Крэнфорд

– Сходите за «Расселом», милая, в библиотеку.

Когда я принесла книгу, она повернулась к капитану Брауну:

– Теперь разрешите мне прочесть вам одно место, и затем общество сможет выбирать между вашим любимым мистером Бозом[3 - «Записки Пиквикского клуба» – Роман Чарльза Диккенса (1812—1870). «Посмертные записки Пиквикского клуба» выходили отдельными выпусками с апреля 1836 по 1837 год. Первые очерки Диккенса были объединены в сборнике, носившем заглавие «Очерки Боза».] и доктором Джонсоном.

Она прочла одну из бесед между Расселом и Имлаком повышенным величавым голосом и, когда закончила, сказала:

– Мне кажется, я сейчас оправдала моё предпочтение доктору Джонсону как писателю.

У капитана дрогнули губы, он стукнул по столу, но ничего не сказал. Она же подумала, что может нанести последние удары.

– Я считаю вульгарным и недостойным, чтобы публиковать его в листках.

– А как же опубликовали «Рассеянного», мэм? – спросил капитан Браун тихим голосом, который мисс Дженкинс, я думаю, не захотела услышать.

– Стиль доктора Джонсона является примером для молодых начинающих. Мой отец рекомендовал его мне, когда я начала писать письма, – на нем я сформировала мой собственный стиль, и я рекомендую его вам.

– Ему было бы неплохо поменять свой стиль, он такой помпезный, – сказал капитан Браун.

Мисс Дженкинс восприняла это как личное оскорбление, хотя капитан совсем этого не имел в виду.

Эпистолярный слог был её коньком. Я видела множество копий писем, написанных и отредактированных мисс Дженкинс на грифельной доске как раз за полчаса до отправки почты, чтобы успокоить своих друзей в том, что их стиль в порядке; и доктор Джонсон, как она говорила, был примером для её стиля. Она выпрямилась с достоинством и только ответила на последнее замечание капитана Брауна следующими словами, подчеркивая каждое слово:

– Я предпочитаю доктора Джонсона мистеру Бозу.

Не могу поручиться, но говорят, что слышали, как капитан Браун сказал вполголоса: «Болван ваш доктор Джонсон!». Если он это сделал, то раскаялся в своих словах, так как подошёл и встал около кресла мисс Дженкинс, стараясь вовлечь её в разговор на более приятную тему.

Но она была непреклонна. На следующий день она сделала замечание, о котором я упоминала, по поводу ямочек мисс Джесси.

Глава 2

Капитан

Было невозможно прожить месяц в Крэнфорде и не узнать ежедневных привычек каждого жителя; задолго до того, как мой визит закончился, я знала о многих заботах всего трио Браунов. Нельзя добавить ничего нового в отношении их бедности; они говорили о ней просто и открыто с самого начала. Они не делали тайны из необходимости жить экономно. Все, что осталось для изучения, – это бесконечная доброта сердца капитана Брауна во всех видах, в которых он её неосознанно проявлял. Рассказывали несколько недавно случившихся небольших историй. Так как мы много не читали, а все леди предпочитали иметь служанок, то это обычно и являлось основной темой для разговора. Поэтому мы с жаром обсуждали событие, произошедшее в воскресенье, когда было очень скользко: капитан помог нести тяжёлую ношу бедной старушке. Он встретил её, когда она возвращалась из пекарни, а он шёл в церковь. Капитан заметил её неустойчивую походку и со сдержанным достоинством, с которым делал все, помог ей нести груз: перешёл улицу на её сторону и донёс запечённую баранину и картошку благополучно до самого её дома. Это был очень странный поступок, и ожидали, что в понедельник утром во время визитов капитан объяснит все и оправдается за то, что нарушил крэнфордские правила приличия, но он не сделал ничего подобного; было решено, что ему стыдно, и все сделали вид, что ничего не заметили. С благожелательным сожалением мы стали говорить: «В конце концов, воскресное происшествие говорит об огромной доброте его сердца», – и было решено, что он не должен чувствовать смущения при последующих появлениях среди нас. Но подумать только! Он пришёл к нам без малейших признаков стыда, громко разговаривая и бася, как обычно, его голова была откинута назад, его парик, как всегда, пышно завивался, и мы были вынуждены сделать вывод, что он уже и думать забыл о воскресном происшествии.

Мисс Пол и мисс Джесси Браун были в большой дружбе на почве шотландской шерсти и новых вязальных спиц; и получилось так, что я, приходя в гости к мисс Пол, виделась с Браунами чаще, чем у мисс Дженкинс, которая никогда не забывала про неслыханные замечания капитана Брауна о докторе Джонсоне, писателе лёгких и приятных произведений. Я поняла, что мисс Браун была серьёзно больна какой-то хронической неизлечимой болезнью, которая иногда причиняла ей сильные страдания, и это придавало угрюмое выражение её лицу. Раздражение было временами слишком сильным, когда её страдания были на пределе терпения. Мисс Джесси в это время страдала вместе с ней и была ещё более терпелива, с горьким самоотречением, которое они обе неизменно проявляли. Мисс Браун обвиняла себя в не просто вспыльчивом и раздражительном нраве, но и в том, что она была причиной того, что её отец и сестра жили в такой нужде из-за необходимости покупать ей дорогие лекарства. Она была готова на какие угодно жертвы, чтобы облегчить их заботы, и получалось, что подлинное благородство её характера добавляло горечи душе. Все эти обстоятельства воспринимались мисс Джесси и её отцом не просто безропотно – но с огромной нежностью. Я простила мисс Джесси пение не в такт, детские платья, когда увидела её в домашней обстановке. Я поняла, что парик капитана Брауна, его тёплое пальто (увы, слишком потрёпанное) – это все, что осталось от военного щегольства. Он был мастером на все руки, многому научился во времена жизни в казарме. Он говорил, что никто не может начистить его ботинки лучше, чем он сам; но на самом деле он не экономил на оплате труда служанки, а полагал, что нездоровье его дочери сделает труд служанки слишком тяжёлым.

Вскоре, после того памятного спора, о котором я рассказывала, капитан приложил все усилия, чтобы помириться с мисс Дженкинс, подарив ей деревянный совок (сделанный собственными руками), потому что слышал её слова о том, как её раздражает скрип металла о решётку. Она приняла подарок и холодно поблагодарила его. Но когда он ушёл, попросила меня убрать совок в чулан, возможно, чувствуя, что подарок от человека, предпочитающего мистера Боза доктору Джонсону, будет раздражать её не меньше, чем металлический совок.

Вот таким было положение вещей, когда я покинула Крэнфорд и уехала в Драмбл. Однако я получала письма, которые держали меня в курсе происходящего в моем дорогом маленьком городке. Они были от мисс Пол, которая стала заядлой вязальщицей, всегда что-то вязала, и в каждом её письме было нечто подобное: «Не забыли ли вы купить белую шерсть у Флинта?» – как в старинной песне; в конце каждого рассказа о новостях приходила свежая инструкция и поручение, связанное с вязаньем, которое я должна выполнить для неё. Мисс Матильда Дженкинс (которая не возражала, чтобы её называли мисс Матти, когда мисс Дженкинс не было рядом) писала прекрасные, добрые, путаные письма, смело высказывая своё мнение, но вдруг отменяя его, и мне становилось непонятно, что же она имела в виду, когда писала, что Дебора думает иначе, она помещала это в постскриптум, и, чтобы было ещё эффектнее то, что она написала выше, она писала, что обсуждала это с Деборой и была совершенно убеждена и так далее, – здесь следовало отречение от каждого мнения, которое она высказывала в письме. Приходили письма мисс Дженкинс – Деборы, ей хотелось, чтобы её так называла мисс Матти, потому что их отец однажды сказал, что именно так следует произносить её библейское имя Гебра. Я думаю, что характер Гебры-прорицательницы был для мисс Дженкинс только идеалом, в действительности она не была такой непреклонной в некоторых вещах и, конечно, делала скидку на современные обычаи и различия в одежде. Мисс Дженкинс носила шейный платок и маленькую шляпку, похожую на жокейскую кепку, и в общем выглядела как самостоятельная, мыслящая, независимая женщина, хотя она ни во что не ставила современную идею, что женщины во всем равны мужчинам. Да, равны! Она знала, что женщины их превосходят. Но вернемся к её письмам. Каждое из них было серьёзно и достойно, как и она сама. Я просмотрела их все (дорогая мисс Дженкинс, как я преклоняюсь перед ней!) и приведу специально некоторые выдержки, потому что они касаются капитана Брауна:

«Достопочтенная миссис Джеймсон только что беседовала со мной и по ходу разговора сообщила, что вчера приезжал с визитом уважаемый друг её мужа, лорд Молевер. Вам будет нелегко догадаться, что привело его светлость в пределы нашего маленького городка. Оказывается, чтобы увидеть капитана Брауна, с которым его светлость познакомился во время „войн плюмажей“ рядом с мысом Доброй Надежды, при этом она перепутала полуостров Кейп Код с мысом Доброй Надежды. Вы знаете, что наша подруга, уважаемая миссис Джеймсон, не любит проявлять даже самое невинное любопытство, и поэтому вы не будете удивляться, когда я скажу вам, что она не могла открыть мне, в чем состояла причина посещения. Я, признаться, очень хотела выяснить, каким образом капитан Браун, с его невысоким положением в обществе, связан с таким важным человеком; я узнала, что его светлость удалился отдыхать, и будем надеяться, его подбодрит живительный сон в гостинице „Ангел“; но мы все будем иметь удовольствие видеть его в течение двух дней, в которые он окажет честь Крэнфорду своим присутствием в августе. Миссис Джонсон, жена нашего мясника, сказала мне, что мисс Джесси купила баранью ногу, но, кроме этого, я не слышала о каких-либо приготовлениях, чтобы подобающе встретить такого важного гостя. Возможно, они встретят его „пиром разума и излияниями души“, и нам, знакомым с печальной неспособностью капитана Брауна наслаждаться „чистым источником английской незамутнённой речи“, можно поздравить его с благоприятной возможностью улучшить свой вкус в процессе общения с элегантным и утонченным представителем английской аристократии. Но все мы не без слабостей, правда?».

Мисс Пол и мисс Матти написали мне с этой же почтой, они тоже не обошли новости о визите лорда Молевера, но их письма были интереснее. Мисс Матти скромно повторяла написанное сестрой, которая была намного более красочна в описании чести, оказанной Крэнфорду, но, вопреки небольшим промахам в орфографии, письмо мисс Матти рассказало мне более красочно о волнении, вызванном визитом его светлости. Кроме прислуги в гостинице «Ангел», Браунов, миссис Джеймсон и маленького паренька, которого его светлость обругал, потому что он катал грязный обруч около его аристократических ног, я не слышала, чтобы он ещё кого-либо удостоил беседой.

В следующий раз я приехала в Крэнфорд летом. С тех пор как я была там в последний раз, не произошло ни рождения детей, ни смертей, ни свадеб. Каждый жил в том же доме и носил ту же прелестную, хорошо сохранившуюся, старомодную одежду. Покупка мисс Дженкинс нового ковра для гостиной была самым замечательным событием. Мы с мисс Матти были заняты тем, что гонялись за солнечными лучами, которые в полдень освещали ковёр через не зашторенные окна! Мы везде расстелили газеты и сидели с книгой или работой, и вдруг через четверть часа солнце перемещалось и появлялись новые яркие пятна. И мы опять ползали на коленях, передвигая газеты. Мы были очень, даже слишком, заняты целое утро перед вечеринкой, которую давала мисс Дженкинс, следуя её указаниям и разрезая или сшивая куски газет так, чтобы образовать маленькие дорожки к каждому креслу. Это делалось исключительно для гостей, чтобы их обувь не испачкала и не осквернила чистоту ковра. Делали ли вы газетные дорожки для гостей в Лондоне?

Отношения капитана Брауна и мисс Дженкинс были натянутыми. Литературный спор, который я наблюдала когда-то, был для них «больным местом», лёгкое напоминание о нём заставляло их вздрагивать. Они всего лишь не сошлись во мнениях, но и этого было достаточно. Мисс Дженкинс не могла сдержаться, и, когда она громко высказывалась на эту тему, обращаясь к другим, было ясно, что она обращается к мистеру Брауну; и, хотя он не отвечал, а только барабанил по столу пальцами, она расценивала это с негодованием как действие, порочащее доктора Джонсона. Он якобы так подчёркивал своё предпочтение мистера Боза как писателя. Капитан ходил по улицам настолько задумавшись, что однажды чуть не врезался в мисс Дженкинс; и, хотя его извинения были убедительными и искренними и хотя он не сделал действительно ничего более, только напугал её и себя, она признавалась мне, что убеждена: он хотел её толкнуть, раз она читает литературу более высокого стиля. Бедный бравый капитан! Он выглядел старше и изнурённее, его одежда была очень потрёпана. Но он выглядел бодрым и неунывающим, даже когда его спрашивали о здоровье дочери.

«Она много страдает и будет страдать ещё больше; мы делаем все, чтобы облегчить её боль. С Божьей помощью!». С этими словами он снял шляпу. Я узнала от мисс Матти, что делается действительно всё. Посылали в соседний городок за доктором с очень высокой репутацией, и каждое его назначение тщательно выполнялось, каких бы затрат это ни стоило. Мисс Матти была уверена, что они отказывают себе во многом, чтобы больной было легче, но они никогда не жаловались; а что касается мисс Джесси – «Я думаю, что она ангел, – сказала совершенно побеждённая добрая мисс Матти. – Посмотрите на её жизнь с рождения рядом со страдалицей мисс Браун и на её полное бодрости лицо после того, как она просидела целую ночь и терпела раздражение больной: оно прекрасно. И она уже подтянута и готова приветствовать капитана за завтраком, как будто спала всю ночь в королевской постели. Моя дорогая! Вы никогда больше не сможете смеяться над её чопорными завитками и розовыми бантиками, если увидите такой, какой видела я». Я почувствовала сильное раскаяние и, когда потом встретила мисс Джесси, приветствовала её с удвоенным уважением. Она выглядела поблекшей и измученной; у неё дрожали губы, как от слабости, когда разговор касался сестры. Но она крепилась, однако не смогла удержать набежавшие слезы, когда начала рассказывать:

– Уверяю вас, все в Крэнфорде так добры! Я не думаю, что у кого-то на обед готовят больше, чем им нужно, но лучшие куски присылают в маленьких упакованных мисках для моей сестры. Добрые люди оставляют для неё у наших дверей ранние овощи. Они разговаривают кратко и грубовато, как будто стыдятся того, что делают, но я от всего сердца благодарна им за их заботу.

У неё навернулись и потекли слёзы, но через минуту или две она начала сердиться на себя и перестала плакать, уходя такой же неунывающей мисс Джесси, как всегда.

– Но почему этот лорд Молевер не сделал что-нибудь для человека, который спас ему жизнь? – сказала я.

– Вам не кажется, что дело в капитане Брауне? Он никогда не подчёркивает своей бедности.

Капитан, прогуливаясь с его светлостью, был таким счастливым и полным достоинства, как принц; и так как они никого не приглашали к обеду, а мисс Браун в этот день было лучше, все выглядело прекрасно, я рискну сказать, что его светлость не понял, сколько забот вызвало его посещение. Он достаточно часто навещает их зимой, но сейчас уехал за границу.

Я часто замечала, что в Крэнфорде было принято использовать всякие мелочи, чтобы сделать людям приятное: вянущие букеты роз перед тем, как выкинуть, собирали и сушили их лепестки, потом посылали тем, у кого не было своего сада; посылали горожанам маленькие пучки цветов лаванды, чтобы те могли разбросать их в выдвижных ящиках или сжечь в спальне лежачих больных. Такие пустяки всё ещё ценились в Крэнфорде. Мисс Дженкинс разрезала яблоко на дольки, чтобы нагреть его и создать аромат в комнате мисс Браун; по мере того, как она складывала каждую дольку, она произносила изречение из Джонсона. Она действительно никогда не могла думать о Браунах, не заговорив о Джонсоне; и так как они изредка присутствовали в её мыслях, как, например, сейчас, я слушала все повторяющиеся изречения.

Капитан Браун пришёл, чтобы поблагодарить мисс Дженкинс за множество небольших услуг, о которых я и не знала. Он вдруг превратился в старика, его глубокий бас стал дрожать, глаза потускнели, углубились морщины на лице. Он не говорил, не мог говорить о состоянии своей дочери, но беседовал с мужественным, искренним смирением. Пару раз он сказал: «Что значит для нас с Джесси, знает только Господь!», а через секунду торопливо пожал всем руки и вышел из комнаты.

В тот день мы увидели на улице толпу людей, на лицах собравшихся был ужас. Мисс Дженкинс удивилась, что могло случиться, забыв о достоинстве, послала Дженни узнать, в чем дело.

Дженни вернулась с побелевшим от ужаса лицом.

– О мэм! О, мисс Дженкинс, мэм! Капитана Брауна убила их отвратительная, безжалостная железная дорога! – и она кинулась в слезы. Она так же, как и многие другие, знала по себе о доброте бедного капитана.

– Как? Где? где? О боже! Дженни, перестань плакать и расскажи нам толком.

Мисс Матти бросилась на улицу и стала расспрашивать мужчину, который принёс эту весть.

– Пойдёмте, пойдёмте сейчас к моей сестре, – мисс Дженкинс, дочь священника. О сэр, скажите, что это неправда, – заплакала она, когда привела испуганного возчика, приглаживающего волосы, в гостиную, где он встал в своих мокрых ботинках на новый ковёр, но никто не обратил на это внимания.

– Да, мэм, это правда. Я видел собственными глазами, – и он содрогнулся при воспоминании. – Капитан читал новую книгу и очень увлёкся, когда поджидал приближающийся поезд; тут же была маленькая девочка, которая хотела перебежать к своей мамочке, поскользнулась и упала на рельсы. А он вдруг взглянул на приближающийся поезд, увидел ребёнка, рванулся на рельсы и схватил её, и тут его нога подвернулась, и поезд проехал по нему. Господи, Господи! Мэм, это совершенная правда, они пошли рассказать всё его дочерям. Малышка спасена, только получила сильный удар в плечо, когда он толкнул ее к мамочке. Капитан был бы рад этому, правда ведь? Благослови его Бог!

Огромный грубый извозчик сморщил лицо и отвернулся в слезах. Я повернулась к мисс Дженкинс. Она выглядела так, как будто сейчас упадет в обморок, и сделала мне знак открыть окно.

– Матильда, принеси мне мою шляпу. Я должна пойти к его девочкам. Прости меня, Господи, что я была так высокомерна с капитаном!

Мисс Дженкинс оделась, сказав мисс Матильде дать возчику стакан вина. После того, как она ушла, мы с мисс Матти долго стояли, не отходя от огня, и разговаривали шёпотом. Я помню, мы все время плакали.

Мисс Дженкинс возвратилась домой молчаливая, мы не отваживались ни о чём её спрашивать. Она сама сказала нам, что мисс Джесси упала в обморок и что они с мисс Пол с трудом привели её в чувство, но вскоре она взяла себя в руки и попросила одну из них прийти и посидеть с сестрой.

– Мистер Хоггинс говорит, что она долго не протянет, её добьет этот удар, – проговорила мисс Джесси, дрожа от чувств, которым она не смела дать выход.

– Но как вы справитесь, моя дорогая? – спросила мисс Дженкинс. – Вы не сможете скрыть, она все равно увидит ваши слезы.

– Бог мне поможет – у меня нет выхода, сестра спала, когда пришла эта весть; она, может быть, до сих пор спит. Ей будет очень плохо, не только из-за смерти отца, но и от мысли, что будет со мной; она меня так любит. – Она смотрела так искренне на них своими кроткими глазами. Потом мисс Пол сказала мисс Дженкинс, что мисс Джесси тяжело будет вынести всё это, так как знала, сколько она уже перенесла и как с ней обходилась мисс Браун.

Однако всё произошло по желанию мисс Джесси. Мисс Браун было сказано, что отец был приглашён принять участие в небольшом деловом путешествии по железной дороге. Они как-то устроили это, как точно, мисс Дженкинс не сказала. Мисс Пол осталась с мисс Джесси. Миссис Джеймсон посылала туда справиться, но это было все, что мы узнали в эту ночь, следующая ночь была такой же печальной. На следующий день в газете, которую получала мисс Дженкинс, был помещён полный разбор этого страшного случая. Мисс Дженкинс сказала, что плохо видит, и попросила меня прочесть. Когда я дошла до слов «доблестный джентльмен был поглощён чтением номера „Пиквика“, который он только что получил», мисс Дженкинс долго важно качала головой и затем заметила: «Бедный, милый, безумный человек!». Тело было перевезено со станции в приходскую церковь и похоронено на кладбище. Мисс Джесси с окаменевшим сердцем провожала его до могилы, и никакие уговоры не помогли отменить это её решение. Умение держать себя в узде сделало её почти упрямой, она противилась всем уговорам мисс Пол и советам мисс Дженкинс. Наконец мисс Дженкинс положила уговорам конец. После молчания, которое мне показалось предзнаменованием глубокого неудовольствия поведением мисс Джесси, мисс Дженкинс вдруг сказала, что будет сопровождать её на похоронах.

– Не годится вам идти одной. Это будет неправильно и бесчеловечно, и я не допущу этого.

Мисс Джесси выглядела так, как будто ей было все равно, что все так устроилось; её упорство, если оно и было, решимость идти на погребение одной исчерпались. Без сомнения, ей так хотелось, бедняжке, одной поплакать на могиле дорогого отца, который был для неё всем, побыть там хотя бы полчаса без сочувствующих, дружеских взглядов. Но это ей было не суждено. В тот полдень мисс Дженкинс послала за ярдом чёрного крепа и принялась прилаживать его к маленькой чёрной шляпке, о которой я уже говорила. Когда все было закончено, она надела её и показалась нам, хотя в нашем одобрении она на самом деле не нуждалась. Мне было очень грустно, но у меня возникла одна из тех причудливых мыслей, которые непрошеные приходят в наши головы во времена глубочайшего горя: я, как только увидела шляпку, вспомнила про шлем; и в этой помеси полушлема и полужокейской кепки мисс Дженкинс присутствовала на похоронах капитана Брауна, и я уверена, что это очень поддержало мисс Джесси; мисс Дженкинс была не только тверда, но и снисходительна, позволив мисс Джесси выплакаться вдоволь.