Врата небесные

– Во время потопа, на судне, когда мы были счастливы, несмотря на бедствие, я заподозрила, что ты скрываешь сына, младенца, которого приписывали Дереку. Теперь, по прошествии времени, поразмыслив, я тебя ни в чем не упрекаю, Ноам; главное, ты поверь, что теперь я тебя не осуждаю: ты не обманул меня, это я тебя спровадила. Просто в тот вечер, обнаружив Хама под испепеляющим солнцем (прибавь к этому изнурительный голод и постоянную тревогу), я впустила в свое сердце ревность! Да, мною овладела досада. Жестокая, неудержимая, чудовищная злоба – но не по отношению к женщине, которую ты обнимал, нет – к матери, которая обеспечила тебя потомком.

– Нура…

– Я желала быть для тебя всем, Ноам, и я по-прежнему этого желаю. И все же, хотя мы женаты, мое лоно остается бесплодным.

– Мы не успели. Мы боролись со стихийным бедствием.

– Чтобы дать жизнь нашим детям, моя утроба ждала твердой почвы, я в этом уверена, прочного фундамента, на котором мы можем построить нашу жизнь, нашу семью. Однако с тех пор как мне открылось, кто этот младенец, этот Хам, имеющий на руке два сросшихся пальца, твою отметину, мне не удавалось прислушаться к голосу разума. Я страдала, значит и ты должен был страдать. Вот почему тогда ночью я спряталась в пироге. Едва ты на островке избавился от Дерека, появилась я, и между нами разгорелся спор. Я не сомневалась, что мы с тобой быстро помиримся – для того и прибыла туда, – но прежде мне надо было выкричаться, проораться, осыпать тебя оскорблениями.

– Тебе надо было, чтобы я тебя услышал…

– Разразилась гроза. Нас заливало дождем, грохотал гром, все чаще сверкали молнии. Мы – ты, я и Дерек – бросились в пещеру, чтобы укрыться там. Я буквально умирала от жажды и выскочила на середину впадины, чтобы освежиться. Дерек последовал моему примеру. И вот, когда мы утоляли жажду, внезапно на него, потом на меня… обрушился этот огонь…

– Я видел, Нура, я видел, как в вас ударила молния. Я кинулся к тебе. Ты уже была безжизненной и холодной.

Ее глаза округлились от изумления. Этого эпизода она не знала.

– И что ты сделал, Ноам? Ты не дал мне травяного отвара или какого-нибудь снадобья?

– Нет. Молния сразила и меня.

Нура покачала головой. Только что я сообщил прежде неизвестную ей подробность. Она поморщилась:

– Ты вообразил, что я мертва… Но это было не так, потому что я пришла в себя. Ураган прекратился. Поднявшись на ноги, я заметила тебя, лежащего на земле. Я тебя окликнула, но ты не отозвался. Я приникла ухом к твоей груди и не уловила биения сердца, а склонившись к твоим ноздрям, не почувствовала дыхания; я провела рукой по твоей коже – она ответила мне холодом, тогда я приподняла твое тело: оно уже одеревенело. Ты был мертв.

Глаза Нуры неестественно блестели, черты заострились, заново переживая ту сцену, она сжала в ладонях мое лицо и воскликнула:

– Я взвыла! Дерек смотрел, как я надрываюсь в крике, пока я не рухнула на землю. Мы вдвоем вытащили тебя из пещеры на берег. Я уложила тебя на спину, чтобы сделать примочки.

– Я был… мертв?

– Совсем мертв! Далеко-далеко от судна отошла пирога, чтобы забрать нас. Там у Дерека были только враги: никто не простил ему, что он заставил нас есть человеческое мясо. Если бы наши попутчики обнаружили его рядом с твоим трупом, их ненависть разгорелась бы с новой силой. Он умолял меня бежать на твоей пироге. Разумеется, я отказалась, я хотела забрать твое тело. Спустя несколько мгновений, когда я склонилась над тобой, он оглушил меня. Позже, уже в сумерках, я пришла в себя, мы были в пироге, которая приближалась к какому-то островку. Слушая оправдания Дерека, твердившего, что вдвоем мы справимся лучше, я не сопротивлялась, потому что уже задумала план: с первыми лучами зари я украду пирогу и доберусь до нашего судна.

Она вдруг понурилась:

– Увы, на рассвете, когда Дерек еще спал, я стала пристально вглядываться в волны, но не обнаружила корабля. Его нигде не было!

При этом мучительном воспоминании ее лицо исказила гримаса.

– А потом начались скитания… Я плакала, Ноам, я непрестанно рыдала, я считала тебя мертвым, скучала по отцу, мой мир канул в небытие, и у меня не осталось никаких желаний. Долгие месяцы Дерек орудовал веслами, ловил для меня рыбу, охотился и собирал травы. Он заставлял меня есть и призывал жить дальше. Наконец мы пристали к бескрайнему берегу.

– И распрощались?

– Не сразу. Ведь Дерек был для меня связью с тобой. Если бы я с ним рассталась, я бы во второй раз лишилась тебя. Он говорил со мной о тебе, Ноам, я бы прилепилась к любому, кто мог рассказать о тебе! Сойдя на берег, мы постучались в ворота какой-то деревни, Дерек выдал меня за свою супругу, и я согласилась на эту ложь – она отвадила мужчин. Мы жили как брат с сестрой. Потом…

– Что потом?

– Дерек есть Дерек. Он стал сочинять, выдумывать про потоп, описывать якобы построенное им судно, перечислять пары животных, которых он разместил там, бахвалиться своим предвидением, прозорливостью, отвагой и доверием, которое оказали ему Боги. Так в своих россказнях он мало-помалу занимал твое место, а тебя вытеснял… Стоило мне упрекнуть его, он на несколько вечеров умолкал, а затем принимался за старое. Потребность признания превосходила его разум; он восхищался собой – не тобой. И тогда, не предупредив его, я ушла.

– И что дальше?

– Я попыталась жить.

Нура схватила меня за запястье и с тревогой в голосе пробормотала:

– Ты был мертв, Ноам! Ты умер! Понимаешь?

Я накрыл ее руку своей ладонью:

– Я тебе верю, Нура, верю тем более, потому что ведь и я тоже видел тебя мертвой.

Скорее ошеломленные, чем задумчивые, мы умолкли, пытаясь осознать невозможное. Настал мой черед говорить:

– Я пришел в себя на берегу того островка, надо мной склонился дядюшка Барак. Он сообщил мне, что я провел там три дня. Я вскочил и бросился в пещеру. Вы с Дереком исчезли. Я звал тебя, я перевернул все вверх дном, я десятки раз обшарил все углы, я упорствовал – мысль отказаться от поисков была для меня невыносима. Однако Барак вынудил меня признать, что во время урагана тебя унесло течением. Мы в пироге вернулись на судно. Дальнейшее я плохо помню… Я, подобно Тибору, упрямо не принимал действительности.

– Папа, – с горечью прошептала она.

– Тибор не смирялся. «Только не Нура, – твердил он, – только не моя дочь. Она всегда все превозмогала». Его интуиция, его воображаемая связь с тобой до самого конца говорили ему, что ты жива. Едва мы ступили на твердую землю, он принялся искать тебя; твой отец искал тебя повсюду, искал долгие годы и наверняка умер, не теряя надежды тебя найти.

Нура резко поднялась на ноги. Тремя стремительными шагами она удалилась от круга камней и, не оборачиваясь, замерла, лицом к меркнущему пейзажу. Тьму нарушил пронзительный крик совы.

– Нура…

– Подожди, Ноам, дай мне немного побыть… с воспоминанием о папе.

Я вглядывался в ее силуэт: хрупкий, голубоватый, он казался более одиноким, чем менгиры. По мере того как ночь вступала в свои права, звезд становилось все больше, они согревали небо и остужали землю.

Нура сделала глубокий вдох и задержала дыхание; слез не было. Заплачь она – ей стало бы легче, но она не достигла того состояния, когда рыдания смывают скорбь. Она испытывала неизбывное, нестерпимое страдание, от которого цепенеешь, не в силах излить свою боль в крике.

– Пожалуйста, разведи огонь.

Она отсылала меня. Я понял. И принялся собирать на кромке холма сухие ветки и толстые куски еловой коры, которые затем свалил в кучу в середине очерченного камнями круга. Судя по оставшейся там золе, я был не первым, кто это придумал. Я вытащил из котомки огниво, и мне удалось разжечь костер.

Потрескивание горящего дерева отвлекло Нуру. Она обернулась, медленно подошла и, присев у огня, протянула к нему руки. Пламя возвращало ее к жизни.

Я продолжил начатый разговор:

– Ты еще была с Дереком, когда обратила внимание на… на свою странность?

– На мою странность?

– Сколько тебе лет, Нура? Ты должна быть немощной, согнутой пополам и покрытой морщинами.

Она рассмеялась. Ее тень плясала в языках пламени.

– Когда мне делали комплименты, я краснела. Разумеется, живость моего ума влияла на мою внешность. Мысленно я благодарила папу; именно по милости своего страстно влюбленного в растения отца-целителя я с рождения употребляла полезные травы, сильнодействующие мази и бальзамы. Я удивилась, лишь заметив, что одряхлели мои сверстники. К тому же… Я упрекала их в немощи, считала, что они сами виноваты, я видела в их старении какую-то нерадивость. Ты ведь знаешь, Ноам, доброжелательность не входит в число моих первых реакций. Я постоянно ощущала свою особость и, не задумываясь, ставила себя выше остальных. И вот однажды я обратила внимание на то, что умирают от старости люди, которых я знала детьми. В тот день я заподозрила, что мне даровано необычное преимущество. Я захотела повидать Дерека, понять, не обладает ли он…

– И он тоже, Нура?