Оружие Скальда. Книга 1

Попадались и заброшенные остатки прежнего жилья: частью сгоревшие, частью обрушенные постройки, замшелые и поросшие буйным кустарником, покрытые сорным лесом брошенные поля. Торвард конунг подумывал остановиться на ночлег возле одной из таких усадеб, но на лицах хирдманов отражался ужас, и в конце концов выбрали небольшой сосновый лесок возле самой дороги.

К утру впереди уже отчетливо виднелись горы, и еще до сумерек фьялли оказались перед Ступенчатым перевалом: беловатой скалой из песчаника, на которой огромные плиты образовывали как бы ступеньки, заросшие мхом, можжевельником, мелкими желтеющими березками.

У подножия перевала остановились. Возник небольшой спор, точно такой же, как и тридцать лет назад, когда к этому перевалу однажды подошел со своей дружиной Торбранд конунг: ночевать здесь, у подножия, а в Медный Лес войти завтра утром или же перейти перевал сейчас и немного углубиться в эту загадочную и грозную страну, чтобы успеть оглядеться до ночи. И Торвард конунг решил так же, как когда-то его отец: идти немедленно. Четыре года назад он уже бывал в Медном Лесу, и сейчас его сжигало странное, лихорадочное волнение, как будто он возвращался к себе на родину, откуда ушел не по-доброму и теперь не знает, как его встретят, боится самого худшего, но все же не может одолеть мощного влечения к этим местам. Отчасти он понимал причину своего состояния. Он знал, что именно голос крови призывает его в Медный Лес. Он знал, кого ему наверняка придется там встретить, но ни одному человеку из дружины, даже Халльмунду, он не говорил об этом. У каждого есть недостатки, о которых даже открытый человек предпочитает не рассказывать и лучшим друзьям.

* * *

И тот, о ком он думал, тоже думал о нем.

На позднем закате маленькая женская фигурка двигалась по площадке на вершине Рыжей горы, вглядываясь в даль через промежутки между валунами. Рыжая гора – Раудберга – возвышалась в самом сердце Медного Леса, ее длинные пологие предгорья густо поросли ельником, а площадку вершины окружали большие серовато-черные валуны, стоящие здесь с незапамятных времен. Существовало сказание, что однажды толпа великанов оказалась застигнута солнцем во время обрядового танца на вершине священной горы, и солнечный свет превратил их в камень.

Девушка была мала ростом, худощава, очертания ее фигуры терялись под просторной накидкой из волчьего меха и рубахой из грубой некрашеной холстины. Ее волосы – тускло-рыжие, цвета опавшей еловой хвои – неровными густыми прядями лежали на спине и на плечах. На бледном лице с мелкими острыми чертами большие глаза блестели золотистой желтизной, как вода в болоте. Возраст ее не поддавался определению – черты ее лица казались юными, но в глазах горело старческое безумие. Она родилась тридцать лет назад, но это вовсе не означает, что сейчас ей тридцать лет: благодаря крови великанов, текущей в ее жилах, она быстро росла, но медленно старела. Матерью ее была живая женщина, когда-то отданная в жертву великану, а отцом – сам великан по имени Свальнир, что значит – Стылый. Она родилась в пещере, где жил когда-то Свальнир. В эту темную пещеру, которую никогда не мог целиком согреть даже самый жаркий огонь, он принес свою жену Хердис, здесь родилась их дочь. Свальнир назвал ее Дагейдой, что значит «владычица дня», потому что девочка, в которой текла и человеческая кровь, не боялась дневного света и днем оставалась почти так же сильна, как ночью. Она родилась крошечной, но росла необычайно быстро: когда ей исполнился год, она выглядела двенадцатилетней, а за второй год стала совсем взрослой. И на втором году жизни она осталась совсем одна, когда отец ее был убит, а мать ушла с его убийцей назад к людям.

С тех пор Дагейда жила, странствуя по Медному Лесу, отдыхая в звериных норах, в пещерках, в дуплах деревьев, на моховых полянках: в постоянном жилье она не нуждалась, как зверь, и чувствовала себя истинной хозяйкой этой дикой, малолюдной страны, где еще жили следы колдовства квиттингских великанов. Людей она почти не замечала. К человеческому роду ее привязывало только одно – борьба за три древних сокровища, которыми когда-то владел ее отец и которыми жаждала владеть Дагейда. Кубок под названием Дракон Памяти когда-то – сколько-то человеческих лет назад – вернулся к ней, и она хранила его в одном из источников Медного Леса. Меч Дракон Битвы, погребенный в кургане Торбранда конунга неподалеку от Золотого озера, тоже вернулся если не к Дагейде, то в Медный Лес. Третье сокровище, золотое обручье по имени Дракон Судьбы, осталось у беглянки кюны Хердис. К этим двум вещам устремлялись все мысли Дагейды: всей силой своей нечеловеческой души она стремилась удержать в своих владениях Дракон Битвы и заполучить Дракон Судьбы. За обе эти вещи ей предстояло бороться с другим наследником кюны Хердис и двух ее мужей – Торвардом сыном Торбранда. И вот Дракон Памяти снова отразил его лицо – сын ее предательницы-матери опять был на Квиттинге.

Стоя возле края площадки, Дагейда положила руки на валун и прижалась лбом к его гладкому, вылизанному ветрами и снегами холодному боку. Закрыв глаза, она слушала камень, ветер, далекий шум ельника. Перебежав к другому валуну, дочь великана остановилась и повернулась на юго-восток. Движения ее были быстрыми, полными звериного проворства. Она поднесла ладони к лицу, закрыла пальцами глаза, постояла так в неподвижности, похожая на серый камень, потом медленно опустила руки. Глаза ее оставались закрытыми, и при этом лицо, лишенное румянца и движения жизни, казалось совсем мертвым, как те камни, которые ее окружали и с которыми она состояла в прямом родстве.

Медленно поводя ладонями перед лицом, маленькая ведьма как будто раздвигала невидимый туман. Взор ее через опущенные веки устремился к морю. Далеко-далеко, за ельниками и хребтами отрогов Рыжей горы, за чащобами Медного Леса, за пустынными равнинами полуострова она различала образ знакомой крови. Сюда шел Торвард конунг, сын их общей матери Хердис Колдуньи. Вокруг него мелькали бледные тени – он был не один.

Искра жизни пробежала по лицу маленькой ведьмы. Мигом распахнув глаза, словно при звуке опасности, она отскочила от края площадки и перебежала к самой середине. Там она натянула на голову свою просторную волчью накидку и медленно двинулась против солнца вокруг площадки, притоптывая на ходу и напевая заунывным низким голосом:

Встань-поднимись,
Болотный туман!
Морока и тьма,
На недругов грянь!
Пусть ни один
Дороги не видит,
Из всех, кто идет
К Рыжей горе!

Она кружила по площадке древнего великаньего святилища, призывая туманы и ветры, и они откликались на зов древней, холодной крови инеистых великанов. Далеко-далеко на севере закипел Буревой Котел, пополз над миром туман, и дремучий ельник зашумел, подхватил заклинанье. Огромный косматый волк, сидевший под скалой, вскинул к угрюмому небу острую морду и завыл, завыл, затянул вечную песню непогоды.

* * *

Торвард конунг вытащил свой амулет-торсхаммер из-под ворота наружу: кремневый молоточек слишком раскалился и обжигал кожу. О чем он хотел предупредить, и так стало очевидно. Едва дружина миновала Ступенчатый перевал и прошла немного на север, как неизвестно откуда навалился такой туман, что в двух шагах было не видно деревьев. Оглядываясь, Торвард не видел своих людей, а различал только неясные, темные фигуры, расплывчатыми пятнами шевелящиеся в туманной мгле. Чтобы не потеряться, хирдманы постоянно перекликались, но вдруг им ответил волчий вой, и охота подавать голос пропала.

– А здесь пасутся волки! – со злым задором выкрикнул откуда-то сзади Эйнар. – Слышите? По меньшей мере один где-то близко.

– Эй, Халльмунд! Стойте! – крикнул Торвард конунг в ту сторону, где находилась голова отряда. – Не отстал ли кто-нибудь? Подходите ближе, я вас посчитаю.

– Бэ-э! – заблеял где-то тумане Эйнар, опять принявшись «уродствовать».

– Не блей попусту, а то остригу! – пригрозил Халльмунд, и голос его звучал глухо, как будто он говорил, накрыв голову плащом.

Хирдманы столпились на тропе возле Торварда. Хотелось протереть глаза – на расстоянии вытянутой руки люди не видели лиц друг друга, знакомые фигуры выглядели размытыми, как будто туман сожрал из них половину жизни. Товарищи, много лет гревшиеся у одного очага, казались друг другу какими-то троллями, уродливыми и непонятными.

– Я потерял щит, – мрачно сообщил Торир Прогалина. – Можете смеяться. Я бы и сам посмеялся. У меня его как будто вырвали из рук.

Но смеяться никто не стал, а вместо этого каждый ощупывал собственное оружие и щит за спиной.

– Может, за ветку зацепился? – глухо ответил кто-то из серой мглы. А кто – не разберешь, туман даже голоса их похитил и изменил.

– Может, и за ветку, – так же мрачно согласился Торир. – Только я там пошарил – нашел парочку жаб. А щит как тролли унесли.

– Скажи спасибо, что нашел парочку жаб, а не гадюк! – отозвался еще один голос. И это, несомненно, был Эйнар.

– Как мы пойдем дальше, конунг? – спросил Ормкель, положив руку на плечо Торварду, чтобы не потерять его. – Я едва вижу тебя! Должно быть, уже ночь, только за этим проклятым туманом и темноты не видно! Ты видишь дорогу?

– Мы стоим на дороге, – отозвался Торвард. – Нам нужно на север.

– Мой башмак не хуже меня знает, где здесь север! А я вижу глазами не больше, чем затылком! Надо было взять с собой колдуна, хоть и не люблю я это племя! Но в здешних делах он разобрался бы лучше нас!

– Не пойму я чего-то! – бормотал озадаченный Кальв Белый Нос, один из старших хирдманов, помнивший начало квиттингской войны. – Тридцать лет назад, я понимаю, кюна Хердис тут колдовала, хоть туману тебе нагоняла, хоть похуже чего… Всякое бывало. Но теперь-то кому тут безобразничать?

Торвард конунг знал, кто это «безобразничает», но молчал. Его дружине совсем не нужно знать, что в Медном Лесу теперь правит ведьма, которой он, их конунг, приходится братом по матери.

– Я вижу дорогу! – воскликнул вдруг Ульв Перепелка. – Вон она!

В тумане обозначилась неясная прогалина между деревьями – над ней нависали сосновые ветки, но под ними, похоже, можно было пройти.

– Не нравится мне эта дорога! – ворчал Ормкель. – Пусть ведьмы ездят по таким дорогам на своих волках. Она заведет нас прямо в болото, а то и великану в пасть!

– Давно хотел повидать живого великана! – не замедлил подать голос Эйнар.

– Мне тоже не слишком нравится эта дорога, но другой у нас нет! – сказал Торвард. – Пошли!

Тропа стала такой узкой, что приходилось идти по одному. Они шагали, но деревья вокруг угадывались лишь по неясному колыханию ветвей, и оценить пройденное расстояние не получалось, из-за чего создавалось впечатление, что каждый новый шаг делается на том же самом месте. Где-то позади снова и снова раздавался волчий вой.

Вдруг Регне споткнулся и упал на колени, так что только голова его, плечи и спина виднелись из тумана, как из снега.

– Здесь… – начал он, шаря руками в траве вокруг себя. Даже сидя на земле, он ее не видел. Под пальцами его ощущалась чуть шероховатая плотная кожа с холодными гладкими чешуйками. Легко было вообразить огромного змея или другое чудовище, но Регне нащупал закругленный, окованный медью край и понял, что все намного проще. – Здесь твой щит, Торир! Тролли отдали его назад!

– Троллиный род начинает исправляться! – бормотал утешенный Торир. – Они сами поднесли мой щит сюда и бросили прямо под ноги. Видно, он показался им слишком тяжел!

– Ничего подобного! – хмыкнул Эйнар. – Просто мы идем обратно.

– Нет, не обратно! – не соглашался с ним Гудбранд Ветка. – Ты на дерево посмотри!

– Дерево! – Эйнар не посчитал этот довод убедительным. – Сам ты дерево, Гудбранд! Тридцать лет назад мой отец над Ступенчатым перевалом увидел два солнца! Два сразу, спереди и сзади! А ты хочешь – дерево!

– И как же он определил, которое настоящее? – полюбопытствовал Тови Балагур.

– А очень просто. Он взял меч и начертил в воздухе руну Хагль. Колдовской круг разомкнулся, и стало видно, где морок, а где правда.

– Как это – начертил в воздухе? – не поверил Тови. – На воздухе нельзя чертить, потому что ничего не видно. Опять ты уродствуешь!

– А тебе и уродствовать не надо, ты сам урод неученый! – обозлился Эйнар, который на этот раз говорил чистую правду и не мог стерпеть, что ему не верят. – Это вот так делается!

Выхватив меч, он с широким размахом вырубил в воздухе перед собой три линии руны Хагль. Ярко-алые черты молниями сверкнули в тумане, посыпались искры; хирдманы вокруг смешались от неожиданности, затолклись на месте, налетая один на другого. Шедшие впереди обернулись.