку будешь? – спросил он.

– Бу… буду, – продолжала реветь Ирка, размазывая и без того размазанную тушь. – М-м-м… м-м-м…

Костя на всяких случай ее немного встряхнул.

– М-м-много! – вывалилось из Ирки.

Костя резво побежал в дом.

– Ты куда!! – возопила Ирка, отмахиваясь в темном дворе от обступавших ее многочисленных окровавленных призраков, и затрусила за ним следом.

Костя уже бежал ей навстречу, расплескивая водку в стакане, и, крепко взяв ее за голову, влил ей все.

– Вот и умница, – сказал он, когда Ирка откашлялась. – Вот и хорошо.

И он включил свет:

– Мать моя! – воскликнул он.

Ирка посмотрела на себя и взвизгнула. Она была вся в крови.

Отмываясь в холодной Костиной бане, она громко требовала, чтобы он не смел уходить, но не вздумал к ней поворачиваться.

Когда она в Костиной рубашке и шортах села за кухонный стол, она поняла, что именно это ей и было надо, – яркий свет, еда, и Костя, пухлый, уютный и сонный, который пытался снять ее нервное напряжение.

Он поставил перед ней еще рюмку водки.

– Не то, чтобы я тебя спаивал, – сказал он, – но я думаю, что сейчас и этого тебе не хватит.

Ирка, зажмурившись, послушно махнула водки и торопливо сунула в рот тушенку.

– Слушай, а кроме тушенки у тебя что-нибудь есть? – спросила она, вдруг почувствовав зверский голод.

– Ага! – обрадовался Костя. – Возвращаешься к жизни? В огороде картошка есть. Молодая. Только копать надо.

Но до картошки дело не дошло. У них хватило сил только дойти до кровати и уснуть мертвым сном.

В обгоревшем остове машине лежало сожженное тело, положив голову на приборную панель. Его лицо скалилось в страшной улыбке, обнажавшей лицевые кости. На неподвижное лицо упал лунный луч, осветив его голубоватым светом. Сожженные глаза дрогнули провалами глазниц, и повернулись вправо. Туда, откуда Ирка стреляла. Тело оставалось неподвижным. Только рука поднялась и потянулась в черную глубину, сжимая Ирке горло стальной хваткой.

Сердце Ирки упало, и она провалилась вместе с ним в темную бездонную пропасть. Но сверху, как спасательный канат, раздался знакомый голос:

– Что ж ты так орешь?

Ирка проснулась и резко села в постели, сбросив Костину руку со своего горла..

– У меня кошмары, – пожаловалась она.

– М-м-м, – согласился Костя, и повалился на подушку. – Хорошо.

– Что хорошего-то? – возмутилась она. – Костя! Да ты опять спишь!

Она стала его трясти, но Костя только морщился и мычал.

Ирка вздохнула и устыдилась. Все-таки Косте, отравленному бандитским зельем, надо было дать отоспаться.

Она проснулась оттого, что ей в лицо лилось щедрое июльское солнце, и под окном перелаивались деревенские собаки. Все было мирно и спокойно.

Под ее боком, наконец, зашевелился Костя. Очень энергично зашевелился, – машинально отметила она, и, осторожно соскользнув с кровати, отправилась сооружать завтрак.

В большом загородном доме нервно курил пожилой грузный человек, вглядываясь в темноту за окном. Время от времени он звонил куда-то по мобильному телефону, но каждый раз механический мелодичный голос извещал его, что абонент недоступен, и что кто-то там надеется на его понимание. Понимания у него как раз не было. Он категорически не понимал, почему Удод до сих пор не явился к нему с докладом, и вообще, где он до сих пор шляется.

Еще он категорически не понимал Молчанова. Странный тип. Теперь, когда Полковник передал все ему – а в том, что Полковник передал, сомневаться не приходилось, – то почему он не действует? Хитер, собака. Своими руками действовать не хочет, нанял парочку. Ну, ничего, Удод с ребятами из них все вытянут.

Человек поежился, представив жутковатые кровавые подробности. Все-таки Удод – не их круга человек. Как все это грубо, и некрасиво, – фи!

В комнату неслышно вошла большая собака и пристроилась у камина, примостив голову на мягкой тапочке человека. Человек раздраженно дернул ногой. Собака обиженно заворчала, встала, презрительно посмотрела на него, и гордо удалилась в угол.